Братство рыжих

– Вы, дети, идите домой. – Голос у мужчины был негромкий, но уверенный, и смотрел он на Сашку с Леткой так, будто знал их сто лет и имел право командовать. – Идите, идите. У нас тут дела семейные. Нечего тут.

Мужчина положил руку Сашке на плечо и легонько толкнул в сторону от подъезда. Сашка хотел было возмутиться, но Летка остановила его взглядом, а Петька негромко пробормотал:

– Ребят… Вы правда идите, а? Саш, я тебе позвоню потом, ладно?

– Петь, ты только спокойно, да? Всё нормально будет, Петь. Я, если что…

Сашка хотел сказать ещё что-то, но тут опять закричала Петькина бабушка, а тётя Оля всё стояла у подъезда, плакала и махала руками: то ли прогоняла мужчину, то ли звала к себе Петьку, то ли прощалась с Сашкой и Леткой. И они пошли к метро, но иногда оглядывались. И увидели, как Петька подошёл к маме, а после скрылся в подъезде. Рыжий мужчина что-то обсуждал с тётей Олей, и, кажется, Петькина мама уже не плакала. А потом Сашка с Леткой свернули за угол и больше ничего не видели.

Глава 3

Лестница ужаса и проблема выбора

Петька бежал вверх по лестнице с Мухой на руках. Собачьи уши маячили перед глазами, шерстинки щекотали нос, мешая смотреть на ступеньки, которые становились всё выше и выше. Пришлось сменить бег сначала на быстрый шаг, потом на медленный; но ступеньки росли и росли, увеличивались в размерах прямо на глазах, и Петька уже не мог поднимать ноги поочерёдно: закидывал на серый выступ одну, с трудом приставлял к ней другую. Мышцы жгло огнём, колени подгибались; казалось, ещё чуть-чуть – и ноги от непосильной нагрузки превратятся в бесполезные брёвна, которыми он уже никогда не сможет пошевелить. Но останавливаться было нельзя: снизу надвигалось что-то страшное. Угроза была несомненная, но неизвестная и от этого ещё более пугающая. Петька злился на свою слабость, на страх, который засел внутри жёстким ледяным комом, но продолжал шагать. Одна нога. Вторая нога. Правая. Левая. Нет, не получается: ступеньки распухали, доходили уже до коленей, и теперь, чтоб взобраться наверх, нужно было использовать не только ноги, но и руки!

Петька поставил Мухтара перед собой и попытался вскарабкаться, но пальцы скользили по каменной поверхности, а руки сводило от холода. Сверху на хозяина жалобно смотрел Муха, морда у йорка была испуганная, а сам он казался маленьким-маленьким, как будто стал вдруг двухмесячным щенком. Ещё немного, совсем чуть-чуть! Он уже почти взобрался, осталось лишь подтянуть левую ногу, и он будет в безопасности… Но всё вокруг закружилось, завертелось с огромной скоростью; мир перевернулся вверх ногами; Мухтар, растопырив лапы и разинув пасть, полетел вниз, в бездонную ямищу, которая вспухала серым туманом. Он клокотал, как лава в вулкане, и тянул к Мухе полупрозрачные щупальца! В самый последний момент Петька успел схватиться за край поводка, и йорк повис в пространстве. Но и Петька, как ни странно, не падал – будто Мухтар тоже держал его, не давал свалиться или улететь. Вокруг всё двигалось и шевелилось: белые стены с причудливыми граффити, двери с острыми ручками и чёрными зрачками глазков; как скаты в глубине, парили в воздухе придверные коврики; перила и ограждения лестницы собирались в странные соцветия и крутились, как велосипедные спицы. «Петя. Ты Петя? А я… Ты Петя, а я…» Голос, который он слышал, был негромкий и вроде бы нестрашный, но от него хотелось спрятаться. Петька попытался подтянуть к себе Муху, обнять его и успокоить, но вдруг всё опять закружилось, и пёс бухнулся прямо в Петькины руки, а сверху на них, вращаясь, падало, падало, падало что-то острое и тяжёлое. Мама!..

Он так и не понял, закричал на самом деле или только во сне. Солнце ещё не встало, в окне виднелось серое небо. Подушка сбилась в жаркий комок, одеяло сползло в ноги, и весь Петька был холодный и влажный. Он прислушался: кажется, никого он своим криком не разбудил, даже Муха на матрасике под письменным столом не шевелится, тихонько сопит носом. Уфф!..

Хорошо, что сегодня воскресенье и в школу не надо. Заснул он поздно и, кажется, больше не сможет вернуться в «объятия Морфея», как любила говорить бабушка. Когда Петька был маленький, он думал, что Морфей – это плюшевый медведь, который обычно лежал в его кровати, у самой стенки. Медведь был немножко подушкой, немножко грелкой, но в первую очередь – другом, а лапы у него торчали вверх, так что обниматься с ним было удобно. Потом Петька подрос, кровать стала маловата для двоих, и игрушку переселили на тумбочку. И когда бабушка в очередной раз отправила его в «объятия Морфея», наконец-то выяснилось, что это вовсе не имя медведя.

Отсмеявшись, бабушка объяснила, что Морфей – бог сновидений из древнегреческих мифов. Когда-то люди считали, что он может принимать любую форму и являться людям во сне. Петька подумал, что, наверное, Морфей был гениальным актёром, раз мог абсолютно точно подражать голосу того человека, которого изображал. Древние греки, конечно, давно вымерли, как мамонты и динозавры, но кое-что от них осталось: статуи, вазы, развалины храмов и крылатые выражения с упоминанием богов и героев.

А медведь по-прежнему жил в Петькиной комнате, и бабушка по-прежнему иногда отправляла внука в его объятия, но теперь Петька чаще называл игрушку не Морфеем, а Морфеусом.

Фантастический боевик о борьбе людей с разумными машинами очень любила мама. Петьке «Матрица» тоже показалась ничего, особенно первая часть, и он сразу обратил внимание, что его игрушечный зверь похож на одного из героев фильма цветом, тяжёлой нижней челюстью и серьёзным выражением лица. То есть морды. Или всё-таки лица?

Петька потянулся за медведем, затащил его к себе под одеяло и обнял. Если бы Морфеус был тем самым, из «Матрицы», он бы сейчас наверняка предложил Петьке из двух таблеток – красной и синей – выбрать одну и объяснил бы, чем этот выбор ему грозит. Жаль, что он всего лишь плюшевая игрушка.

Мама с бабушкой тоже помогать не собираются. Всё на него свалили: как Петька захочет, так всё и будет. Но ему, если честно, не так уж часто приходилось принимать серьёзные решения. Взрослые с детьми вообще не очень церемонятся. Иди туда, принеси то, учись хорошо, слушайся учителей и родителей… Уж на что у Петьки дома хорошие отношения, и то не разгуляешься. Можно выбрать, что съесть на завтрак или ужин, но не каждый раз: обычно что в тарелку положили, то и лопай. Какую стрижку Петьке носить, и то мама говорит. А тут – давай, сын, решай! Как-то это неправильно: с бухты-барахты такую ответственность на человека взваливать. Петька вздохнул и немного отодвинулся от медведя: от него шёл жар, как от батареи.