Журнал «Юность» №03/2021

А насчет «Абрамовича» я еще в Германии заметил: если раньше, когда слышали-видели, что ты из Союза, то говорили: «А, Ленин, Сталин! Перестройка! Гласность! Горбачев!», то сейчас говорят – «Абрамович». Герой нашего времени. Сюжет таков: непокорный олигарх выслан из Москвы – нет, не в Тамань, а в Тюмень. Там он встречает свою знакомую по тусовке, Мэри, брокера консалтинговой компании. Между ними завязывается любовь, но подлый веролом Грушницкий-бухгалтер мешает им. Назначена дуэль на кредитных карточках. Олигарх убит заточенной Visa-кредиткой, которую тайно заострили по приказу царя-нефтедержца…

Через пять-шесть лотков встретился молдаванин, который вместе с итальянцем торговал стеклом и посудой. С ним перекинулись парой слов. Еще двое молдаван грузили на фуру какую-то мебель. Они объяснили нам, как добраться до моста Вздохов. И до этого, по дороге в Венецию, по-нашенски – прямо из грузовика с обочины шоссе, – пожилой молдаванин продавал фрукты и арбузы. Он попросил у меня сигарету: «Купить не могу, капо нету, отошел». – «Из Молдавии фрукты привез?» – удивился я. «Нет, из Сицилии». – «А, мафия послала продавать!» – «Ну».

Наверное, молдаван много потому, что им более или менее понятен итальянский. Ведь «кухонная латынь» – основа романских языков: итальянского, французского, испанского, португальского, ретороманского, сардинского, румынского и молдавского.

На площади св. Марка русская речь слышна повсюду, особенно возле бутиков, откуда вываливаются увешанные сумками и торбами от Гуччи-Шмуччи новые русские (так раньше были увешаны сосисками и мешками люди в «колбасных» поездах).

Впрочем, не новые (те спускаются на вертолетах и подплывают на подлодках), а полуновые полурусские. Или на четверть новые и на восьмушку русские. Или совсем не новые и вовсе не русские… В общем, наши люди.

Встречались и отдельно спешащие куда-то женщины с продуктами и детьми, явно не туристки, а тут живущие:

– Я Валерика только успела покормить – и опять на работу.

– Мне в магазин еще переть…

Наверное, русское крепкое слово «переть» произошло от латинского per, то есть – «в направлении», «на»: per Venezia = «на Венецию, в сторону Венеции».

Мясная мешанина на стенах католических храмов. Бесконечные розочки-виньетки, венки-завитки («красивое»), жирная сытая обильная позолота – словом, отрыжка богатства. Животное месиво гипса, мрамора, сусала.

Как все это чуждо строгой духовности православных храмов со скорбными ликами икон! И как чуждо самому Христу, ходившему с посохом и в рубище! Увидь он холеных епископов с гаремами мальчиков, стены храмов в мишуре – он бы ужаснулся! Изгнал бы их из Дома Божьего!

В нашей компании было всякой твари по паре: православные, католики, еврей, протестант. У всех свое мнение. Зять-Коньятто (протестант) сказал мне на ухо, указывая глазами на разодетого в тоги гладкого епископа:

– Если бы Христос видел его, он бы возопил: «Что надо тут этой обезьяне?» Я преклоняюсь перед православием, которое стоит, а не сидит в храмах! Фантастико! У папы мордочка злой хитрой лисицы, замашки поп-звезды и прошлое гитлерюгенда. Унико! Белиссимо!

Но тут грянул из купола органный аккорд, от которого сперло в зобу и пересохло в горле. И Бог потек по медным трубам, проникая во все живое, заставляя взглянуть на себя в жизни, среди живых и мертвых, спросить у совести, спокойна ли она.

Венеция разрушается, потому что ее подтачивают подводные волны от моторок и катеров, разрушают фундаменты домов. После моторок и прочего так называемого технического прогресса (после которого сразу наступает духовный регресс) развал Венеции пошел быстро и неостановимо.

Но Венеция не только стара и подагрична физически, она еще и огромный дом престарелых – молодежь уходит из города (по разным причинам). За последние десять лет население уменьшилось вдвое за счет оттока молодежи, не желающей быть официантами и продавщицами, а также из-за цен на жилье – жилых домов все меньше, а те, что есть, ремонту не подлежат.

Город-призрак, город-понт, где люди – статисты в туристическом цирке.

Истинная душа города умирает уже пять веков, не в силах сопротивляться духу наживы и сувенирных лавок. Дешевая романтизация Венеции привела к ее реальной гибели.

На мои критические реплики жена стала упрекать меня в пессимизме и черно-очковстве. Да, я песси и скептик, и горжусь этим. И не хотел бы быть ретивым опти, который всем восхищен, умилен и доволен. Как можно быть таким сеньором Болванетти в мире, где за сумерками богов давно наступила их глубокая ночь? Пока боги спят, люди за сто последних лет с помощью технического прогресса успели провести две мировые, двадцать гражданских и двести локальных войн, а умнейшая нация умудрилась загнать мудрейшую в душегубки. Где же тут высшее провидение?.. Без микроскопа не разглядеть.

Боги не проснулись до сих пор. Озоновая дыра не срастется сама собой. Тропа хай-тека погубит все живое в обозримом будущем. А пока с неба спускаются новые пророки, которым человечество вдруг решило отдать миллиарды за их немыслимые таланты, ум и гений. Застенчивые скромные нефтегазовые Альхены берут, не отказываются; обедают чем бог послал; отдыхают на Офшорах, где наводят шорох.

А у Христа не было тридцати сребреников, чтоб откупиться от Иуды…

По дороге из Венеции зять-Коньятто рассказывал: – Вон видите, там, на горе, замок Ромео и Джульетты? Это местечко Монтеккио, откуда была семья Ромео. Грандиозо! А вон там, в деревушке на холме, могила Петрарки! Фуриозо! Там есть ресторан, где я ел отбивную из ослятины и тортелини с кониной – атанде! Такое не забывается! Унико! Грандиссимо!

Петрарка, отбивная ослятина, конина на холме… Куда ни повернись, на что-нибудь да наткнешься.

После Венеции – отдых. Опять такая жара с утра, что лопается кора. Блики от бассейна шмыгают по стенам, плещутся по балкону. Дети шумят и кричат в бассейне. Чем сильнее крики – тем резче прыгают блики. Бамбины и бамбинеллы играют в Дарданеллы: строят флот из пластика, паруса – эластика.

Праздность и нега италийского солнца. Всплывает в голове странное: могут ли муравьи плавать? Не отравится ли воробей, если выпьет хлорированной воды? И где у мыши нора? Чем питаются ящерицы? И чьи это купаются падчерицы? У кого что болит? Здесь натерли ногу, там купили тогу…

Мамаши с бамбинеттами плещутся в бассейне, папы лежат на шезлонгах, свесив брюха, подложив тряпье под ухо и похрапывая глухо. А какая-то тихая собака целый день из зарослей смотрит на бассейн, повизгивает от возбуждения, но в воду идти не решается. Детей зовут обедать:

– Якопо!.. Паоло!.. Николо!.. Темпо!.. Темпо!.. – (Наверное, так звали мамы когда-то со двора вертлявого Паганини, тихого Веронезе, смуглого Тинторетто…). – Якопо! Якопо! Аллегро! – зовут непоседу, а он с детьми у ограды копает преграды муравьям и гекконам, снующим в траве по вечным законам.

Когда расплачивались, хозяйка, дама с декольте, кассировав с нас (четырех пар) две тысячи евро за неделю, похвалила всех за хорошее поведение, а мне сказала:

– Браво туристо!

Еще бы не бравый!..

В чужой стране можно прожить, зная одно-единственное слово: «Спасибо». Не «дай», «сколько», «нет», «иди к черту», а «спасибо». И если что-то не нравится, не надо обсуждать это с местными – это может завести далеко, куда дальше, чем нужно. И даже если тебя обворуют – не надо идти в полицию, дороже сядет.

Завтра уезжать, а жизнь в пансионате идет своим неторопливым чередом: семейства едят арбузы и дыни, гладят белье, варят «макарони», пасты и антипасты, ругаются помаленьку, читают газеты, слушают радио. Бамбины и бамбинеллы в куче устраивают бучи. Шумят, визжат, тащат в бассейн собачонку. Обливаются и лаются. И Якопо тут. И Паоло. И Луиджи. А непоседливый Николо гоняет мяч где-то около.

Едем обратно по Швейцарии. Горы покрыты щетиной леса. С гор сыпятся речки. Водопады бьют прямо из камней.

Когда проезжали перевал Сен-Готард, кто-то рассказал, что раньше у сенбернаров на ошейниках были прикреплены фляги с ромом, чтобы найденный им в снежном завале человек мог бы согреться. Но умные собаки научились свинчивать друг у друга пробки с фляг и пить ром, а потом, пьяными, валяться и беситься в снегах, отчего начались сходы лавины. Теперь их пускают бегать только поодиночке…

И я бы не прочь побегать в одиночку по озеру Гарда, будь денег побольше и меньше преград. Но увы, закон сообщающихся сосудов неумолим: в голове густо – в карманах пусто (и наоборот: в карманах густо – в голове пусто).

После Италии ощущение такое, что человек побывал в раю, теперь сидит в чистилище и ожидает ада.

Какое счастье хотя бы на неделю избавиться от телевизора, газет, телефона, всякой дурной всячины! Как мало надо для счастья! И как много всякой дряни мешает этому! Человек изначально счастлив сам в себе, но мир приносит одни проблемы. И пусть веселые опти докажут обратное…

2007 год, Италия

Юлия Сеина

Аня и Боба

Рассказ

Родилась и живет в Москве. Окончила факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ имени Ломоносова и Российскую экономическую школу. Училась и преподавала в ГУ ВШЭ. Печаталась в тематических журналах по маркетингу, вела авторские блоги на Admarket и портале www.slon.ru (http://www.slon.ru/). Выпускник литературных мастерских Creative Writing School, Litband. Рассказы публиковались в альманахе «Пашня-2», а также в рамках литературно-художественного проекта «Зона перехода» (Государственный музей истории российской литературы имени В. И. Даля, 2018).

Крошечная головка затейливо свернута набок. Тонкие, как проволока, лапки скрещены и впечатаны в почерневшее от копоти брюшко. И без того куцый хвост лишился своей длины, и вместо перьев к спинке прилипла обуглившаяся веточка травы. Тельце давно остыло, выцвело, но в этом комочке омертвелой плоти все еще угадывалась птица. То ли воробей, то ли синица.

* * *

Их клонило в сон. В иные часы становилось дурно, голова раздувалась и к вискам подкатывала горячая, баюкающая боль. Ноги-руки тяжелели, немели, а в груди словно ворочался еж.

Но чаще всего просто хотелось спать.

Ничего ведь не случится, если они немного поспят? Завтра она уедет и не увидит его до весны, точнее, до апреля. А в конце апреля (скорей бы!) они уже будут мужем и женой, официально и навсегда. Всего-то два месяца. Ерунда! Она ждала и дольше.

А сейчас – спать, спать, спать… Тело как не родное, сердце сбивается с ритма, а то и вовсе замирает, подташнивает, но это ничего. Пройдет. Аспирин на пару с корвалолом подействует, и скоро, она верит, отпустит. Поспать бы только… Сладко, мирно, чувствуя его раскаленное, упругое плечо и слыша громкое, неспокойное биение сердца.

Погружаясь в жаркий дурман, она провела ногтем по ровному, коричневому пятнышку – похожей на лепесток кислицы родинке, – чуть ниже левой ключицы. Она трогала ее и целовала много-много раз. Счастливых раз.

«Как вкусно пахнет медом…» Веки набухли, налились и наконец сомкнулись. Мир спрятался. Аня спала.