Тайны Васильков или мое нескучное лето

Видно, уши были еще видны, потому что она вернулась к столу и налила себе из кувшина стакан молока.

– О, господи, – причитала баба Груша. – Где это видано: ребенка голодом морить.

– Я не ребенок, – отозвалась я. – Я девушка на выданье. Вот выйду за олигарха, подпишу брачный контракт, потом и отъемся, – я подмигнула Белке.

– Хантракт, хантракт, тьфу, – выразила свое отношение баба Груша.

– Ты меня просто спасла, – сказала я Белке, когда мы вышли прогуляться дома. – Ты не представляешь, что тут творилось до твоего приезда. Она в меня столько еды запихивала, я ходила, как бочонок на ножках.

– А теперь на меня перекинулась. И на Алинку. Нет, ну как они тут, в деревне, столько едят, да еще все такое калорийное, и не толстеют?

– А работают, знаешь, как?

– Да-а… Но мы-то отдыхаем. Я так ни в одно платье к концу отдыха не влезу.

– Ты что, собираешься лежа отдыхать?

– А что тут делать-то?

– Не волнуйся, дела найдутся. Хочешь быть в форме, надо отдыхать так, чтобы к вечеру еле доползать до кровати.

– Согласна. Надеюсь, у тебя есть план? – Белка хитро посмотрела на меня.

– Есть. А, Б и Ц. И еще несколько запасных. А все-таки здорово ты придумала, про мужа. Мне бы такое в голову не пришло.

Белка фыркнула и, уже знакомым мне движением, тряхнула волосами, откинув голову назад.

Следующей на очереди, в соответствии с тщательно разработанным мной планом поисков была веранда. Но я решила, перед тем, как всерьез браться за веранду, еще раз порыться в бабушкином комоде. И сразу же нашла еще одну записную книжку, на этот раз алфавитную, с адресами и телефонами. Она выглядела изрядно потрепанной, а так как моя бабушка была человеком чрезвычайно аккуратным, то из этого я сделала вывод, что книжка очень старая. В ней практически не было пустого места.

И тут вдруг в мою голову пришла мысль, которая уже давным-давно должна была там находится, но почему-то опоздала. Эмма Константиновна. Вот кто мне нужен! Хотя я никогда в жизни ее не видела, но заочно мы с ней знакомы, причем она, скорее всего, из бабушкиных писем, знает обо мне гораздо больше, чем я о ней. А что, собственно, я о ней знаю? Только то, что живет она во Владивостоке. И что они с бабушкой дружат чуть ли не с ясельной группы детского сада и вместе учились в институте. И все. Читая свои письма, бабушка иногда передавала мне от нее приветы, ну и я тоже просила передать привет от меня…

Я начала лихорадочно листать телефонную книжку, в поисках нужного мне имени. Я ведь даже не знала фамилии бабушкиной подруги! А, может, ее адрес и телефон бабушка знала наизусть, и поэтому их нет в записной книжке? Это было бы совсем некстати. Беспорядочный поиск ничего не дал, поэтому пришлось его упорядочить, начать с самого начала и планомерно, страница за страницей, двигаться к концу. При этом меня неотступно преследовало предчувствие, что, если Эмма Константиновна и вписана в эту телефонную книгу, то непременно на самой последней странице.

Эмма Константиновна все же нашлась, причем не в конце, а в середине. Я, затаив дыхание, смотрела на номер телефона, предваряемый кодом Владивостока в скобках. Неужели все так просто? Я сейчас позвоню, спрошу у Эммы Константиновны о сокровищах и все узнаю… Моя рука застыла на полпути к телефону. Потом я ее отдернула, чтобы она не вздумала двигаться по этому пути дальше. Не надо спешить, сказала я себе. Надо все хорошенько обдумать. И лучше сделать это завтра, на свежевыспавшуюся голову, а не сегодня. Вечером, после шести, думать вредно.

Я спала в той самой комнате, где жила всегда, когда приезжала. Конечно, бабушкина спальня больше, в ней два окна и зеркало в старинной раме, но… Мне показалось, что было бы неправильно, если бы я поселилась там. И вовсе не потому, что бабушка была бы против. Сама не знаю, почему. И потом, эта, меньшая спальня всегда считалась моей. Я к ней привыкла. Я ее любила и снова чувствовала себя здесь десятилетней девчонкой, у которой голова идет кругом от ничем не ограниченной свободы, от невероятных и заманчивых возможностей, о которых в городе и мечтать не приходится.

Бабушка никогда не мешала мне делать все, что мне хотелось. Я лазила по деревьям (в том числе и в чужих садах), плавала на плоту, бродила, где вздумается с ватагой ребятни, строила «штабы» и исследовала чердак в поисках сокровищ… Все повторяется. Сокровища я тогда все же нашла. В жестяной банке из-под леденцов. Помнится, это были какие-то украшения: бусы, сережки, заколки. Я была в диком восторге. И только через несколько лет догадалась, что это сама же бабушка мне их и подкинула. Интересно, куда я их потом дела? Совершенно не помню. Наверное, где-то здесь и лежат. Надо будет поискать. Хотя, что это я? Я же ищу что-то совсем другое. Знать бы еще, что именно.

Окно моей спальни выходит в сад, и я всегда любила сидеть на широком удобном подоконнике. Вот и сейчас я взгромоздилась на подоконник вместе с ногами (поместилась, к счастью) и предавалась воспоминаниям. Вечернее солнце золотило верхушки деревьев, в комнату проникал свежий ветерок, наполненный запахом травы, возле подсолнуха, неизвестно почему выросшего рядом с моим окном, жужжала оса. Из окна мне была видна дорога, проходившая за бабушкиным огородом. По ней, поднимая пыль, пронесся уже знакомый мне черный джип. Он настолько не вписывался в тихий умиротворенный деревенский пейзаж, что его появление вывело меня из состояния задумчивости. Что-то в Васильках становится слишком оживленно. Я спрыгнула с подоконника и направилась в ванную, чтобы умыться.

Я открыла дверь ванной, еще не включив свет, сделала шаг вперед и отпрянула, потому что в лицо мне прыгнуло что-то мягкое и мохнатое. Я вскрикнула и отступила назад. Сердце гулко билось о грудную клетку, его удары отдавались в ушах.

В ванной царил полумрак, но света, проникающего через окно, было достаточно, чтобы все видеть. На полу у моих ног лежало банное полотенце, большое и пушистое. В сине-белую полоску. Обычно оно висит на крючке около ванны, метрах в двух от двери.

Я включила свет и не увидела ничего особенного. Все как всегда. Безупречный порядок, все вещи на своих местах, чистота и красота. Только полотенце, лежащее на полу, выбивается из общей картины. Я машинально подняла его и положила на бак для белья. Еще раз оглядев ванную комнату, я вышла, прикрыв за собой дверь. Колени почему-то дрожали, а в руках была такая слабость, что я с трудом выключила свет.

Весь следующий день я старалась не думать об этом полосатом полотенце. Убрала его в бак для белья, взяла новое и повесила его на тот же крючок. Но каждый раз, открывая дверь ванной, я чувствовала, что внутри у меня что-то напрягается, словно сжимается какая-то пружина.

Вместо полотенца я стала думать об Эмме Константиновне. Когда я совсем уже решила, что глупо прятать голову в песок, то есть оттягивать звонок, который может оказаться в моем деле решающим, и неважно, что после этого звонка «мое дело» может развеяться, как дым, до меня дошло, что Владивосток находится в другом часовом поясе. Сейчас там ночь! Так что придется отложить звонок как минимум до завтра.

А сегодня на очереди была кладовка. Безрезультатно. Зато я навела там порядок. Вытерла пыль и рассортировала все предметы по смыслу: гвозди с шурупами и гайками, молотки с отвертками, банки с корзинками, резиновые сапоги с дождевиками и так далее. Логика всегда была моей сильной стороной.

Все-таки я рассказала Белке о произошедшем со мной загадочном недоразумении. Это произошло под вечер, когда мы сидели у бабы Груши в саду.

– А ты бы что делала, если бы на тебя прыгнуло полотенце? – спросила я Белку, закончив рассказ.

– Я бы взяла палку и билась с ним насмерть, – с улыбкой сказала Белка, но, увидев мое серьезное лицо, добавила – Не знаю.

– Вот видишь. И я не знала.

– Наверняка этому есть какое-то простое и понятное объяснение.

– Хотелось бы его знать.

Атмосфера неуловимо изменилось. Вроде бы все так же, как и было несколько минут назад: светильник под зеленым абажуром освещает стол, кошка растянулась на крыльце, Алинка, высунув кончик языка, что-то сосредоточенно раскрашивает фломастерами… Но у меня возникло ощущение, что по спине потянуло холодным влажным ветром. Я даже оглянулась, но ничего не увидела, кроме сгущающихся сумерек.

– Может, останешься у нас? – спросила Белка.

– Ни за что, – воинственно заявила я. – Это мой дом, он мне нравится, и я не позволю… – я замялась. – В общем, ничего никому не позволю.

– Какая ты смелая, – восхитилась Белка. – Я бы на твоем месте испугалась.

– Так и я испугалась. И сейчас немного боюсь, – разоткровенничалась я. – Но я не позволю страху… – начала я торжественно, потом посмотрела одним глазом на Белку, и мы рассмеялись. – Да ну их всех. Я просто лягу спать. Устала, как собака. На сене.

– Если что – звони. Я положу телефон под подушку.

Я пошла домой и легла спать. Уснула, даже не успев толком поздороваться с подушкой.

Глава 4, в которой появляется тракторист Ваня, а все остальные предаются разгулу

– Привет, – говорю я и чувствую себя немного странно. Я никак не могу поверить, что этот интеллигентный мужчина в очках без оправы и есть Колька Сопля, который когда-то стрелял в меня из рогатки перезрелыми сливами только на основании того, что я младше и не могу дать сдачи.

– Привет, – говорит Колька. И смотрит на меня, округлив глаза. – Ну ты… вообще, – говорит он. – Невозможно поверить.

– Ты тоже, – киваю я.

Мы улыбаемся, и неловкость постепенно исчезает. Он снимает очки, и я вижу те же хитрые и одновременно с этим доверчивые глаза. Понятно, что этот человек готов и подлянку какую-нибудь устроить ближнему, не со зла, а чтобы весело было, и поверить во что-нибудь совершенно необыкновенное, вроде русалки, которая живет в лесном пруду и может утопить тебя, если ты ей не понравишься. А если понравишься… ну, не знаю, что он там себе представлял в тринадцать лет.

– А я вот своих пацанов в деревню привез. А то они думают, что морковка в супермаркете растет, а молоко из коровы выходит прямо в пакетах.

– Сколько их у тебя?

– Кого?

– Пацанов.

– Двое. Близнецы. Егор и Данила. По пять лет, – отчитался Колька.