Простой советский спасатель 2

Самое удивительное, что советская власть, точнее, органы госбезопасности, после войны провели проверку на предмет сотрудничества борца с немецко-фашистскими оккупантами и… оставили пожилого спортсмена в покое. Объявив, что знаменитый борец Родине не изменял, а «коммерция – это просто коммерция».

Я рассматривал старые афиши, письма Поддубного, и вдруг мне в голову пришла мысль: а что, если поискать рисунок, похожий на полускрытый герб со схемы, в энском краеведческом музее? Наверняка же там тоже есть старинные бумаги царских времен. Вдруг да и увижу что-то похожее.

Я уже собрался было рвануть в центр города, где находился музей, но вовремя вспомнил, что в советское время государственные заведения работают четко по часам, с перерывами на обед и закрытием ровно по расписанию. И никто меня в музее ждать не будет и после закрытия не пустит. Ну и ладно, значит, схожу завтра. А сейчас самое время выпить пива и выбросить из головы всю эту древнюю муть.

Сменив музейную прохладу на вечернее южное тепло, я пошел к кассам. Захотелось вспомнить детство и прокатиться на колесе обозрения. Наш парк славился своими аттракционами. Энский завод «Аттракцион» в советское время был монополистом по каруселям.

«Колокольчик», «Юнга», «Солнышко», на них я отрывался в детские годы. Подростком любил «Вихрь», «Орбиту», «Березку». Помню, мечтал быстрее повзрослеть, чтобы разрешили кататься на «Сюрпризе». Это был самый крутой аттракцион в парке. Самый экстремальный, с точки зрения нас, пацанов.

Еще бы! Огромное колесо с отдельными вертикальными кабинками, в которых нужно было стоять, пристегнутыми одним-единственным ремнем. Когда оно крутилось, набирая скорость, поднималось практически вертикально над землей. Ощущения, словно ты космонавт в невесомости! Это ли не кайф! Вот и сейчас я решил вспомнить детство, нырнуть в давно позабытые эмоции.

Решено, сначала «Сюрприз», а потом «Автодром». Давненько я не катался на машинках. Все как-то не с руки, да и не по возрасту вроде.

Возле парковых касс, как обычно, вилась длинная очередь, пищали дети, ворчали нарядные мамы, приводя в сознание капризных оболтусов. Рядом в кафешке играла музыка, курортники наслаждались южными винами и вкусным шашлыком.

Мы с пацанами обзывали его кругленьким: кафетерий был реально круглым по форме. В детстве по осени мы сюда лазили через низкую оградку, когда парк пустел и кафе закрывалось.

Круглая площадка с высоко задранной крышей, если встать в центре, отзывалась эхом. А если по ней бегать по кругу, то от топота раздавался звон. Уж не знаю, почему так. Может, особенности архитектуры. Но осенью это было наше излюбленное место. Самое главное – вовремя заметить сторожа и удрать, чтобы не поймал и уши не надрал, а то и в милицию не отвел.

Я стоял в очереди, с ностальгией разглядывая цены на билеты. Тогда, чтобы накататься вдоволь, хватало рубля. В мое время, чтобы выгулять семью из трех человек, один из которых ребенок, и в полторы тысячи не уложишься. И это без посидеть в кафе после покатушек.

Двадцать копеек «Вихрь», десять – лодочки, тридцать монеток за «Сюрприз». Когда моя очередь подошла, я протянул деньги и купил три билета. Мое путешествие в детство завершилось в кабинке колеса обозрения. В Советском Союзе наше Энское колесо считалось самым высоким.

Я наслаждался видами города с высоты птичьего полета. Энск тонул в зелени. На горизонте блестело море в лучах заката. Я видел свой дом и даже сумел разглядеть балкон нашей квартиры. Откинувшись в кресле, медленно вертел руль, крутя кабинку. И ровно в тот момент, когда я начал спускаться с самой верхней точки, в одной из кабинок обнаружил знакомую до боли фигуру.

Глава 5

Любимая будущая теща сидела одна в кабинке, вцепившись в руль и пытаясь разглядеть кого-то внизу. Интересно, кого? Бывшего мужика с ребенком? С нее станется. Я отвернулся, надеясь, что она меня не заметит, и продолжил любоваться алым закатом.

«Завтра южак задует, – отметил машинально, глядя на красные волны, заливающие небо. – Ветер южный, никому не нужный… Рыбакам завтра не повезет, рыбы не будет». Солнце рухнуло в воду, когда я вышел из кабинки. В парке зажглись фонари, высокие густые туи, растущие с двух сторон центральной аллеи, превратились в темный лес.

В этом лесу глубокими южными вечерами чего только не происходило: молодняк бухал и бегал покурить, развлекались парочки, которым негде было уединиться; прятались вуайеристы в надежде застукать любовников. В эти же туйки народ и по нужде ходил. Туалетов в парке было два, как говорится, под буквами мэ и жо. Ходить туда даже мужикам было страшновато, что уж говорить про девушек. Вот и пользовали заросли акации в дальнем конце парка и хвойные заросли.

Подростками мы считали, если зажевать веткой туи выкуренную сигарету, а шишкой протереть руки, то запах улетучивается напрочь. Вот как раз на этом аромате и ловили нас родители.

Я брел в сторону выхода по боковой аллее, когда услышал женские крики. Не раздумывая, рванул в сторону малышковых аттракционов. Возле карусели толпился народ. Женщины кричали: «Остановите карусель!» – контролер, она же оператор, бестолково дергала ручку двери. Как и почему она оказалась снаружи во время работающего аттракциона, разбираться будет милиция.

От кассы, которая находилась в нескольких метрах от «Юнги», бежал бледный испуганный мужчина и призывно кричал: «Алик! Алик!»

– Р-разойдись! – гаркнул я, врезаясь на всем ходу в толпу, пытаясь продраться к аттракциону.

– Куда прешь?! Не видишь, что ли? Мужчина, осторожней! – Кто б там меня услышал!

– Алешенька! – рыдая, какая-то женщина метнулась в мою сторону. – Спаси его! Спаси! Пожалуйста! Ты же спасатель! – заикаясь, закричала будущая теща, вцепившись мне в руку. – Он та-а-ам!

Не раздумывая, я вырвался из захвата, заорал: «Пожар!» – и рванул к ограде. Безотказный способ разогнать любопытную сочувствующую толпу.

От моего вопля толпа на секунду застыла, а потом резко сдала назад, унося с собой Альбину Николаевну и оттаскивая к кассам испуганного мужчину, скорей всего, отца. Альбина оказалась сильнее, чем я мог подумать. Женщина, вырываясь из объятий толпы, кричала мне вслед:

– Алик! Там Алик! Зацепился! Зацепился! Спаси его! – ее попытались оттащить, но теща, оставляя в руках добрых людей рукава платья, вырвалась и помчалась за мной.

Не останавливаясь, я перемахнул через низкий заборчик на площадку аттракциона. Кораблик с десятью каютами катился по кругу. Внутри кабинок сидели дети. Те, кто помладше, ревели и пытались выбраться.

От безумного поступка их удерживали только материнские голоса, неистово орущие: «Сиди на месте! Сиди, я сказала! Вова! Таня! Света! Дима! Федя!.. Сиди на месте!»

Старшие дети вцепились в ручки, вытягивали шеи и пытались что-то рассмотреть с той стороны, которая с моего места не проглядывалась. Некоторые удерживали ревущих малышей, видимо, братиков или сестричек.

– Где? – крикнул я, надеясь, что Альбина меня услышит и поймет. Опасности я не видел, но понимал, что несчастье случилось с ребенком. Только где он, этот Алик?

– У трубы!!! – заорала теща.

Я на секунду обалдел: у какой такой трубы? Потом до меня дошло: ровно в центре кораблика торчала пароходная труба, разделяя десять кают поровну. В одной из кабинок возле нее сидели трое перепуганных мальчишек. Самые маленькие утробно ревели в унисон и смотрели на того, кто повзрослее. Старший, крепко держась за бортик одной рукой, вторую тянул за край, что-то выглядывал за окном паровозика и кричал: «Держи, держи!»

Я рванул навстречу «Юнге» и наконец увидел, что происходит. Корабль тащил за собой мальчишку, который зацепился лямкой штанов за отломавшуюся рейку. Цепляясь двумя руками за поручень, ребенок ревел и пытался поджимать ноги, но у него от страха и боли ничего не получалось. Как он оказался вне каюты, вопрос интересный, но не главный.

В два прыжка я подскочил к парнишке, подхватил его на руки и заорал, не выбирая выражений:

– Вырубай, мать твою! Вырубай карусель!

Снять лямку, надетую на рейку, сразу не удалось, и мне пришлось какое-то время бежать рядом с пароходиком, одной рукой удерживая пацана, другой отламывая планку. Наконец мне это удалось, и я остановился, перехватил ребенка двумя руками и облегченно перевел дух. Мальчишка обхватил меня за шею и заревел что было силы.

– Алик! Алик! – обрадованно закричала будущая теща и… перепрыгнула через низенький заборчик. Вот уж не ожидал от Альбины Николаевны такой прыти!

– Алеша, дай, дай мне! – женщина подхватила ребенка под ноги, потянула на себя. – Алик, ты цел? Алик?

– Те-отя-а Аля-а-а! – раздался утробный бас. – А-а-а-а-а! Я не хо-о-оте-ик-ел! – пацаненок развернулся к Альбине, обхватил ее шею руками и отлип от меня.

– Тяжело же! – я хотел поддержать, но Альбина Николаевна так вцепилась в парня, что проще у бульдога кость отнять, чем у женщины в таком состоянии ребенка.

– Алик, солнышко! Где болит? Скорую! Вызовите скорую! – закричала теща, увидев пацанячьи коленки, счесанные в кровь. – Я на вас в суд подам!

Узнаю Альбину Николаевну, не успела в себя прийти, уже угрожает контролерше, которая все еще боролась с дверью будки. В толпе замелькали милицейские фуражки, и я решил, что пора сваливать в общагу. Пока суд да дело, проторчу тут со всеми протоколами в лучшем случае остаток вечера, в худшем – до глубокой ночи.

Тем более сквозь толпу пробирался какой-то мужик, по всему выходит – папаша горе-матроса и, значит, тот самый возлюбленный дорогой тещеньки. Глядишь, помирятся.

Я потихоньку, подталкивая Альбину к выходу, начал осуществлять свой побег с места происшествия. Вытолкав женщину с ребенком прямо в объятья любовника, я нырнул в толпу и быстрым шагом пошел к выходу из парка.

По дороге остановился у каменной черепахи хлебнуть воды из фонтанчика и немного затереть одежду от крови. Прохладные тугие струи омыли мое разгоряченное лицо. И я припал к источнику. В детстве чего только мы не творили возле этих питьевых фигурок. И пили, что понятно, и устраивали водные баталии.

Зажимали большим пальцем пимпочку, из которой журчал фонтан, а потом убирали и смотрели, у кого выше выстреливала струя. Само собой, и брызгались всласть, когда рядом никого не было. В мое время все и вся в парке только за деньги… Чекушка воды без газа от семидесяти рублей. И это я молчу про цены на мороженое. Через дорогу в семейной магазинной сети лакомство в два раза дешевле. Капитализм, чтоб его…

Да и сам парк превратили в непонятно что. Сплошные кабаки, соревнующиеся в том, кто громче включит музыку, и китайская барахолка с товарами на любой вкус: от мигающих свистулек до надувных музыкальных шаров и водных пистолетов.

Гомон за моей спиной усилился, добропорядочные граждане наперебой рассказывали подоспевшим милиционерам, кого и за что нужно посадить. Но едва им предложили стать свидетелями происшествия, как желающие вмиг рассосались. М-да, определенно, есть вещи, которые никогда не изменятся в нашем мире. Я вздохнул и двинулся в общагу.

Студенческий приют встретил меня тишиной и прохладой. Оно и понятно, практически все студенты разъехались по домам. Остались такие, как я, которым в принципе некуда было податься (у моего студента, тело которого я занимал, и родни-то не осталось). Те из ребят, кто устроился на работу и договорился с комендантом насчет общежития, взамен помогая в ремонтных работах. Остальные разъехались по станицам и селам. Ну а городские изначально жили у мамки под боком. К нам только в гости захаживали.

Глубоким летним вечером в студенческом доме и вовсе никого, кроме вахтерши, не было. Молодежь разбрелась кто куда: кто на танцы, кто на свиданки, кто на море. Я поздоровался с Агриппиной Тарасовной, по-простому тетя Грапа, мельком подумал, надо бы у нее что-то про чудо-доктора поспрошать, а еще лучше про подземелья. Тарасовна была в таком почтенном возрасте, что могла и царя-батюшку застать. Но при этом шуршала электровеником и за порядком блюла строго, без ярого фанатизма, но и спуску студентам не давала.