Словно ничего не случилось

В машине было тепло, негромко болтала местная радиостанция. Всю дорогу до дома отец бросал на меня косые взгляды, ожидая, что я заговорю первой. Но мне, как назло, ничего не шло в голову, а говорить о том, как он сдал за эти годы, я не хотела. Так мы и ехали, каждый в своих мыслях. Я привезла с собой их немало, но в этой недолгой усыпляющей поездке сквозь вечереющие пейзажи родного острова, вдоль вечнозеленых кустарников и каменных домов, через мост и мимо кладбища, все мои мысли так и остались невысказанными, замерев в ожидании часа, когда я смогу вернуть их к жизни.

Глава 2

В первую ночь в доме, до того, как сон окутал меня, я захотела прикоснуться к детству. Это было нетрудно сделать. Все мои вещи остались нетронутыми. Отец не стал превращать комнату в склад старых вещей и перекрашивать стены, его любовь и тоска по дочери легко читалась в меланхоличном желании сохранить все как было.

Стоило мне расположиться на постели, скрестив ноги и разложив стопки подростковых сокровищ – папок с ворохом вырезок из журналов и газет, фотографий и писем, альбомов, тетрадей, – как комната вновь увеличилась в размерах, сомкнувшись надо мной плотным, точно брезентовым, куполом.

Я сразу узнала ее почерк. Фрейя писала иначе, ее буквы клонились в обратном направлении, словно она хотела сломать все правила чистописания, оттого казалось, что это занятие давалось ей с трудом. Однако это было не так. Фрейя наслаждалась процессом и, наклоняя влево буквы, будто наделяла каждую той же силой, которой обладала сама. Я взяла в руки пожелтевший обрывок и прочла:

«Скоро осень, и мне грустно. Солнца и так не хватает, почему же оно не приходит к нам почаще? Разве есть на свете люди, которые любят осень? Не могу таких представить. Если они и существуют, то только там, где не бывает холода. Там, где…»

На этом запись в дневнике Фрейи обрывалась. Мурашки пробежали по коже, когда я осознала, чем именно занималась. Я держала в руках не клочок бумаги с почерком Фрейи и ее мыслями, но живое свидетельство того, что моей подруги, человека, которого я когда-то хорошо знала, в моей жизни больше не существует. Что доказательством нашей дружбы является лишь этот обрывок дневника, один из десятков вырванных наугад фрагментов личных записей, которыми мы обменивались в знак безоговорочного доверия друг к другу. Вороша пожелтевшие папки с рыхлыми от влажности бумагами, я доставала все новые и новые приметы детства.

Она любила писать записки. В школе я то и дело находила обрывки, на которых Фрейя желала мне доброго утра или писала время и место встречи. В учебнике по биологии я могла найти закладку: «Столовая, 9:40», а в кармане куртки напоминание: «Не забудь тетрадь по истории!»

Тогда мир казался безбрежным, и мы знали, что нам найдется в нем место, только если мы шагнем вместе. Мы дали друг другу обещание откупорить и распить бутылку шампанского, когда обеим будет по тридцать лет. В пятнадцать казалось, что это будет еще нескоро, что мы успеем сполна насладиться всеми радостями жизни, выплатить долг обществу в виде чудесных детишек, идеального мужа и любимой работы. Но через четыре месяца мне стукнет тридцать, а у меня, кроме стабильной должности, не выполнен ни один из пунктов нашей с Фрейей договоренности. Разве могла я подумать, что накануне круглой даты, которую мы обе так ждали, я вернусь на остров, чтобы разыскать пропавшую подругу?

Мне хотелось вновь и вновь уноситься мыслями в прошлое. Все сложилось именно так, а не иначе, но я не могу жаловаться. Лондон принял меня, и я сумела стать своей в этом неприступном городе и даже назвать его домом. Я стала архитектором – профессия, которую я выбрала почти наугад, и тем не менее смогла преуспеть в ней. Только жизнь Фрейи текла незаметно для меня – все это время отмерялись точки судьбы, которая никак не пересекалась с моей. Она предпочла остаться, считая, что остров не сможет существовать без нее. Решила, что не сможет жить без обрывистого берега, на который с моря надвигается сверкающая гроза. Без ветра с его шумными порывами, промозглых зимних вечеров и живительных поцелуев редкого солнца. Она любила, распустив волосы, бродить по лугу среди диких фиалковых зарослей, добираться до самой кромки обрыва и глядеть на горизонт, вот только она не мечтала остаться на острове навсегда, в отличие от меня.

Причуды судьбы!

Я помню ее взгляд, когда она еще не поняла, что я покидаю Мэн, но уже почувствовала это. Она старалась скрыть свои чувства, но глаза всегда выдавали ее. Непонимание, разочарование, обида так легко читались в них, что это вызывало досаду и могло бы даже поколебать мою решимость. Если бы я смотрела в глаза Фрейе чуть дольше, то не уверена, как поступила бы, но я точно знала, что, задержи я взгляд, увидела бы страх.

И теперь я вернулась из-за фантома, который преследовал меня, неслышно взывая к воспоминаниям, с которыми я, казалось, давно распрощалась. Фрейя без предупреждения снова вошла в мою жизнь – молчаливый, настойчивый гость, жаждущий покончить с неопределенностью, дающий подсказки, которые я не в силах распознать. Десять лет я не находила причины, чтобы вновь увидеть дом, обнять отца, но Фрейя подтолкнула меня, не оставив выбора.

Она всегда знала, что будет лучше для нас обеих.

Завтра я поеду в школу. Хочу начать поиск оттуда, где после выпускного бала наши с ней дороги разошлись. Мне захотелось войти в знакомые двери, выпить лимонада в школьной столовой, бросить мяч в кольцо на спортивной площадке. Я никогда не спрашивала Фрейю, любила ли она спорт. Она никогда не говорила об этом, но ведь отношение к спорту – это отношение к самой жизни. Она садилась на лавочку и плотно шнуровала кроссовки, словно ей предстоял длинный, изнуряющий забег, а не соревнование одноклассников. Что она ощущала, когда проигрывала? Переполняло ли ее счастье, когда удавалось одержать победу?

Все это время, занятая размышлениями, я перебирала старые записи, как вдруг среди бумаг заметила белый конверт. Я вытащила его, не веря своим глазам, и повертела, ощущая вес. «Неужели, он все еще внутри?» – пронеслась в голове тревожная мысль. Да, ключ находился там, а ведь я была уверена, что выбросила его. Я открыла конверт. С бьющимся сердцем уставилась на ключ, не позволяя эмоциям опутать меня и увлечь в водоворот прошлого. Я сжала железное колечко в ладони, и в одно мгновение оно стало горячим и плавким, как будто, подержи я его чуть дольше, оно утечет сквозь пальцы.

Мысли не слушались меня. Они твердили: оглянись, Эмма. Быть может, тебе стоило быть чуть более чуткой, быть может, в тишине, окружавшей Фрейю, ты уловила бы важные слова, которые почему-то никогда не удавалось расслышать.

Но теперь я здесь, и готова внимать им. Я смотрела на ключ и надеялась, что их отголосок еще не стих. Что еще не слишком поздно.

* * *

Ранним утром, еще до того, как солнце окрасило небо желтовато-алыми бликами, мы с отцом пошли в гараж. Я беспрестанно зевала, поэтому прихватила с собой кофе для себя и отца, пока мы будем осматривать его любимчика – Norton Commando 75. Я собиралась взять его напрокат на все время пребывания на острове и, как ни странно, папу не пришлось уговаривать.

Я улыбнулась, обнаружив, что в обстановке его «убежища» ничего не поменялось. Все так же строились разноцветным парадом банки со смазочными материалами, верстак провисал под весом всевозможных инструментов, округлая бочка компрессора занимала все тот же угол, а сверлильный станок застыл где-то на полпути к очередному жестяному листу. Я узнала постеры на стене со старыми снимками мотогонок ТТ. На этом – поворот на Салби Бридж и толпа обесцвеченных временем зрителей за ограждением, замерших в ожидании смельчака, которому они будут кричать вслед. На этом – Джоуи Данлоп, дающий интервью восторженной толпе фанатов, тут – Джон Макгинесс, заложивший в поворот мощный спортивный байк, а вот Дейв Молинье в когда-то красной, а теперь поблекшей розовой кожанке. Если приглядеться, все еще можно увидеть, как переднее колесо его мотоцикла, оторвавшись от земли, вращается в воздухе.

– Хорошо, что ты уже выросла и тебе не нужно больше воровать ключи, – ухмыльнулся папа и, присев на корточки, принялся осматривать мотоцикл, который даже на неискушенный взгляд не нуждался в осмотре. Детали начищены до блеска, ни одного ржавого болта, кожа сиденья напитана воском, а ветровое стекло без единой царапины.

– По-моему, ты льешь в него эликсир молодости вместо бензина, – произнесла я. – Когда ты выезжал на нем в последний раз?

– Кажется, в тот день в небе кружила парочка птеродактилей. – Поднявшись, он оправил растянутый свитер и торжественно вручил мне ключ от зажигания. – Вчера я залил топливо, знал, что ты захочешь прокатиться. – Он похлопал рукой по прошитому суровой нитью сиденью. – Порадуй меня, скажи, что не забыла все, чему я тебя учил.

Я нахмурилась и посмотрела в его глаза, которые, на первый взгляд, остались прежними, но у меня защемило сердце, когда я прочла в них совсем не знакомые мне нотки тоски и жадной недоступности привычного удовольствия. Я не могла не понимать, что с возрастом отцу пришлось привыкнуть к новой реальности, в которой его тело утратило силу и способность чутко реагировать на приказы мозга. Наверняка в эту минуту он прокручивал в голове воспоминания, собранные за долгую жизнь под аккомпанемент мощных моторов. Таким людям, как мой отец, трудно забыть шум ветра, попавшего под забрало шлема, то, как легко стелется дорога под собранным твоими руками мотоциклом. Трудно поверить, что все это теперь позади.

– Не бойся за свое сокровище, – ободряюще сказала я.

Коснувшись моей руки на рукоятке газа, отец удовлетворенно кивнул. Он выглядел чуточку встревоженным, но встревоженным как любой отец, отправляющий ребенка в первую поездку на велосипеде. Интересно, помнит ли он, как круг за кругом я гоняла на тренировочном треке и испытывала его терпение, трогаясь так, что байк прыгал лягушкой. Как раз за разом рисовала восьмерки на асфальтовой площадке, не попадая в нарисованный трафарет, а он зорко следил, чтобы колеса точно проходили траекторию. Наверное, он до конца не верит, что я смогла взять от него все.

Я завела мотор. Послышалось урчание выхоленного двигателя, и в помещении запахло бензином. Отец поспешил толкнуть вверх подъемную дверь гаража, открывая выезд на дорогу, будто лакированную от смеси солнца и росы. Оставаясь у входа и глядя, как я выезжаю на улицу, он напоследок постучал себя по голове костяшками пальцев, наказывая, чтобы я не вздумала снимать шлем. Я постучала себя в ответ. Со стороны это наверняка выглядело забавно – парочка обезьянок, обменивающаяся тайными сигналами. Звук мотора разлился по сонному кварталу, и папа дал мне знак, чтобы я побыстрее уезжала, пока шум не перебудил всех соседей. В следующую минуту я сосредоточилась на переключении скоростей – счетчик азарта, верный друг, который будет теперь со мной.

Улицы пусты. Вдоль обочины – налитые влагой, несмотря на октябрь, кусты рейнутрии и папоротника. Ни машин, ни мотоциклов. Дорога, от которой местами шел пар, принадлежала только мне. Я бросила взгляд на наручные часы – семь тридцать утра вторника. Я успею повидаться с кем-то из бывших учителей еще до того, как начнется первый урок. Крутанув ручку газа, я жадно впитывала звук набирающего мощность мотора и, подавшись вперед, отдалась дороге.

* * *

Я с неохотой снимала шлем на стоянке возле школы. Откинув подножку мотоцикла и повесив шлем на ручку, я поняла, что жажда скорости еще не удовлетворена. Руки в перчатках гудели, приглашая сделать еще круг, к тому же погода обещала быть просто прекрасной – солнце поднималось, набирая силу, а прохладный ветерок охлаждал кожу.

Здание не изменилось с момента выпускного вечера – несколько двухэтажных корпусов из красного кирпича, крытых белесой от многолетнего воздействия ветра и дождя черепицей. Вокруг сновали по-утреннему рассеянные школьники в куртках нараспашку с форменными нашивками. А может, тому была другая причина – близился экзит [6 - Неделя каникул в середине октября.], и настроение учеников было соответствующим. Все их мысли уже витали далеко от школьной суеты, домашних заданий, и поэтому они оставались совершенно равнодушными к взрослой посетительнице, которая с ностальгией смотрела на них.

Я не встречалась ни с кем из бывших одноклассников и не была уверена, что вообще узнаю кого-то, даже если столкнусь лицом к лицу. Я предполагала, что пропустила как минимум девять ежегодных и столько же, если не больше, неформальных встреч средней школы Баллакермин, и точно знала, что эти сборища были шумными и веселыми. На острове не теряют связи с теми, кого обрел в качестве товарища или наставника, многолетняя дружба здесь – такая же чтимая традиция, как преданность однажды выбранной профессии. Я уже предвкушала немой укор со стороны учителей, которым было известно, что мы дружили с Фрейей с начальных классов вплоть до A-level [7 - A-level – это двухгодичный учебный курс для старшеклассников, который входит в обязательную программу общего образования в Великобритании. Аналог 10–11-х классов в российских школах.], для которого Фрейя выбрала социологию, а я – экологию. И лишь понадеялась, что мне не придется объяснять смену профессии, но меня ждало препятствие другого рода. В мое отсутствие проходная Баллакермин обзавелась турникетом, реагирующим только на электронный ключ, которого у меня, разумеется, не было. Мимо, болтая, проходили школьники и, ловко взмахнув пластиковым прямоугольником, с легкостью оказывались внутри. Мне же пришлось прибегнуть к помощи бдительного охранника, который, вежливо выслушав мою просьбу, отказался выдать пропуск и попросил подождать.

Имя миссис Джилл я назвала наудачу, надеясь, что она все еще работает. И не ошиблась. Через пятнадцать минут учительница латинского шагала по коридору мне навстречу, не изменившаяся ни на день – все те же небрежно рассыпанные по плечам рыжие волосы, участливая улыбка и широкий шаг.

Мне показалось, что она не узнала меня, и на мгновение я растерялась. Я была уверена, что и сама вовсе не изменилась – мне удалось сохранить природную худощавость и оставить без изменений прическу – темные, подстриженные до плеч, волосы. Однако время беспощадно к памяти людей, чьи дни состоят из вереницы сменяющих друг друга подростков, которые к тому же быстро растут и меняются. Миссис Джилл, очевидно, сообразила, что перед ней одна из ее выпускниц, но тщетно силилась вспомнить, кто именно. Я поспешила ей на помощь.

– Здравствуйте, миссис Джилл, я Эмма Фостер. Подруга Фрейи Купер. Мы учились у вас десять лет назад.

– Конечно, это ты! – Она энергично закивала, рассматривая мое лицо и словно проверяя в уме каждую его деталь на предмет подлинности.

Оставшись довольной осмотром, она наконец заключила меня в объятия, как мне показалось, довольно теплые, и произнесла:

– Вот только теперь я мисс Джилл. Обычно бывает наоборот, не так ли? – Она улыбнулась. – Но у развода есть и свои преимущества. Одно из них позволяет обратить время вспять. Зови меня Кэтрин, мне кажется, ты уже достаточно взрослая для этого. – Она подмигнула. – Пойдем наверх, я как раз собиралась пить чай.

Через несколько минут мы уже сидели в учительской на крошечном диванчике, перед которым на скорую руку был сервирован столик для чаепития.

– Кэтрин, – начала я, – спасибо, что согласились принять меня. Я давно не была на острове и, кажется, все позабыла… Есть причина, по которой я приехала из Лондона, и мне очень нужно поговорить об этом с вами.

– Да-да, разумеется, – откликнулась моя собеседница. – Дай-ка мне чашку. – Она потянулась за заварочным чайником и наполнила мою кружку.

– Спасибо, пахнет чудесно. – Я сделала глоток и почувствовала, как во рту загорчило от бодрящего цветочного букета.

– Fairy Bridge [8 - Чай Fairy Bridge (англ. «мост фей») смешивается на острове Мэн. Назван в честь небольшого моста через реку Сантон-Берн.], ее любимый чай.

– Чей?

– Фрейи, – взглянула на меня мисс Джилл. – Должна быть причина, по которой молодая успешная женщина бросает дела в Лондоне и приезжает в родные края. Нечто из ряда вон выходящее. Что-то вроде исчезновения лучшей подруги.

Она присела на свое место.

– Вы правы. – Я взяла пачку чая, на секунду ощутив, как пахнуло на меня влажным ароматом леса. – Именно на «Мост фей» мы сбегали с уроков. – Я улыбнулась воспоминаниям. – Мы загадали там просто уйму всяких желаний, начиная от новых кроссовок до самого последнего…

– Н-да, нехорошая получилось история. – Мисс Джилл поудобнее уселась на диване, отчего он привычно скрипнул. – И я говорю сейчас не о ее пропаже. Разумеется, это трагедия, и мне жаль родителей Фрейи и брата, которые оказались перед лицом неопределенности. К сожалению, я так же, как и все остальные, понятия не имею, где она и что с ней приключилось, в этом я тебе не помощник. Тем не менее, Эмма, тебе нужно знать кое-что, прежде чем ты продолжишь искать подругу. Насколько я помню, ты уехала с острова сразу после выпуска?

– Да.