Умри как следует
Прежние хозяева. Да уж. Дом прежних хозяев. Иногда тихий, а иногда такие странные звуки в этом доме услышишь – не приведи Господи. Как будто на чердаке по-прежнему кто-то живет. Она, Валентина Александровна, на чердак не поднимается. Никогда. И ни за что. Вот Гена если хочет – пожалуйста, а она ему тихонько спину перекрестит, пока он забирается по шаткой лесенке. Когда-то действительно крепкий был дом, вон сколько дворовых построек пропадает. Дорожка заасфальтирована, как-то сбоку чуть в стороне от дома. Значит, стоял тут сарай какой-нибудь, а может, дровяник. Да, славный был дом. Но не ее. Валентина Александровна лучше в огородике покопается, вот здесь ее епархия, тут она королева. Гена, однако, что-то задерживается. Пора бы ему и приехать. Позвонить ему разве? И она пошла в дом, прихватив с собой пучок свежего зеленого лука. Вошла в сени, подвинула в сторонку ведро и замерла, прислушиваясь. Откуда-то, кажется из-за дома, доносился странный вой. То ли корова заблудилась, то ли собака поранилась. Валентина Александровна перекрестилась и набрала номер мужа.
– Гена! Ген, ты где? Ты знаешь, который час?.. Что?.. А, проулок наш видишь. Давай поскорее, Гена, тут какая-то собака вроде воет, прогони ее, а то мне так худо и делается от нее.
Геннадий Павлович был пенсионер бодрый. Вся фигура подтянута, как будто привыкла к военной выправке, а был он всю жизнь простым честным работягой, сначала сталеваром, затем мастером. А на пенсии захотелось им с Валентиной свежего воздуха, тишины, смородиновых кустов. Этот дом очень кстати продавался, и недорого совсем. Правда, речки нет поблизости, зато есть пруды, все же можно и с удочкой посидеть. Но Валентина невзлюбила этот дом почему-то, все ей там мерещатся звуки разные. Собака вот еще какая-то – что еще за собака? Он перехватил покрепче сумку, поправил козырек кепки и ускорил шаг.
***
Валентина Александровна прислушалась к подозрительному вою. Да собака ли это? Да чего это она в собственном доме всего боится! Она решительно зашла в жилую часть дома. Настала тишина.
– Господи, так это точно на улице! – она почувствовала облегчение, – Запрусь и буду Гену здесь ждать, – сказала она вслух, чтобы было не так страшно. Решительно пошла в кухню, но на пороге так и вздрогнула, выронила лук и охнула. На старом табурете сидел кто-то. Заходящее солнце светило ему в левую лопатку и Валентина Александровна не могла разобрать, кто перед ней. Ей даже показалось, что фигура вся была нечеткой, как будто немного прозрачной. Но это, конечно, оттого что низкое солнце светило ей прямо в глаза, решила она тут же.
– Вы кто? – голос ее зазвучал тоненько от испуга, – Как вы сюда… – существо повернуло к ней голову, и Валентина Александровна потеряла дар речи. Она подняла ладонь козырьком над глазами и наконец, смогла рассмотреть сидящую перед ней фигуру. Это была безобразная старуха, ужасно толстая, к тому же вся она была какая-то опухшая. «С похмелья дом перепутала, не иначе», – догадалась Валентина Александровна. Руки по локоть и колени старухи были густо перепачканы землей, уже подсохшей и кое-где отвалившейся небольшими комочками на пол. Весь правый бок старухи был потрепан: и платье изорвано, да и на просвечивающей бледнющей коже виднелись как будто следы хватавших ее рук. Глаза старухи были мутными, казались больными. Лицо было растерянное, неподвижное. И вот что самое странное заметила Валентина Александровна, отчего мурашки побежали по всему ее телу, старуха отчего-то не дышала. Ни разу не сделала ни вдоха, ни выдоха за все время пока они друг на друга смотрели. Наконец старуха все таки вдохнула немного воздуха и негромко завыла, скривив рот. Казалось, что она продолжила с того места, на котором Валентина Александровна прервала эту жуткую арию своим приходом. Валентина Александровна снова перекрестилась:
– Да что вы, женщина! Я уж подумала, не собака ли воет, а это вы! Вы идите своей дорогой, откуда вы здесь?! Уходите давайте! – Валентина Александровна начала злиться и слегка приободрилась от этого. Старуха выдохнула все, что вдохнула, и теперь продолжала неподвижно сидеть, вперив в Валентину Александровну немигающий взгляд, не потрудившись даже закрыть рот. Валентине Александровне показалось, что десны старухи были неестественно темными. «Она и наелась, небось, земли-то! Совсем ум потеряла старая дура!» – раздраженно подумала Валентина Александровна.
– Ну, чего расселась?! Уходи, кому говорят!
Старуха снова набрала воздуха в грудь и хрипло спросила:
– А где Ирка?
– Что? Какая такая Ирка? Уходи давай! Откуда ты здесь взялась?!
Старуха поднялась, по-прежнему не дыша, не закрывая рта и не моргая. Валентина Александровна отступила на шаг.
– Вот, вот, давай, выходи, вон дверь, давай!
Та сделала неуверенный шаг вперед, еще раз вдохнула с шипением и сказала хрипло и зло:
– Ирка мне нужна. Срочно.
– Да какая тебе Ирка?! Нет здесь никакой Ирки! Я здесь хозяйка, да муж мой вот сейчас придет, живо тебе покажет, как по чужим домам лазить!
Старуха неподвижно выслушала всю тираду, так и не моргнув, набрала воздуха в грудь с тем же свистящим звуком, и вдруг пошла на Валентину Александровну:
– Ты – хозяйка? ТЫ – ХОЗЯЙКА?! – страшная тварь схватила толстенной рукой Валентину Александровну за лицо и швырнула от себя, как легкий сноп.
Женщина упала, на пол со всего маху, дыхание перехватило, голова вспыхнула болью, будто раскололась, локтем она задела какой-то угол, наверное, сервант, и закричала бы от боли, потому что больно было так, что даже задергались пальцы и подбородок, но удар словно парализовал ее грудь. Старуха! Чтоб ее! Валентина Александровна приподняла голову, ища глазами чудовище, моля бога, чтобы это оказалось сном, и одновременно тоскливая мысль зайцем пронеслась в голове: «Где Гена?!». Старуха стояла над ней. Одним движением, будто подкосились ее колени, старуха бухнулась на Валентину Александровну и придавила ее своей громадной тяжелой фигурой, не дыша и не мигая, подняла обе руки над головой и с силой обрушила кулаки на голову несчастной женщины.
***
Геннадий Павлович остановился на минуту у колодца – очень вкусная там была вода, а в свой двор они с женой так и не собрались до сих пор вызвать бурильщиков, все недосуг было. Он выпил студеной воды, ополоснул лицо и шею, и продолжил свой путь. Подходя к дому, он втянул носом воздух, надеясь, что жена уже стол накрыла и поджидает муженька с нетерпением, хлебушек нарезает. Он даже улыбнулся. Распахнул дверь в дом, крикнул:
– Валентина! Принимай сумку! Где ты там? Муж голодный приехал!
Никакого ответа. Он поставил тяжелую хозяйственную сумку, скинул кроссовки, сунул ноги в тапочки и замер. Кто-то, тяжело топая, пробежал в доме. Чтоб его Валентина так топала? Гости, что ли? Или и правда, какой домовой здесь живет? Он прошел в жилую часть дома.
– Валентина! Где ты есть? Что это у тебя и лук на полу, – он шагнул за занавеску, закрывавшую дверной проем и остолбенел. Валентина, судя по одежде и одной калоше на ноге, лежала на полу, но вместо головы у нее было сплошное кровавое месиво с торчащими осколками костей. Под телом растекалась огромная лужа крови. Кровью были забрызганы стены и даже низенький оклеенный потолок. Геннадий Павлович перестал чувствовать ноги, в груди его что-то сжалось, он упал на колени.
– Валя! – прошептал он, – Что это? Что это, Господи?!
9.
На другой день после работы Яна и Наташка сидели в сенях у подружки Жанки и пили самогон, не чокаясь, поминали Илюшку.
– Слыхали? В том краю села тоже старуху кто-то убил. Говорят, всю голову вроде молотком разнесли, – сердито сказала Жанка.
– Про старуху не знаю, а вот Илюшка наш на тех похоронах, говорят, остался, помните? Тогда всем водку раздавали прямо так, он и остался там конфет поесть, да водки попить, – отозвалась Наташка.
– Фельдшерица сказала, землей его накормили, да так, что и зубы выбили. Кто ж такая сука?! Это не наши, из наших никто б такого с Илюшкой не натворил, это городские, сволочи. Поди после похорон там кто-нибудь остался, да с пьяну нашего дурачка и уходил.
– А может у нас какой Чикатило завелся, а? – усмехнулась, глядя в стопку Наташка.
– Сплюнь десять раз, – посоветовала Яна.
10.
Юра и Инна Коваленко с восторгом осматривали свою новую квартиру, маленькую, светлую. Конечно, еще придется выплатить за нее ипотеку, а еще сделать ремонт, но вот она, СВОЯ квартира! И теперь уже ничего не страшно. У Инны был заметен круглый животик, но до рождения малыша они успевали и ремонт сделать, и мебель поставить. А сейчас они радовались жизни, бродили из кухни в комнату, затем на балкон и обратно, держась за руки и улыбаясь так, как улыбались в самом начале своей романтической истории. С минуты на минуту они ждали мастера-бригадира, чтобы договориться о фронте работ и стоимости. Они стояли посреди комнаты.
– Сюда поставим диван! – сказала Инна.
– Тогда туда поставим телевизор, – ответил Юра.
Инне показалось, что в комнате немного потемнело, она взглянула в окно – солнце светило с совершенно чистого неба, и она решила, что ей показалось. Трубка домофона запищала. Юра подошел к ней и ответил:
– Входите! – и нажал кнопку открывания дверей. Он пошел в прихожую, краем глаза заметив, что угол напротив балконной двери темноват. Это показалось ему странным, но, отперев входную дверь, он вернулся, взглянул в тот самый угол и никаких теней не обнаружил. «Показалось», – решил он и забыл об этом случае.
***
На следующий день рабочие принесли мешки с клеевой смесью, плитку, сумки с инструментами, и пошла работа – загрохотал перфоратор, завизжала «болгарка», мужские голоса переговаривались, стараясь перекричать шум.
– Саня! Подсвети мне, что-то не вижу ни черта!.. Вот, другое дело! – похвалил Боря, не прерывая своих упражнений с уровнем.
– Чего звал? – спросил Саня, выходя с кухни и держа в зубах саморез. Боря удивленно оглянулся.
– Да темно здесь, попросил подсветить мне.
– Где темно?
– Где-где, в Караганде! – рассмеялся Боря и посмотрел на стену, по которой водил уровнем. Солнце из окна светило прямо на это место.
– Заработался? – хохотнул Саня, и вернулся в кухню, шлепая сланцами. Боря продолжал недоуменно смотреть в стену, – Что за?.. А, черт с ним! – и продолжил работать.
Саня, насвистывая, перекладывал саморезы из баночки в две кучки, предстояло делать между комнатой и кухней барную стойку. Всем нужна барная стойка между кухней и комнатой, всем. А потом расставят на ней вазочки-букетики-открыточки, прочую какую-нибудь дребедень, а рядом поставят стол, и барная стойка все равно превратится в лишнюю полку. Но, кто платит, как говорится, тот и заказывает музыку. Или стойку. Перфоратор в санузле, наконец, сделал перерыв, и Саня отчетливо услышал за спиной слово «дурак». Он резко обернулся – никого. «Странные дела. И странный запах, – подумал он, – Что-то Никитос в санузле наваракосил, не иначе», – и снова повернулся к своим саморезам. Он вгляделся в недра жестяной кофейной банки, в поиске очередного самореза, и тоже заметил, что как-то потемнело. Он поднял лицо, и с трудом разглядел край листа гипсокартона. Что за черт? Саня поморгал. Темнота рассеялась.
– Боря! – с нарастающей громкостью заорал Саня, – Никита! Перекур!
Боря с озабоченным видом вошел в кухню:
– Ты чего, Саня? – Саня стоял с видом человека, внезапно вырванного посреди сеанса фильма ужасов.
Из ванной подтянулся покрытый штукатуркой Никита:
– Что случилось?
– Саня требует перекур, – пояснил Боря.
– Лично я голосую за пиво, а потом и за перекур! Мне в этой ванной какие-то черти мерещатся! Где это видано, чтоб черти на трезвую голову мерещились? Сначала нужно выпить! Порядок должен быть во всем!
– У Бори тоже глюки, – добавил Саня и нервно хихикнул, – Пора промыть мозги пивом!
И парни решительно закончили рабочую смену.
***
В двадцать три двадцать пять дежурный по первому отделу полиции, старший сержант Воробьев принял вызов. Звонила старушка, представившаяся бабой Дусей, жаловалась на шум в квартире выше этажом. Наряд подъехал, но окна на третьем этаже были темны. На звонок никто не отозвался. Водитель, Паша Семичев, вышел из машины покурить. Пока ребята разговаривали с бабой Дусей, он взглянул наверх, на те самые окна. Ему показалось, что из-за балконной двери на него смотрит неподвижное страшное лицо. Он моргнул, потер пальцами глаза и снова взглянул наверх. Паша вовсе не был уверен в том, что именно он видел, все же была ночь, в стекле могли отразиться какие-то блики. Но он готов был поклясться, что у самого стекла стоит человек отвратительного вида и, не мигая, смотрит на Пашу. Паша плюнул с досады, бросил сигарету в урну, промахнулся и забрался в машину.
***
Утром, а правильней сказать, ближе к полудню, на работу явилась бравая бригада из трех человек, двое несли в руках по банке пива. Боря повернул ключ в замке, распахнул дверь, но внутрь не вошел.
– Парни, мы же сюда не возвращались? – парни заглянули через плечо Бориса в прихожую. Саня присвистнул, Никита сказал:
– Не, пацаны, это не наша работа.
Они с опаской вошли в квартиру. Все в ней было перевернуто, плитка побита, гипсокартон изломан, как если бы кто-нибудь вздумал прыгать на нем. Стремянка была погнута. Молодые люди оглядывались, и удивление перерастало в беспокойство и страх. Никита снова сказал:
– Нет, это точно не мы. Смотрите, банка краски валяется, а кинули ее, похоже, вон туда, наверх, в угол, вся стена в брызгах и пол, а на нас ни капли. Значит, мы прямо из кафе к Сане поехали, сюда не заезжали.
– А кто это все сделал? – спросил Боря, – Хозяин сказал, что ключей два комплекта. Один у него. А второй, получается, у нас. Кто будет за это платить?
– Парни, валим! – решительно заявил Саня, и пошел к выходу.
– А что с ключами решим? – спросил Боря. Ключи решили оставить соседке этажом ниже, приветливой старушке. Похватали инструменты, бросили в сумки и рванули вниз по лестнице. Никита задержался, чтобы отдать ключи:
– Здравствуйте, тетя Дуся! Мы вам ключики оставим от сорок восьмой квартиры? – и Никита обворожительно улыбнулся. Бабуля встретила его отнюдь не приветливо, молча взяла ключи и хлопнула дверью перед носом.
– Да что тут происходит?! – возмутился Никита, и побежал вниз догонять парней.
11.
Лето шло своим чередом. Дождливые дни сменяли жаркие, городские жители при первой возможности бросались за город, жарили мясо, купались, особенно романтичные плели венки из полевых цветов, социальные сети заполнялись яркими снимками. На фото присутствовали свежевымытые автомобили, купальники на любой вкус, загорелые и не очень тела, овощи и фрукты, только что выловленные крупные и средние экземпляры щук, сомов, и прочих рыб помельче. У более обеспеченных граждан на снимках стандартно мелькали пляжи и светлые отели, непременные композиции в стиле “я и пальма” или “я и некая экзотическая растительность”, водные лыжи, горки аквапарков и прочие примеры мирного и беззаботного отдыха. Близился сезон грибов и лесных ягод, люди спешили взять от лета все, что могли.
Сережка и Ира собирались будущую зиму встретить в своем маленьком домике, поэтому свое свободное время проводили на строительстве, всем своим видом подгоняя рабочих. Надо сказать, что Ира еще страшно переживала за свои маленькие, под стать домику и участку, грядки, справедливо полагая, что и трактор, и кирзовый сапог, пройдя по зеленым луковым перьям или нежным веточкам петрушки, могут ущерба даже не заметить, а Ирино сердце не обязательно переживет такое горе. И она при каждой возможности путалась под ногами у рабочих, прохаживаясь поминутно мимо бесценных своих посадок то с лейкой, то с тяпкой. Под таким моральным гнетом строители быстро возводили стены, впрочем, та же спешка прощала им ежедневно то дверной проем не с той стороны, где он был тщательно спланирован, то ящик вместо ступенек, положенный “до послезавтра, а потом лестница тута встанет”, но лестницу, естественно, даже и не планировали пока. Вот и бордовый забор заказали не вовремя, в результате Иру чуть удар не хватил при виде забора синего цвета вокруг домика в бордовых и молочных тонах. Пришлось Алексею Петровичу, кашлянув в кулак, взять слово и, нервно потирая то губы, то подбородок, объяснить, что им-де так посоветовал заехавший по случаю в наше захолустье столичный архитектор, и что синий забор, между прочим, защищает дом от злых духов, по старинному поверью, но закончил он свою речь все же понурив голову и засунув руки в карманы:
– Ну, нет у них сейчас бордового. Они думали, что нам через неделю понадобится, и продали, а мы вот вчера и нагрянули, а у них только синий в наличии, вот, – он бессильно махнул рукой в сторону синего безобразия, поправил кепку на голове и сунул руку в карман. Отступать было некуда, поставлен забор был уже крепко, оставалось только ворота и калитку повесить. Сережка осторожно поднажал:
– В принципе, если не придираться, то забор уже стоит, а по мне так и не страшно, красиво даже, когда он синий.
Ира взглянула на него недобрым взглядом, вздохнула и, что-то бурча себе под нос, пошла взбираться по ящику в дом. Уже оттуда она крикнула:
– Я это переживу, если лоток сегодня вымоешь ты!
Мужчины пожали друг другу руки, – А давай Миху отправим на подвиг? А, Миха? – гроза миновала, и Сережка снова развеселился.
– Еще чего! – откликнулся Миша, не выходя из машины, – Кошки твои? Твои! Вот сам и мой! И так меня эксплуатируете через день, да каждый день.
– Не только эксплуатируем. Еще кормим. И в целом, любим и заботимся, – сказала Ира с порога, примериваясь спуститься вниз и не грохнуться с расшатавшегося ящика. Она отправилась к колодцу, держа в руках чайник и кастрюлю. В доме, не имевшем пока даже окон, разогревалась видавшая виды электрическая плитка.
Ира не жаловалась на такую походную жизнь, ужин на траве, затем поездка домой, кошки, домашние хлопоты. Уставала, но терпела. Сережка тоже ничего не говорил. Это была его идея, его мечта, и неудобства, сопровождающие эту мечту на пути к воплощению, он готов был переживать. Он готов был бы жить уже и в недостроенном доме, но уговорить на это Иру ни за что бы не удалось. Он был благодарен и за то, что она без нытья, или почти без нытья, и так почти каждый вечер проводила с ним здесь. Конечно, приходилось побегать и похлопотать об оставшейся от Ириной родни собственности, но что поделать.
Когда он пришел в эту чужую квартиру, разбирал чужие вещи, думал о том, что люди эти поехали отдыхать, ни о чем таком не думали, а вот как все обернулось. Страшно ли им было? Больно? Он надеялся обсудить это с Ирой, хотя бы для того, чтобы убедиться, что она в норме, но Ира пришла туда, словно на работу, прибирала, упаковывала вещи в коробки, фотографировала и размещала в Интернете – и молчала. Он предложил ей забрать себе красивую картинку со стены и серьги – она удивилась. Сказала, что здесь ей все чужое, что лучше бы им побыстрее здесь все закончить и пойти домой. А серьги пусть в ломбард отнесет или маме подарит, если та не побрезгует, конечно. Так что жаловаться он не мог. Понятно, что она устала, но молчала пока. Самым тяжелым испытанием стала для них квартира матери Иры. Сережка видел в одном сериале, как человек свихнулся и начал собирать все подряд, любой мусор, а потом так и умер дома, придавленный своими же вещами, скурпулезно собираемыми годами. Да. А теперь увидел это своими глазами. Ничего даже отдаленно прикольного, напоминающего тот сериал. Вонь, пыль, гниль, тараканы повсюду, наглые, расхаживают неторопливо, никого не боятся. Это не они сюда пришли, не они нежданные гости, это он, Сережка, ошибся дверью и попал на их территорию. Пригодился захваченный для него Ирой платок, медицинская маска, перчатки и очки, какие используют для защиты глаз от стружки их строители. Отвращение, неотступное отвращение испытывал он, выгребая действительно горы хлама, способные заполнить не одну Газель. Он смотрел на Иру, и поражался, до чего она не вписывается ни в образ, создающийся у него от квартиры ее сестры, ни в образ жизни матери. Она сгребала этот мусор, ни на секунду не останавливаясь, не разговаривая, Ирка-болтушка. Она не желала ни одной лишней минуты там задерживаться. Сережка оставил окна открытыми в обеих квартирах, как ни странно, мертвецами пахло и там, и там. Ира зло пообещала зажечь в каждом углу по три ароматические палочки и сварить ведро кофе, чтобы перебить эту вонь, иначе эту помойку никто не снимет. После этого прибрать дачу и гараж было парой пустяков. И все же, оба они работали, кроме всего прочего, Ира продавцом, сам он монтажником рекламных конструкций, словом, за это лето они порядочно вымотались.
Так что эпизод с забором прошел, можно сказать, гладко, и Сережка был рад.
12.
Наконец, обе квартиры были сданы. Ира вздохнула с облегчением, убирая в папку договор с жильцами.
– Я забыла в коридоре ароматические палочки.
– И эти тоже? – удивился Сережка.
– И эти, – сделала Ира виноватое лицо.
– Купи завтра еще, а то три кошки на одну квартиру – это уже почти газовая камера, особенно по вечерам.
– Куплю завтра. А тебе какие больше понравились?
– А какие ты в те квартиры отнесла?
– Ладан и корицу, – удивленно посмотрела на него Ира.
– Ладан? Ну и дела! —рассмеялся он, – Мне, наверное, корица понравилась.
Ладан, однако, оказался гораздо важней в этой истории, но наши герои пока об этом не знали…
13.
У Захаровых было новоселье. Они удачно сняли квартиру. Хозяева намекнули, что если квартирка им понравится во время отопительного сезона, то они готовы будут им ее продать. А квартирка была что надо: встроенные шкафы с дверцами, легко скользящими в пазах, подвесные потолки, хороший ремонт в ванной, туалете, на балконе, дорогущие люстры, два больших шкафа-купе, встроенная кухня, тоже не копеечная, теплые полы везде, комнаты раздельные, третий этаж, лифт, хороший район, словом, не квартира – мечта!
Дочь Лизу, второклассницу, родители давно отправили спать, запечатлев на щеках по прощальному на сегодня поцелую. А сами пошли мыть и вытирать посуду. Валера, само собой, вызвался вытирать. Он в конце концов кормилец у них и глава! Квартиру, конечно, нашла Татьяна, но переезд был на нем. И он имел право сегодня принять за это дело пару рюмок сверх нормы!
– Ну, что скажешь, жена? – самодовольно спросил гордый муж.
– Скажу, что повезло нам с этими новыми хозяевами, и с квартирой повезло.
– А кто все это сделал? – напросился на похвалу Валера.
– Скажи мне лучше, как ты завтра на работу пойдешь? – увильнула Татьяна.
– Лежа! – захохотал от собственного остроумия Валера, – Я завтра не работаю, со Славкой договорился, он за меня отработает.
***
Ночную тишину разрывал раскатистый храп Валеры. Сквозь сон Татьяне показалось, что кто-то еще в этой комнате захрапел, передразнивая ее мужа, и без того крупного, а в последнее время немного располневшего. И в ту же минуту она почувствовала ужасную вонь. Она повернулась к стене и накрылась одеялом с головой, она устала и хотела спать, никакие завихрения мужниного пищеварения не заставят ее встать, вот уж нет!
В соседней комнате Лиза спала слишком крепко, чтобы услышать или почувствовать что-либо помимо своих детских снов. Длинноногая, как олененок, она спала в своей маечке в мелкую ромашку, тонкая косичка, нерасплетенная на ночь, растрепалась, одеяльце свесилось на пол.
На девочку смотрело, не мигая, мрачное существо. Смотрело, будто пыталось понять, кто перед ним. Несколько минут фигура неподвижно стояла, не сводя глаз с ребенка, затем подошла к кровати, посмотрела еще. Протянула руку и погладила девочку по голове. Она явно не рассчитала силу, поэтому поглаживание превратилось в оплеуху. Лиза нахмурила бровки, но еще не проснулась. Но вторая смазанная затрещина выдернула девочку из безмятежного сна. Она распахнула заспанные глазенки, приподнялась и завертела головой, силясь понять, что происходит. В темноте на фоне чуть светлого окна она увидела громадное чудовище, которое почему-то ударило ее по голове. Лиза окончательно проснулась и пронзительно завизжала.
В соседней комнате, дернувшись всем телом, проснулась Татьяна. Существо замерло, удары прекратились. Лиза шумно вдохнула и снова завизжала. Татьяна перебралась через все еще спящего мужа, оперевшись руками о его живот. Валера хрюкнул и тоже проснулся. Татьяна пулей влетела в комнату дочери, ухватившись за косяк левой рукой, правой со всей силы ударила по клавише выключателя, и во вспыхнувшем свете увидела настолько страшную картину, что на мгновение потеряла способность соображать. Сзади подскочил Валера и тоже остолбенел.
У кровати их дочери стоял некто, словно вырвавшийся из ночного кошмара. По грязному рваному платью, когда-то вполне приличному, они определили в существе женщину. Распухшее лицо и растрепанные короткие волосы не позволяли сразу определить ни возраст, ни пол человека. Лиза вывела всех из ступора:
