Босс моего бывшего

Остановившись на пороге кухни, зажмуриваюсь и встряхиваю головой. Лёня меня предал, растоптал всё, что было между нами, выставил на посмешище. Я ничего ему больше не должна.

Интересно, он со своей любовницей обсуждал меня? Небось смеялись надо мной, называли легковерной идиоткой, раз так и не поняла, что он изменяет, прикрываясь работой. Сейчас тоже смеются?

– Ты опять дрожишь, – Поклонский стоит за моей спиной и между нами всего несколько сантиметров. Дмитрий снова ворвался в моё личное пространство, нарушив все допустимые нормы.

– Я мёрзну, – признаюсь и растираю предплечья, а руки Поклонского обнимают меня за плечи. – Что вы делаете?

– Грею, – сообщает, наклонившись к моему уху, левой рукой перехватывает меня поперёк груди, а второй гладит по плечу.

– Не надо, – дёргаюсь и шиплю, как кошка.

– Сам знаю, – вздыхает, опускает руки, но не отходит, а я так устала, что даже шага сделать не могу.

На фоне слесарь негромко стучит инструментами, вытаскивая замок из старенькой деревянной двери, вставляет новый, а мы с Дмитрием так и стоим на пороге кухни в полной тишине.

Она звенит, а мне так больно. Господи, кто бы знал, как мне сейчас плохо.

Надо продать эту квартиру, переехать в другой район, поближе к работе. Решено! Я не смогу жить там, где каждый сантиметр пропитан предательством.

Поклонский вдруг зарывается носом в волосы на моей макушке, дышит глубоко, словно пытается наполниться моим запахом. Странные ощущения от его близости: острая смесь из боли, табу, страха и безопасности. Слишком остро, очень пряно и опасно.

– Вы хотели воды, – напоминаю, и Поклонский нехотя отходит, но я всё равно его чувствую, до того он близок сейчас.

– Хотел. И да, Варя, переставай “выкать”. Я тебя всё равно уже не отпущу, что бы ты там себе не думала. Полгода мучился и ещё потерплю, но моей ты всё равно станешь.

Он так просто об этом говорит, что я не могу не обернуться, чтобы посмотреть в наглые чёрные глаза. Он действительно не понимает, что делает? Кобель!

Меня захлёстывает злость. На него, на себя, на весь мир. Нельзя быть настолько отмороженным, но Поклонский бьёт все рекорды.

Я тычу пальцем в его грудь, заводясь, и выговариваю шипящим шёпотом:

– Хочешь на “ты”? Да пожалуйста! Ты женатый человек! Думаешь, я смогу быть с несвободным мужиком? После того, как Лёня меня предал, завёл любовницу, стать на такое же место? Ты в своём уме? Если думаешь, что теперь я отчаюсь настолько, чтобы разрушать чужие семьи; мечтаешь, что упаду тебе в объятия, рыдая от счастья, что меня убогую такой элитный самец подобрал, то мой ответ таков: обойдёшься. Ясно тебе, альфач одержимый? Или ещё повторить?

Я нарочно выделяю “ты”, чтобы не было в этот момент никаких преград. Чтобы понял меня, чтобы отстал.

– Катись отсюда, деньги за замок я верну. Вот прямо сейчас и верну! Ну, что стоишь? Выметайся, я сказала!

Я пытаюсь обогнуть его массивную фигуру, занявшую весь дверной проём, но Поклонского невозможно обойти, сдвинуть с места или отодвинуть. Замер непробиваемой скалой и только смотрит на меня со жгучим желанием. Кажется, чем сильнее злюсь, тем алчнее его взгляд становится.

Когда высказываю всё, что думаю о его интересе ко мне, даже лишнего наговариваю, Дмитрий ловит мои руки, прижимает запястья к своей груди.

– Ненавижу мужиков, – полыхаю пламенем прямо ему в лицо, и если бы это было не фигуральное выражение, от ресниц и щетины Поклонского ничего не осталось.

– Злая такая, буйная, – хрипит, закрыв глаза, а я всерьёз подумываю дать ему по яйцам. – Хочешь стукнуть? Дерзай, один раз можно.

– Больной на голову, знаешь?

– Давно уже, – кривая усмешка на губах и снова чёртова ямочка на щеке, которая буквально примагничивает мой взгляд.

Только мерный стук инструментов и возня слесаря не дают провалиться в чёрную дыру его взгляда.

– Ты совсем ничего не знаешь обо мне. Не знаешь о моей жене. Но ты никогда не будешь просто любовницей, забавой на одну ночь. Слышишь меня? – его глухой голос отдаётся вибрацией во мне, задевает какие-то тайные струны души.

– Достаточно, что она у тебя есть. Да пусти же! Вы все одинаковые. Ты, Лёня, вообще все. Только и думаете, кому присунуть, когда вас ждут дома и любят.

– Любят, говоришь? – Поклонский отшатывается, но вместо того чтобы отпустить, к стене толкает. В моей же собственной квартире!

– Да, Варя, мы все одинаковые, – подтверждает, а чёрные глаза горят пламенем, искрят. Он прилично выше, и сейчас кажется поистине огромным. – Похотливые уроды. Ты это хотела услышать?

Он не пугает меня, но его энергетика, злая и тёмная, впечатывает в стену. Не могу пошевелиться, только дрожать сильнее начинаю.

Чёрт знает что творится. Этот день вообще когда-нибудь закончится?

Поклонский наклоняется ниже, я упираюсь руками в его грудь, но он не набрасывается на меня первобытным животным. Только губами нежно ведёт по щеке, но не целует. Пробует.

– Я с ума по тебе схожу. Такая хорошая принципиальная девочка, верная, прямая и честная. Красивая. Нежная. Съел бы тебя.

– Я повторяю и это факт: ты больной на голову.

– Ага, именно. Увидел тебя на корпоративе и заболел. Это лечится?

– Ты воды хотел.

Мой голос срывается на хриплый шёпот, а Поклонский тихо смеётся.

– Хотел, да. Именно воды я и хотел. Напоишь?

Отстраняется, пропуская в кухню, и я дрожащими руками набираю воду в стакан. Зачем я вообще это делаю? Дура.

Протягиваю стакан Дмитрию, но он отрицательно качает головой, а в глазах тот же вызов, что мелькал раньше, возле здания “Мегастроя”.

– Представь, что я умираю. Напои меня.

– Дурдом, – не сдержавшись, смеюсь, ибо градус безумия взмывает вверх.

Не отрывая от меня жгучего взгляда, Поклонский выдвигает стул, седлает его и ждёт, когда выполню просьбу.

– Что тебе стоит? Просто напои уставшего человека. Я больше ни о чём не прошу, только глоток воды.

Он откидывается на стену, я поддаюсь глупому порыву и, загипнотизированная блеском его глаз, подношу стакан к губам. Дмитрий смотрит на меня так, словно ничего красивее и совершеннее в жизни не видел. Это… приятно. Так на меня никто не смотрел. Лёня смотрел, но как-то иначе.

Тонкая струйка воды стекает по подбородку, падает на белую рубашку, оставляя прозрачное пятно, в котором проглядывают контуры тёмного узора татуировки. Интересно, что там нарисовано?

Да блин, о чём я думаю?! Совсем сдурела? А ещё Поклонского больным обзывала, а сама-то не далеко ушла.

– Ближе подойди, иначе всё прольёшь, – Поклонский облизывает губы, а я подаюсь вперёд.

Оказываюсь между его разведённых в сторону ног, почти вплотную к мощной груди. Дмитрий не пытается меня облапать, не прижимает к своему паху, но всё равно кажется, что расстояние между нашими телами до проблем интимно. Есть в этом что-то эротическое, запретное и недопустимое. Порочное.