Журнал «Юность» №09/2024

Полста и сотню раз на дню:
– Живу, не думая о Боге.
О Боге – живопись ценю!

* * *

Раскоп, землянка вполнастила…
В масштабах фронта невелик
Рубеж – и бруствера хватило,
Где выложил поисковик

Противогаз, две каски, кружку,
Побитым гильзам несть числа…
Среди вещей смотрелись чуждо
Осколки винного стекла.

Потомки павших помянули?
А может, фляжку не донес
До губ, простреленную пулей,
Солдат – кто в эту землю вмерз?

Кто без вести пропал в подзоле —
Раскоп карельский даст ответ!
Ребята прятали мозоли:
Солдатских медальонов – нет…

Проза

Ирина Барабанова

Журналист, писатель, искусствовед. Родилась в Казани, живет и работает в Москве. Окончила Казанский государственный университет.

Прошла обучение в Киношколе в мастерской Александра Митты. В настоящее время учится в магистратуре РГГУ. Автор книг «Странная девочка, которая не умела как все», «Москвичи и гости столицы. XXI», «Когда Бог смотрит в микроскоп» и сборника стихов «Метафора». Обладатель Гран-при на международном литературном конкурсе «Гомер» (Афины) и лауреат конкурсов «PR на страницах российской прессы» (Москва), «Хрустальный апельсин» (Казань).

Идеал и барышни на качелях

Олеся стыдилась. За отца, который пил, за мать, которая была без высшего образования и работала прачкой в детском саду. За их вечную бедность и непрерывные скандалы. За то, что не имела нового платья, а донашивала чужие. За то, что не могла выучить математику и решить задачку на отлично. За свое детское бессилие что-либо изменить и исправить.

Однако девочкой она была доброй и открытой. Соседи охотно пускали ее к себе поиграть, когда убедились, что вещи после ее ухода остаются на месте и порчи имущества неподвижного не происходит.

Арина Сергеевна даже старалась угостить Олесю заварным пирожным и, что особенно восхищало и завораживало ребенка, разрешала посидеть за блестящим пианино. А однажды – о счастье! – даже открыть крышку и прикоснуться к клавишам.

Арина Сергеевна преподавала музыку в училище и поэтому имела в подъезде многоквартирного дома особый статус и авторитет. Ее за глаза шепотом так и называли – «наша интеллигенция». Борис Федорович тоже был из ученых, но из каких именно, никто не узнавал, поэтому с ним здоровались без эпитетов. Он жил этажом ниже, под красивой квартирой Арины Сергеевны. И возможно, даже не догадывался, что прямо над его лысой головой стоит новенький, переливающийся полированными дверками от света импортной люстры сервант. А в нем, на всех его стеклянных полках, аппетитно красуются хрустальные вазы, бокалы и невозможно какой роскошный немецкий сервиз. Объект созерцания и эстетического наслаждения Олеси. Ей казалось, что она могла бы смотреть на эти чашки с томными барышнями на качелях вечно. Как же они были хороши, довольны и, как представлялось девочке, жили правильной и настоящей жизнью. Как они элегантны, смелы в общении с малышами-купидонами и веселы. На них яркие и новые платья, открывающие шею, плечи и грудь, а также ноги… Возможно, потому что им стало жарко. Они же бегают по душистому саду, поют, играют. А кудрявые мужчины в прозрачных колготках их догоняют и пытаются накормить мороженым и конфетами. И все у них так шумно, так приятно, так заманчиво и волшебно.

Вот это жизнь! Вот это и есть счастье! Как бы Олесе хотелось быть одной из этих нимф. Быть с ними. В этом радостном и красивом раю.

– Олеся, иди помоги мне полить цветы. Отойди от серванта. На полировке остаются от тебя потом жирные пятна. Ты мыла сегодня руки? У тебя чистые руки? А ну-ка, покажи!

Девочка сделала шаг назад и кивнула.

– Ох, а на стекле теперь что? Ты видишь? Видишь, что наделала? Опять пятна! Ладно, сейчас вытру. Иди, иди на балкон. Там Рыжик сидит. Хочешь его погладить? Хочешь?

Арина Сергеевна ушла за тряпкой в ванную. Олеся краем глаза восхитилась блеском розовой плитки. Ах, какая красота! И ванна белая, большая, как корабль для принцессы. Когда она вырастет, то обязательно купит себе точно такую же. И будет лежать в ней в блестящем платье, пуская пузыри, с самого утра и до ночи. Под музыку, разумеется. Под самую лучшую. Вообще, когда Олеся вырастит, у нее все будет самое лучшее, как у Арины Сергеевны. Обязательно!

Вечером вернулся с работы Платон Осипович – муж хозяйки ванны и папа Марины – дочки, которая выросла и учится в другом городе.

Несмотря на его сердитый вид, Олесе не хотелось уходить. Она гладила кота на балконе и старалась никак не привлекать к себе внимание. Взрослые что-то тихо обсуждали на кухне. Арина Сергеевна кормила супруга супом. Потом Платон Осипович пришел в зал, включил телевизор, раскрыл газету, лег на диван и захрапел. Раздался звонок. Это мама пришла забрать Олесю домой.

Девочка неохотно ушла. Дверь, обитая светлокоричневым дерматином, тихо захлопнулась. Они с мамой переступили порог другой реальности. Где ничего не блестело, не переливалось, но было чисто, просто и вкусно пахло салатом из огурцов с помидорами, с белым луком и зеленым укропом.

– Сегодня на работе угостили, – смущенно проговорила мама. – У них дача своя. Вот много в этом году всего уродилось. Дарья Семеновна принесла. Только велела сетку завтра вернуть. Садись, Олеся, сейчас отец придет – и будем ужинать.

Олеся села, взяла вилку и начала лениво ковыряться в салате.

– Мам, а почему мы так неправильно живем?

– Неправильно? Как это? А как оно правильно-то, дочь?

– Ну-у, не знаю… Теть Арина с дядь Платоном, например. У них чашки красивые в шкафу стоят. И сам шкаф этот новый. А еще они пахнут вкусно и разговаривают только шепотом…

– И что? Что ж того, что чашки, дочь?

– Ничего… Мам, мы нищенки?

– Господи, Олеся! Что это? Откуда ты взяла?

– А почему у тебя нет таких платьев, как у теть Арины? И помады у нас… у тебя… тоже нет! Ничего нет, а у нее есть! И брошка с розовым камнем, и сережки! И ты некрасивая всегда… – Олеся бросила вилку и расплакалась.

– Господи, что творится-то?! Какие еще брошки-сережки, доченька? Зачем это? Ничего не пойму. Никак не пойму…

И Мария Николаевна скомкала в руках передник, встала из-за стола и заторопилась к плите. Не подумала, схватила горячий чайник руками без прихватки, обожглась, бросила. Белый с синими цветочками эмалированный чайник упал на пол и залил кипятком кухню. Мария Николаевна отскочила, но тапки все равно замочились, и она вскрикнула от боли.

– Мама! Мамочка!

– Сиди! Не двигайся! Обожжешься! Сейчас уберу, все уберу. Подожди.

– Что тут у вас происходит? Что это еще за озеро Иссык-Куль тут развели?

– Не ходи сюда, отец, стой! Уронила вот. Сейчас уберу, уберу.

Олесе не спалось. Она все думала про посудных барышень на качелях, про брошку Арины Сергеевны и кусочек торта, которым ее угощали на прошлой неделе. И никак не могла понять, что значили слова дяди Платона про ученого соседа снизу: «Если он такой, как ты говоришь, умный, то чего ж выглядит и живет как бродяга с большой дороги?» Это он про кого? Про дядь Борю?

Ответ Арины Сергеевны она не расслышала. Надо в следующий раз быть внимательней. Мнение этой женщины значило для нее много. Олеся даже хотела быть на нее похожей. Носить такие же туфли-рюмочки и рисовать черные длинные стрелки на глазах. Скорее бы вырасти. Потом в музыкальное училище пойти… И она станет идеалом. У нее будет посуда с девушками на качелях и белая ванная с розовой плиткой…

Олеся выросла, но еще не совсем, когда рано утром прибежала Арина Сергеевна и, громко плача, сообщила, что Платона Осиповича разбил паралич.

Скорая увезла его в больницу. Но когда выпишут, то нужна сиделка. Только человек надежный и аккуратный, честный и бескорыстный, потому что платить много они не смогут, но тут надо войти в их положение и все такое…

Мария Николаевна в конце концов согласилась. Арина Сергеевна давила на совесть и «дружеские» отношения. Припоминала, что приглядывала за ее ребенком, хотя девочка невоспитанная и любит сладкое.