Свалка историй

– Правильным, – подсказал Сергей Борисович.

– Некрасивым, – Василий взглянул на него с жалостью. – Бесчувственным. Люди перестали творить.

– Если вы об искусстве, то человечество уже столько всего создало, написало и нарисовало, что ничего нового не нужно. В музыке всего семь нот, вдумайтесь. Комбинации ограничены. То же и с буквами и с красками и с сюжетами.

– Именно так «поролоновые» говорили своим детям, друзьям, близким. И советовали заняться настоящим нужным делом.

– Разве они не правы? – спросил Сергей Борисович, – Положа руку на сердце, ваше чувствительное сердце, скажите, разве не стало лучше? Что вам не нравится?

***

– Разве не стало лучше?

Этот вопрос Сергей Борисович задавал много раз и всегда получал одинаковый ответ.

Да, стало. Но что-то важное исчезло. Что именно? Вам, «поролоновым», не понять. У вас чувств нет.

Сергея Борисовича это слегка задевало. У «поролоновых» были чувства. Тысячи оттенков спокойствия.

***

– Жестокость, – сказал Василий. – Вы,» поролоновые», жестокие очень. Спокойные, равнодушные, рациональные. Никаких смягчающих обстоятельств, только черное и белое. Почему не оставить нас в покое? Наш мир был такой хрупкий, такой ненастоящий, а нас так мало… Чем мы вам мешали?

– Вам не понять, у вас же чувства. Пока что, – Сергей Борисович не счел нужным отказать себе в легком удовольствии куснуть оппонента.

– Уйдите, пожалуйста, – попросил Василий. – Сколько там у меня осталось? Минут десять? Вот я хотел бы провести их без вас.

– Ой, – спохватился Сергей Борисович, – у меня, знаете ли, тоже очень важное дело. Перед мировым сообществом выступаю. Объявляю об успехах, победе над «Сопротивлением» и новом масштабном проекте человечества. Рабочее название «Демон с тысячей лиц». Как вам? И одним из руководителей проекта станет Евсей Гаврилович.

С этими словами он, подчеркнуто вежливо откланявшись, удалился.

***

– Что это с ним?

Секретарь указал на монитор.

На экране Василий приплясывал, размахивал руками, подскакивал, кидался на стены, разве что по потолку не бегал.

– Выражает чувства, – ответил Сергей Борисович.

– Другие просто плакали, – заметил секретарь. – А этому, похоже, весело. Не логично.

– Молодой человек, – строго взглянул на секретаря Сергей Петрович, – напомните мне первое правило комиссии.

– Чувства и логика не совместимы.

– Есть еще вопросы?

***

Василий ликовал. Получилось! Черт возьми, у них получилось! Немного, правда, не так триумфально, как он себе представлял в детстве. Хотя, в детстве все не так, как представляется.

После взрыва Василий оказался сначала в больнице, а потом на попечении дальних родственников. Десять благословенных вольных лет в сельской глуши. К тому времени, как контроллер добрался туда, Василий с Евсеем Гавриловичем уже начали осуществлять свой план.

– Один шанс, братка, один зыбкий, ничтожный шанс из всех шансов, что есть во Вселенной, – говорил Евсей Гаврилович. – Создать угрозу, иллюзию, заставить «поролоновых» относиться к нам серьезно.

Так возникло «Сопротивление». Настоящей его целью было собирать информацию, искать у «поролоновых» слабые места. Оказалось, есть одно. Сны. Точнее, кошмары. О демоне с тысячей лиц.

– Да уж, натворили вы… Что ты, что отец твой, – сфинксовая половина Евсея Гавриловича глядела на Василия с интересом, крокодилья – с уважением. – Нет, я конечно, не в обиде. Быть лучше, чем не быть.

***

Люди всегда относились к фантазиям не серьезно. Даже когда еще не были «поролоновыми». И очень зря. Не все фантазии, попадая в мир, растворяются в воздухе без следа. Некоторые оседают на границе с реальностью, маленькой нейтральной полосе, тонкой, словно кошачий ус. Там подавленные, покалеченные контроллером эмоции и нашли себе обличие. Демона с тысячей лиц.

***

– Вселенная любит гармонию, – рассуждал Евсей Гаврилович, – а вы ее грубо нарушили. Еще ей нравится веселье, и когда делают что-нибудь бесполезное в хозяйстве, но красивое. Когда от любви миры оживают. Или наоборот, умирают. А целеустремленные бесчувственные «поролоновые», наведя порядок у себя, от нечего делать полезут его наводить по всей Вселенной. Этак ей и со скуки недолго схлопнуться. По всему выходит, она дает нам шанс. Откуда я знаю? Те подопытные почему взорвались? Употребили неких веществ, и на них напало безудержное веселье. Они лопнули от смеха. Высвободившиеся эмоции метались, пока не наткнулись на твой коллектор. Я показался им забавным.

Василий соглашался. Он верил Евсею Гавриловичу, верящему в последний шанс. Но не возражал, если бы Вселенная сама все разрулила.

– Это уже план Б, – осклабился крокосфинкс, – кратковременный метеоритный дождь, например.

Василий надеялся, что до этого не дойдет.

Он не врал в своих отрывистых последних записях. Просто не говорил всей правды. «Сопротивлению», впрочем, тоже. На границе с фантазией, на нейтральной, тонкой, словно кошачий ус, полосе, участники сопротивления творили свой мир. Эфемерный, нереальный, невесомый. Идеалисты, вообразившие, будто красота может победить. Несчастные надеялись с ее помощью спасти «поролоновых» от контроллера.

Василий как-то спросил Евсея Гавриловича, почему не сказать им как есть? Что контроллер уже не просто вещество, помогающее сдерживать эмоции, а нечто большее. И красотой его не победить. Поролоновые никогда не проникнутся, ничего в их душах не шевельнется, как не перемешивай слова, звуки и краски. Потому что, принимая в себя контроллер, первое, что делает человек – начинает блевать. Его на изнанку выворачивает. Буквально. А когда он собирается в исходное состояние, то вся жизнь до контроллера ощущается далекими воспоминаниями. Слабыми, отрывочными, полустертыми. Он знает, что как-то жил и что-то делал. Только это не представляет для него ни малейшего интереса.