Там, где живут боги

Отец Серафим не стал дожидаться ответа и продолжил:

– Господь даёт нам столько испытаний, сколько мы можем вынести, не больше и не меньше, сынок. Через испытания мы становимся мудрее, смышлёнее. Помни, только в битве можно получить опыт войны и познать тайны Божественной справедливости. Всё в жизни имеет смысл и цель. Ничего нам не даётся случайно.

– Понимаю, отец… Только я не знаю, откуда взять силы, чтобы бороться… Мне кажется, что всем видно, насколько я ничтожен. Может, я одержим дьяволом?

– Не говори ерунды! – Серафим махнул рукой, а потом поднял вверх свой кривой палец. – Только Создатель – и никто иной! – управляет Своим творением. Видишь ли, сынок, форм искушения много, и в каком бы образе они не явились к тебе, цель у них всегда одна: показать, насколько ты трус, а твоя вера слаба. Однако не каждый соблазн является продуктом злого умысла. И если я ещё хоть что-то понимаю в этой жизни, речь идёт о девушке.

Никосу показалось, что старик слегка улыбнулся в пушистые усы.

– Но… как ты догадался?

– Те, кто взывает к искушению, обычно известны и не слишком разнообразны. Только твоя уязвимость – это не результат их собственной силы, а уступка Бога. Ведь только Он всем правит и всех направляет. Всё зависит от милости Божией, а не от помыслов искусителя.

– Но что мне делать?! – воскликнул Никос. – Она подруга моей сестры и сегодня придёт к нам на обед, я не выдержу и минуты с ней за одним столом!

Отец Серафим немного задумался, а потом сказал:

– А ты попробуй смело взглянуть своей искусительнице в лицо. Кто знает, может, когда-нибудь ты спасёшь и её душу? Избегая женщин, ты как бы подсознательно возносишься над ними. А ведь ты сам рождён от женщины, как и Христос.

– Что ты, патер! Я ни в коей мере не возвышаю себя над женщиной! Просто… понимаешь… Я не смогу… Я решил сохранить целомудрие… Ведь моя цель – это Афон, отшельничество в Агион Оросе[3 - Агион Орос – Святая гора (пер. с греч.), официальное название монашеского государства.], я мечтаю посвятить свою жизнь молитвам о спасении человеческих душ!

– У тебя очень благие намерения, Нико, и Господь тебе в помощь. И, конечно, я не вправе препятствовать. Только пойми: не в том смысл отрешения, чтобы убежать от греха. Ты должен перебороть его сначала здесь, в мирской жизни. Иногда стоит поддаться искушению, чтобы познать его и подняться на следующую ступень.

Никос задумался. Потом встал и поцеловал старческую худощавую руку:

– Спасибо за советы, патер. Мне пора идти…

Слова духовного отца впервые не особо успокоили парня, хотя придали немного сил. «Посмотреть искусительнице в лицо. Спасти её душу, – выделил парень главное из разговора, – прямо как Христос спас Марию Магдалену…»

В коридоре Никос снова встретил Лукаса, и ему тут же пришла спасительная идея – пригласить друга в гости. Его болтливость и непосредственность могли избавить Никоса от необходимости самому общаться с гостьей, чего требовал семейный этикет.

– Лука, приходи к нам сегодня на обед. У нас мусака[4 - Традиционное греческое блюдо.]!

Он знал, чем заманить друга. Еда для него была чем-то вроде личной религии.

– Мм… Хорошо, только мать предупрежу, а то она там наверняка как минимум на греческую армию наготавливает. С ней похудеешь тут! Это она виновата, что я девушкам не нравлюсь!

Родители Луки были не в меру упитанными снаружи, но очень добрыми и щедрыми внутри. Его мать, кири?я[5 - Госпожа (греч.).] Васо, была домохозяйкой и готовила такое количество еды, что по окончании каждого дня оставалось ещё на неделю. А на следующий день она снова крутилась на кухне, создавая всё новые кулинарные шедевры. Её муж, Яннис, и дети, Лукас и Стелла, никогда не жаловались на отсутствие аппетита. Им с детства было привито трепетное отношение к традиционным греческим блюдам, как к их приготовлению, так и к потреблению. Стелла училась на повара и параллельно принимала участие в телевизионной игре «Мастер шеф», где она уже вышла на финальный уровень.

Лука достал телефон и набрал домашний номер. После длинной тирады матери в ответ на то, что сына не будет к обеду, она велела передать семье Венетисов привет и отключилась. Друзья пошли к выходу. На парковке их уже ждал старший брат Никоса, Ставрос, нетерпеливо поглядывая на часы и периодически сигналя.

– Что так долго, балбесы? У меня уже живот к спине прилип от голода! Сейчас в обеденную пробку из-за вас попадём!

Никос пулей влетел на заднее сиденье, за ним, кряхтя и пыхтя, с огромным рюкзаком влез Лукас.

– Привет, Ставро, а я сегодня буду с вами обедать, меня Никос пригласил на мусаку, – не обращая внимания на ворчание Ставроса, доложил Лукас.

Тот покосился на брата через зеркало заднего вида:

– Значит, у нас уже будет два гостя, не так ли?

– А кто ещё? – спросил Лукас.

– Кейси позвала подругу, – ответил Ставрос, не сводя глаз с зеркала, в котором ничего, кроме опущенной на очки чёлки, не видел.

Никос упрямо не поднимал головы. Он прекрасно знал, что, если старший брат что-либо заподозрит, он ни за что не упустит возможности поиздеваться над ним.

*******************

– Ты играешь с огнём и молниями, сестра. Думаешь, Зевс не узнает? Гермес повсюду, он непременно доложит отцу! Неужели тебе обязательно идти в самое христианское логово?

– Эта семья особенная, мой милый Арес. Одна из немногих, верующих в православие так самозабвенно и непоколебимо. Но и в ней я создам бреши. Я раскрою глаза этим людям и заставлю уважать законы природы. Наши законы!

Две фигуры на небе: одна – похожая на пену из облаков, окрашенная всеми оттенками синего и белого, а другая – вылитая из олова, раскалённого докрасна, тяжёлой тучей нависшая над землёй, – трепетно обменивались тайной информацией, недоступной слуху Вселенной.

– Будь осторожна, умоляю тебя! Громовержец не потерпит непослушания и не пощадит, даже тебя!

– Верь мне, только верь и увидишь, я верну Богам людскую любовь и поклонение!

– Я верю тебе.

Поднялся ветер. Над городом закружилась пыль. Воздух потемнел, мутное кольцо опоясало зимнее солнце. Облака растворились и исчезли, как будто их и не бывало.

Глава 3.

Дети цветов

Афины, 1973 г.

К Богу Деспина пришла через тернии, моральное падение и чудесное возрождение. После смерти отца её мать повредилась рассудком и попала в клинику для душевнобольных, где и закончила свои дни. Непосильную ношу воспитания внучки подростка взвалила на себя бабушка, Дафна, которая изливала на девочку чрезмерные потоки горячей любви и нежности, что считалось неизменным долгом всех греческих бабушек.

Деспина была поздним и очень желанным ребёнком в профессорской семье врачей-нейрохирургов. Она жила и воспитывалась в огромном доме, где царили порядок, гармония и достаток. Мать, Элени Христиду, и отец, Алексис Папаниколау, в равной степени занимались практической медициной и наукой. В Афинах они имели собственную клинику, где постоянно внедрялись инновационные технологии и применялись новейшие способы лечения безнадёжных больных, часто ещё на стадии разработок. В семидесятых годах их имена были известны не только в Греции, но и за рубежом. Деспина родилась, когда матери было далеко за сорок, а отцу – за пятьдесят. Несмотря на нежную любовь к дочери, они не могли оставлять клинику надолго и поэтому пригласили в дом бабушку в помощь воспитания внучки и ведения хозяйства. Девочка ни в чём не нуждалась, росла счастливым и беспечным ребёнком до тех пор, пока в их дом не пришла беда и не перевернула весь её мир.

Отца пытались лечить от онкологии в лучших клиниках Греции и других стран Европы, но безуспешно. Алексис таял на глазах. Элени возила мужа на химио- и радиотерапию, доставала новейшие препараты, включая те, что ещё находились на стадии испытаний. Она не спала ночами, общаясь с коллегами из Соединённых Штатов, и свято верила во всесильную медицину.

Профессор умер в своей кровати, абсолютно обессиленный и исхудавший так, что под простынями, казалось, никого не было. В то утро его жена спала на огромном кресле с медицинской книгой на коленях и в очках, сползших на кончик носа. Её разбудил солнечный свет, резко ворвавшийся в незакрытые с вечера ставни. Она встала и по привычке набрала в шприц морфин. Её движения были отработаны до автоматизма, и поэтому Элени не заметила неестественно холодную кожу мужа, когда протирала ваткой поверхность предплечья для укола. Вынув из неподвижного тела иглу, она бесшумно вышла из спальни и прошла на кухню варить кофе.

Первой о смерти Алексиса узнала его тёща, мать Элени и бабушка Деспины, кирия Дафна. Обычно по утрам, едва услышав лёгкое шарканье тапок дочери, исчезающих за дверью кухни, она заходила в комнату больного, чтобы проветрить помещение. В иное время суток никто, кроме Элени и врачей, не был вхож в спальню Алексиса. Восьмидесятилетняя женщина подошла к окну и, схватившись за ледяную ручку окна, внезапно замерла. Несмотря на августовскую жару, в спальне стоял жуткий холод. Она медленно повернулась к постели зятя, на которой единственным рельефом выделялось бледно-серое лицо с приоткрытым ртом и впалыми, гладко выбритыми щеками. Медленным, но уверенным шагом Дафна подошла к кровати, над которой почувствовала колебания ледяного дыхания Харона. Старая женщина опустила руку в карман в складках длинной юбки и вынула оттуда монету десять драхм[6 - Драхма – денежная единица, ходившая как в Древней Греции, так и в современной, вплоть до 2002 года.]. Оглядевшись по сторонам, словно собиралась совершить преступление, она вложила её в приоткрытые губы покойника. Потом почти беззвучно произнесла:

– О обитатель подземного дома, Тартара и мрачных лугов, лишённых сияния света! Прими в свою почву и в недра бессмертных с охотою жертву! И будь благосклонен, о, Ты, наш единый Судья всех деяний и таинств!

Дафна не решилась произнести вслух имя Бога, которому молилась, но она точно знала о том, что Он её слышит.

Никто в её семье не чтил древних традиций, как, впрочем, и во всей стране. Её младшая сестра, Фемида, была верной христианскому православию и поклонялась святым иконам. Муж был приверженцем коммунизма, за что его ещё в сорок седьмом расстреляли прямо на площади Афин. Единственная дочь была предана науке и уверена в том, что рождение и смерть не что иное, как естественное начало и конец любого живого организма. Души нет, как нет ни подземного, ни небесного царств. И только Дафна искренне верила и не сомневалась в том, куда отправится дальше тело её любимого зятя, профессора Алексиса Папаниколау. Подкупив алчного Харона, проводника душ и слугу Бога Аида, ходовой монетой, она накрыла бледное лицо простынёй. Седые пряди слегка колыхнулись на сквозняке, по спине побежала холодная струйка пота.

– Кало? такси?ди![7 - Счастливого пути! (пер. с греч.)] – тихо сказала Дафна и вышла из спальни.

На кухне стояла её дочь и делала чайной ложкой круговые движения в турке, которую заправила двойной дозой кофе.