Пошёл, положил в свой почтовый ящик три рубля.
Ночью тот опять звонит:
– Ты свою жену видеть хочешь?
Я говорю:
– Конечно, конечно… нет.
Он даже дар речи потерял. Потом в себя пришёл, говорит:
– Ну, тогда ты её сейчас услышишь.
И тут же Люська трубку взяла:
– Ты, козёл, собираешься меня выкупать?
– Ну да, – говорю, – подпрыгни сначала.
Она говорит:
– Домой вернусь – убью!
Я говорю:
– Ты попробуй сначала вернись.
И слышу крики, удары, вопль какой-то:
– Ой, мамочка, больно!
Но вопль не женский, а мужской. Ну, думаю, началось. Трубку положил.
На другой день снова звонок:
– Сейчас с тобой пахан говорить будет.
А по мне – хоть президент.
Пахан трубку взял, говорит:
– Ты свою жену собираешься выкупать?
Я говорю:
– Ты посмотри на неё внимательно. Ты бы такую стал выкупать?
Он даже в трубку плюнул. На другой день снова звонит:
– Забирай жену!
Я говорю:
– За сколько?
Он говорит:
– Тысяч за пятнадцать.
Я говорю:
– Нет, только за двадцать.
Он говорит:
– За двадцать мы лучше тебя самого пришьём.
Я говорю:
– Тогда Люська у вас навсегда останется.
А там слышу опять удары, звон разбитой посуды. Трубку положил.
На следующий день этот пахан опять звонит:
– Как человека прошу, забери жену.
Я говорю:
– Да что вы с ней цацкаетесь, выгоните, и всё.
– Пробовали, упирается, прижилась, бьёт нас, стерва.
– А споить не пробовали?
– Пробовали, все вокруг вдупель, у неё – ни в одном глазу. – И заплакал. – А ведь она как напьётся, петь начинает, вот где пытка-то. – И зарыдал. Потом успокоился, говорит: – Может, в милицию заявить?
Я говорю:
– Ну вы, братаны, даёте – в милицию. Что ж вы в милиции скажете, что вы человека украли? Это же срок.
Он говорит:
– Лучше век свободы не видать, чем твою жену хоть один день.
Видно, не послушались меня, потому что на другой день все менты ко мне пришли.
– Иди, – говорят, – освободи пацанов, она их в заложники взяла.