Книга Амадея

Улучив минутку, Амадей подошел к нему и спросил:

– Это у тебя игра такая или наука?

– Скажешь тоже, игра! – Отозвался мальчик, ожесточенно дергая нить. – Посмотрел бы я на тебя, будь у тебя такие игры! Слушай, – он понизил голос, – а можно мне еще того пирога с сыром и зеленой дрянью, эта треклятая нитка все силы забрала!

– А Ставрос ругается, – подала голос сидящая рядом девочка.

Амадей взглянул на нее – ишь ты, ябеда. Поймав его взгляд, девочка сделала такое лицо, будто она королева в изгнании, а они – ее злобные гонители. Она была вся такая чистенькая и аккуратная, что кого хочешь могла ввести в заблуждение; но только не Амадея – уж он-то знал, чего стоят все ее манеры, поскольку еще днем застукал девчонку за хлевом, где она швырялась камнями в навозную лужу, норовя разбрызгать ее подальше.

– Эта зеленая дрянь – шпинат, – сообщил Амадей. – А ты хочешь еще пирога, малявка?

– Меня зовут Кьяра Тавма, – с достоинством сообщила девочка. – Еще как хочу, Ставрос у меня половину куска откусил!

– Жадина, – буркнул ее брат, сматывая нитку.

– Погодите, я мигом, – пообещал Амадей и вихрем умчался на кухню.

Отрезать сколько нужно от большого бесформенного куска теста, отдыхающего под полотенцем в глиняной миске, было делом минуты. Потом тонко раскатать в круг деревянной скалкой, смазать соусом из сваренных с мукой и перцем сливок, нарубить пучок шпината, смешать с молодым, мягким козьим сыром и раскидать по тестяному кругу. Посыпать сверху острым сыром и добавить от себя хлебных крошек – с ними пирог будет хрустеть еще лучше. И всего делов. Десять минут на столе и пять в печи.

– Ешьте, – Амадей поставил перед гостями пирог. – Пока горячий, самое то.

– Дети! – Госпожа Тавма обернулась, прервав тихий разговор с мужем. – Вы опять за еду?

– В маленьких печках дрова сгорают быстро, – улыбнулся Ясон Тавма. – Пусть едят.

Пока брат с сестрой уминали пирог, Амадей поинтересовался:

– А зачем вы упражняетесь с ниткой? Ловко у вас получается, ничего не скажешь. Я такие пальцы только у карманников видел, когда еще в Шэлоте жил.

– Мы – гобеленщики, – с гордостью сказал Ставрос набитым ртом. – Отец самый лучший в нашем ремесле – я думаю, что не только во Влихаде, а и во всем королевстве не найдется ему равного!

– Да, это так и есть, – кивнула его сестра.

– Так вы южане, из Влихады… А гобелен это ковер такой?

– Гобелен – это картина. Только написана не красками, а выткана нитями. – Брат сцапал последний кусок пирога. – Мы тренируемся с ниткой, чтобы пальцы были ловкие и гибкие, иначе только и будем годны, что основу натягивать.

– Все начинают с основы, Ставрос, – гобеленщик подошел к детям. – И нечего этого стыдиться. Вам пора спать, иначе вы съедите все, что есть в этом доме. А ну, марш наверх!

На следующий день в «Копченый хвост» пожаловали компаньоны семьи Тавма: торговец шерстью с женой и сыном лет десяти. То, как они держались с гобеленщиком, выдавало их с головой: мамаша сюсюкала с Кьярой (девочка терпела, сколько смогла, а потом сбежала и спряталась в курятнике), заискивала перед Ясоном и его женой, восхищалась ростом и разумностью Ставроса, сам торговец поминутно хлопал мальчика по плечу и подмигивал ему. Ясное дело, они напрашивались не просто в компаньоны, а желали породниться.

– У этого червяка лучшая шерсть на юге, – сокрушенно пояснил Ставрос Амадею, улучив минуту и забежав к нему на кухню. – Поэтому отец с ним компанию и водит. Ненавижу его. Видел бы ты, как он с фермерами разговаривает: слова через губу цедит, с лошади своей пузатой не слезет – того гляди, герцогскую цепь на грудь вывесит, торгаш паршивый.

– А Ставрос ругается, – раздался из-под стола голосок Кьяры.

– И давно ты тут? – спросил ее брат, вытаскивая за руку на свет божий.

– Давно. В курятнике темно и скучно. А в зале дама Вермис засела со своим сыночком, небось, сразу примется его ко мне подсылать.

– А, твой женишок! Ай! – Сестра ущипнула брата за ногу с вывертом, умело и безжалостно. – Ну прости, не буду больше!

Тут детей позвал отец, и они поплелись в общую залу, ужинать. И вот тут Амадею пришлось побегать – у ка Вермиса претензий оказалось побольше, чем у некоторых знатных персон, бывавших у Стафиды проездом. Начал он с того, что потребовал воды для омовения рук, потом отодвинул тарелку с пастой – мол, недостаточно горячая, потом подозвал хозяйку и принялся диктовать ей собственный рецепт соуса к рису, ибо подаваемый ему не годился. Стафида выслушала, ушла на кухню и приготовила то, что потребовали. «В соусе ложка должна стоять! – передразнивала она гостя, помешивая в кастрюльке. – Кое-что другое стоять должно, господин, бог с ней, с ложкой! Вкусный соус льется как жидкий бархат, а тут… ну и замазка, хоть кусками накладывай!» Жена торговца продолжала лебезить, их сын просто молча ел, не поднимая глаз, – кажется, ему тоже не нравилась эта комедия.

Заканчивая трапезу, Вермис отведал сладкого хрустящего печенья, отхлебнул вина – и наконец-то одобрительно покачал головой. «И всего делов, – пробурчала в кухне Стафида, – выпил бы сразу, глядишь, меньше бы вони развел. Соус мой ему не понравился…»

– А как вы полагаете, Ясон, хорош ваш новый картоньер или предыдущий был лучше?

– Хорош. Предыдущий был неплох, но с цветом чересчур осторожничал. Всегда говорил – у вас же всего пять цветов нити, мэтр, как вы будете со сложными оттенками работать?

– Чтобы ты знал, сынок, – наставительно обратился Вермис к сыну, – мэтр Тавма может передать триста оттенков! Вот где истинное мастерство!

Его сын изобразил на лице почтение, а когда отец отвернулся, закатил глаза, сведя их к переносице. Кьяра фыркнула, Ставрос скорчил рожу.

– Но все-таки, Ясон, согласитесь, что изображать на гобеленах сцены жизни народа холмов (тут Амадей навострил уши) – это как-то несолидно. Особенно если учесть, что перед этим вы сделали серию с королями древности…

– Поверьте, Вермис, как раз в ней фантазия очень пригодилась моему картоньеру! Сами посудите – про короля Насир ад-Дина было известно только то, что двести лет тому назад он привел из Шаммаха такой флот, что даже залив Метони не смог вместить его, а борода его была чрезмерной даже для шаммахита. И что тут изображать, я вас спрашиваю? Стоит некто на палубе корабля и выглядывает из собственной бороды как из куста?

Сын Вермиса засмеялся, но, поймав взгляд матери, оборвал смех и принялся возить по тарелке рис с комками соуса.

– А гобелены с маленьким народцем заказал для детской комнаты граф Ногарола – и если сказки не для детей, то для кого они вообще?

– Ну не скажите, Ясон. Это все молодая графиня чудит. Для наследника дома Ногарола стоило изобразить прославленных полководцев, сцены сражений… что-нибудь героическое!

– Отрубленные головы и вспоротые животы, – проворчал за стойкой Горча.

– Мне жаль, что вы растрачиваете свое мастерство на подобные безделицы, – продолжал сокрушаться Вермис. – Того гляди, простонародные побасенки возьмете за сюжет! Вот хоть такую нелепицу! – И он указал на каминную доску, где в согласном танце кружились лесные звери.

– Какая прекрасная нелепица! – Ясон встал и подошел к камину, чтобы разглядеть резьбу. – Ставрос, Кьяра, посмотрите, как искусно резчик запечатлел движение – лиса изогнулась, хвост ее тянет вбок, а заяц ей лапу подал…

Возможно, спор о том, подобает ли искусству изображать низменные предметы вроде зайца, на этом бы и закончился. Но когда детей погнали спать, сын торговца бросил в сторону Ставроса и Кьяры:

– Мой отец, может, и не художник, но он прав. Сражения и короли лучше продаются. А волк не станет танцевать с зайцем. Любой дурак знает, что он его слопает.

– А вот и нет! – Кьяра упрямо вздернула подбородок. – Наш отец говорит, что у мира для нас много историй.

– И в одной из них волк, лиса и заяц танцуют, будто крестьяне на празднике урожая? – Ухмыльнулся сын торговца.

– Именно так. – Амадей собирал со стола посуду и не удержался. – Я это своими глазами видел.

Младший Вермис не удостоил его и словом, махнул рукой и ушел в комнату к матери. А вот дети гобеленщика остались.

– Ты это соврал, чтобы вислозадого позлить? – Умение обходиться без обидных кличек Ставросу было неведомо.

– Нет. Я сказал правду. – Амадея будто подхватил обжигающе ледяной поток, и останавливаться он не собирался. Он произносил заведомую ложь, всей душой ощущая, что это – правда.

– А можно и нам посмотреть, хоть одним глазком? – Кьяра стиснула кулачки, прижав их к груди. – Пожалуйста! Можно?

– Можно. Ставрос?