Принцесса и Дракон

– Конечно, хотя по насыщенности эта забава явно уступает двум вышеупомянутым.

В такой изящной словесной пикировке, Арман и Эмильенна достигли библиотеки, которая и впрямь была хороша. Полки, уставленные потертыми и новыми томами, уходили под потолок, мебель была массивная, внушительная, старинная, но при том, очень удобная; высокие окна причудливо освещали помещение, тем более, что к концу дня выглянуло солнце и теперь его предзакатные лучи заливали комнату мягким золотистым светом, в лучах которого была видна каждая пылинка. В библиотеке Эмили почувствовала себя хорошо и спокойно. Если в комнате, где она провела ночь, она ощущала себя пленницей, то здесь и впрямь на мгновение показалась себе гостьей любезного хозяина. Пока Ламерти расставлял изящные резные фигуры на доске, Эмильенна попыталась обдумать его поведение. Неужто это он вчера ударял ее по щекам и мучил? Разве может вчерашнее чудовище и этот галантный франт быть одним и тем же человеком? Должно быть, он раб своего настроения. В любом случае, перемена произошедшая с Ламерти была на руку девушке, если только это не была хитрая игра или маска, за которой он скрывал свои искренние намерения.

В шахматы оба партнера играли отлично и были так сосредоточены на ходе игры, что поначалу почти не разговаривали друг с другом. Выиграв первую партию, Арман, не скрывая удивления, обратился к Эмили:

– А вы превосходно играете!

– Меня учил мой дядя, – с достоинством и оттенком нежности в голосе, ответила девушка.

Начиная вторую партию, после упоминания о дяде Арман завел разговор о семье Эмильенны.

– В ваших сопроводительных документах написано, что вы проживали с дядей и теткой де Лонтиньяк. Так?

– Да, – подтвердила девушка, всем своим видом показывая, что не хочет отрываться от изучения положения фигур на доске. Меньше всего ей хотелось обсуждать свою семью с этим человеком.

Но Ламерти был не склонен отказываться от затронутой темы.

– А что случилось в вашими родителями? Они умерли? – неожиданно в голосе его появилась какая-то мягкость, мог даже почудиться намек на сострадание.

– Вовсе нет! Почему вы так решили?

– Но вы жили у родных.

– Да, это так. Все потому, что шесть лет назад дела на наших плантациях в Новом Свете потребовали личного присутствия отца, а мама ни за что не хотела его оставить, и отправилась с ним. Они никогда не могли бы расстаться – нежность в голосе девушки сказала Арману о дочерних чувствах его пленницы больше слов

– А вас родители предпочли оставить в Париже?

– Да, хотя мне в ту пору было трудно с этим смириться. Но мне было всего одиннадцать лет, в Сан-Доминго тяжелый для европейца климат, кроме того родители хотели, чтобы я получила достойное образование. Привыкнув к разлуке, я поняла, что они правы, тем более, мне хорошо было у дяди с тетей, – Эмили вздохнула. Она и не заметила, как разговорилась. – Хотя теперь я вновь бесконечно жалею о том, что родители не увезли меня ребенком в Сан-Доминго.

– Странно, что вы в сопровождении родственников не покинули Францию в восемьдесят девятом или хотя бы в девяносто первом году и не присоединились к отцу с матерью.

– В восемьдесят девятом дядя считал, что все несерьезно и ненадолго. В девяносто первом решил оправить нас с тетушкой, сам же был твердо намерен остаться, чтобы не отдать свою собственность в руки таких, как вы.

– Почему вы с теткой остались? – Ламерти никак не отреагировал на выпад в свой адрес.

– Тетя Агнесса серьезно заболела. Состояние ее здоровья не позволяло даже помыслить о путешествии, а отпустить одну девушку пятнадцати лет было тогда немыслимо.

– Теперь это кажется намного разумнее, – заметил Арман.

– Да. Но все равно я не оставила бы больную тетушку. Дядя был слишком занят отстаиванием положения и собственности семьи де Лонтиньяк. В начале девяносто третьего тетя Агнесса поправилась, да и дядюшка решился наконец покинуть Париж, но осуществить решение ему не удалось. Он попал в тюрьму! Тетушка месяцами обивала пороги судов и комитетов, мы с ней носили в тюрьму провизию и поддерживали несчастного дядю Этьена, как могли. Конец истории вам известен – четыре недели назад в наш дом ворвались представители комитета общественного спасения и мы также оказались арестованными. Но самое ужасное, что нас разлучили. Я не знаю, где теперь тетушка, она, должно быть, не знает, где я. Да оно и к лучшему, пожалуй. А бедный дядя не знает где мы обе, и что с нами сталось, – Эмильенна закончила свое нехитрое повествование и вернулась глазами к шахматному столу. – Агнесса де Лонтиньяк, – пробормотал Арман задумчиво, и передвинул своего коня.

Эта партия получилось более напряженной, чем прошлая. Изо всех сил стараясь отвлечься от ранивших душу чувств и не показать врагу своей боли, Эмильенна с удвоенным рвением отдалась шахматному поединку. На этот раз выиграла она. Поздравив ее с победой, еще раз поразившись мастерству игры, Ламерти неожиданно пожелал ей спокойной ночи и откланялся. Оставшись одна в полумраке библиотеки (свечей еще не зажигали), она немало дивилась неожиданной снисходительности человека, которому волею судьбы была отдана в полную власть. Ничем кроме Божественного вмешательства и заступничества Пресвятой Девы она не могла объяснить своего нынешнего положения. Когда же Люсьен проводил ее в комнату, то упав на колени, девушка стало истово молиться, благодаря Бога за то, что Он уберегал ее от казавшихся неизбежными опасностей.

Глава пятая.

Несмотря на то, что вечер сложился куда лучше предыдущего, ночь Эмильенна провела просто ужасно. Даже в тюрьме ей спалось лучше, чем на жесткой, узкой, причудливым образом изогнутой софе. Возможно, сей предмет мебели был красив и изыскан, вполне вероятно также, что на нем было удобно сидеть, но для сна эта софа была совершенно непригодна. Испытывая настоящие муки, Эмили ворочалась всю ночь и заснула лишь под утро. Но выспаться ей так и не удалось, сон был прерван стуком в дверь и неизменным Люсьеном со столь же неизменным приглашением пожаловать к завтраку. На этот раз Эмильенна не осмелилась отказаться, понимая, к тому же, что эта битва все равно проиграна – идея уморить себя голодом потерпела полнейший провал. Завтрак прошел отлично, несмотря на то, что все тело ныло после ночи, проведенной на «прокрустовом ложе». Основным достоинством завтрака, по мнению Эмили, был не отменный вкус блюд и не безупречная сервировка, а отсутствие хозяина дома. Арман опять отбыл по делам, что не могло не радовать девушку. Пусть Ламерти в хорошем настроении много приятнее себя самого в гневе, но он имеет над ней полную власть, а это, в любом случае невыносимо. А вот без него жизнь была вполне сносной. Насытившись и придя в хорошее расположение духа, девушка отправилась в библиотеку, где сначала с упоением рылась в книгах, категорически отвергнув помощь Люсьена, затем долго и с удовольствием читала выбранный том, забравшись с ногами в глубокое старинное кресло. Заинтересованная сюжетом, Эмильенна так увлеклась, что не заметила бесшумного появление Люсьена в библиотеке. Вздрогнув, она моментально убрала ноги с кресла, но слуга сделал вид, что не заметил вольного поведения гостьи.

– Сударыня, мне надо отойти по хозяйственным делам. Вам придется остаться в доме одной.

– Я не заблужусь в коридорах и не собираюсь заглядывать в закрытые комнаты, где хранятся древние и страшные семейные тайны, если ты этого опасаешься.

– Что вы, мне бы это и в голову не пришло, – невозмутимо отвел Люсьен. Ирония в словах Эмили прошла абсолютно незамеченной.

Хотя девушка и без того понимала, что слуга не лучший ценитель хорошей шутки, просто была от природы остра на язык и порой не могла удержаться. Впрочем, родня ее и друзья к этому привыкли и лишь умилялись остроумию девушки. Даже в тюрьме Эмильенна находила повод для шуток, в первую очередь, по поводу своего бедственного положения.

Люсьен ушел, и она осталась одна. Выждав минут десять, девушка, естественно, побежала к входной двери. Надежда на то, что дверь оставили открытой была ничтожна, и все же эта была надежда. И кто бы на ее месте не проверил? Но, увы, как и ожидалось, дверь была заперта. Массивные створки резного дерева были незыблемы, неприступны и равнодушны. Разозлившись от неудачи, пусть и ожидаемой, Эмили решила отомстить хозяевам как могла. Несмотря на обещание не заглядывать в закрытые комнаты, она занялась именно этим. Половина комнат пустовала, некоторые были обставлены с большим вкусом, подобно той, что стала ее пристанищем, но было видно, что посещают их лишь за тем, чтобы провести уборку. По-настоящему жилыми в доме были лишь несколько комнат – столовая, гостиная, кабинет, библиотека и спальня Армана.

Спальню девушка решила осмотреть подробнее. Комната, в которой обитает человек может порой много сказать о нем. Но на сей раз, Эмильенне пришлось разочароваться. Ничто в спальне не говорило об индивидуальности и пристрастиях хозяина. Единственным предметом привлекающим взгляд был портрет над кроватью – очень красивая, но надменная женщина лет сорока с высокими скулами, точеными чертами лица и роскошными темными глазами. Несмотря на цвет глаз, сходство с Арманом было очевидно не только в чертах, но также в самом выражении лица, и Эмили без труда догадалась, что портрет принадлежал его матери. Неужели он способен хоть кого-то любить или хотя бы почитать? Эмильенна решила, что чувства к матери делают честь Ламерти, хоть и не искупают прочих его недостатков.

С портрета она невольно перевела взгляд на кровать, в изголовье которой тот висел. Кровать была огромной, покрытой тяжелым алым бархатом, такой же спускался со столбиков роскошным балдахином. Девушка провела рукой по бархатному покрывалу, потом присела на краешек. Ах, какое мягкое, какое манящее ложе! И как же ужасно она не выспалась. Если бы хоть полчасика поспать на этом чуде! А почему бы и нет, в конце концов? Никого нет дома, Люсьен ушел недавно и вряд ли вернется скоро, а Ламерти наверняка опять явится под вечер. В любом случае, она услышит шум внизу и успеет убежать в библиотеку или к себе в комнату.

Эмильенна отдавала себе отчет, что заснуть в чужой постели мало согласуется с правилами приличия, но искушение было велико. Кроме того, в нее словно вселился этакий бесенок, который так и подстрекал сделать хозяевам дома какую-нибудь пакость и остаться безнаказанной. Дома Эмили обожала всяческие проказы, которые, разумеется, сходили ей с рук. Тяжелое время, пришедшееся на ее юность, особенно месяц в тюрьме сделали живую, веселую девушку более разумной, смиренной и глубокомысленной. Но, оказавшись вновь в атмосфере аристократического дома, подобной той, где она росла, Эмили словно начала оттаивать, как распустившийся цветок, засыпанный внезапным снегопадом, начинает оживать, едва лучи весеннего солнца растопят над ним жестокий снег – последнее послание зимы. Прежние, почти заснувшие черты и привычки стали пробуждаться в Эмильенне. И потому она решила позволить себе маленькую дерзость – втайне посмеяться над Ламерти, выспавшись в его постели.

Девушка скинула туфли, но перед тем, как прыгнуть на постель, внезапно встретилась глазами с высокомерной дамой на портрете. Вряд ли мадам де Ламерти одобряла своевольное поведение нахальной гостьи, в глазах ее девушке почудилось негодование.

– И нечего смотреть на меня так сурово, сударыня! Попробовали бы вы провести ночь на моей софе! Между прочим, в доме не мешало бы иметь несколько спален для гостей. Если вашему сыну это невдомек или недосуг этим заниматься, то для вас, как для хозяйки – прямо-таки позор, когда гости не могут выспаться. Так что сами виноваты, – закончив поучать портрет, как ему следовало бы обустроить дом, Эмильенна запрыгнула на кровать и блаженно растянулась на мягких перинах. Через несколько минут девушка уже крепко спала.

Арман вернулся домой раньше Люсьена и, проведя какое-то время внизу, направился в свою спальню, чтобы переодеться. Каково же было его изумление, когда он обнаружил на своей кровати спящую Эмильенну. Некоторое время он просто ошарашено смотрел на девушку, пытаясь собраться с мыслями. Неужели она совсем ничего не боится?! Для такого поступка надо быть либо очень храброй, либо безумной, либо… просто ребенком. Боже, какое же она еще дитя! Ребенок, которого заставили повзрослеть раньше времени. Неведомое доселе Арману чувство шевельнулось в его душе. То была нежность.

Эмили даже спала как-то по-своему, не так как все женщины, которых ему доводилось созерцать спящими. Женщины, которые проводили ночи в его доме, или в домах которых проводил ночи он, даже во сне старались быть чувственными. В каких соблазнительных позах они почивали – запрокинув руки за голову, разметав распущенные волосы по подушке, наиболее эффектно демонстрируя все свои прелести. Ламерти был почти уверен, что способность спать подобным образом – плод долгих изнурительных тренировок, дабы развить в себе умение быть наиболее привлекательной и соблазнять мужчину своим видом даже во сне. Его пленница спала совсем иначе – так спят маленькие дети. Она свернулась клубочком, подложила обе руки под щеку. Длинные распущенные волосы делали всю ее фигуру практически недоступной взору.

Арман присел возле изголовья кровати, и его лицо оказалось совсем близко от лица спящей девушки. Отчетливо слышалось ее мерное дыхание, на щеках играл румянец, а длинные темные ресницы едва заметно трепетали. Молодому человеку захотелось поцеловать эти закрытые глаза, эти щечки, чистый высокий лоб и похожие на лепестки шиповника губы. Но вместо этого он лишь легко провел ладонью по золотистым волосам. От его прикосновения, Эмили вздрогнула во сне и открыла глаза. И тут же вскрикнула, вскочив, как ужаленная. Ламерти словно сам очнулся ото сна, внезапная нежность уступила место обычному сарказму.

– Так, так, так, – насмешливо покачал он головой. – Что за картина открывается моему взору? Вернувшись, желая отдохнуть от праведных трудов, я застаю в своей кровати очаровательнейшее создание. Вы ждали меня, моя милая?

Лицо и руки бедняжки, захваченной на месте преступления порозовели, как небо на рассвете.

– Простите… Я не думала… Я лишь на минутку… Простите! – в полнейшем замешательстве девушка выскочила из комнаты, услышав за своей спиной самозабвенный смех Армана.

Глава шестая.

Ворвавшись к себе в комнату, Эмили рухнула в кресло, и некоторое время сидела, закрыв пылающее лицо руками. Милая выходка уже не казалась девушке такой невинной и забавной. Напротив, теперь она думала, что ничего глупее и невоспитаннее придумать было нельзя. Она так и сидела, пытаясь унять лихорадочно проносящиеся в голове мысли, когда открылась дверь, и на пороге появился Ламерти с какой-то коробкой в руках. Эмильенна скорее поняла, чем увидела, что это он, поскольку рук от лица так и не отняла, но было очевидно, что Люсьен себе не позволит зайти в ее комнату. Арман опустил коробку на софу и обратился к девушке.

– Не стоит так глубоко переживать случившееся, моя милая. Нарушение пресловутых правил приличия мало меня трогает. Как аристократ по рождению, я с ними, безусловно, знаком, однако, они уже давно меня не касаются. Мне нравится смотреть, как вы премило краснеете, но пора уже прийти в чувство. Более того, с этого момента я разрешаю вам спать на моей кровати, когда вам вздумается – и днем, когда меня нет, а если надумаете, то и …

– Не надумаю! – Эмили резко оторвала руки от лица. – Я прошу прощения за свою выходку, больше она не повториться. Никогда!

– Как вам будет угодно. Но я ведь понимаю, что как хозяин оставляю желать лучшего. Мой дом никогда не был приспособлен для приема гостей, потому и кровать в нем одна. Если редким мужчинам доводилось здесь заночевать, то им было все равно где и как спать, ну а женщины…

– Пожалуйста, не надо продолжать! Я все поняла, – Эмильенне было невыносимо слушать такие речи, особенно в связи со своим поступком. О наличии у Ламерти многочисленных любовниц она догадывалась, но как оскорбительно было девушке слышать подобные откровения от мужчины.

– Хорошо не буду, моя прелесть. Ревность в женщине вполне естественна при упоминании о соперницах, – Арман лукаво посмотрел на нее. – Будем считать, что ты первая и единственная особа женского пола в этом доме и в моей жизни.

– Это уже лишнее, – Эмильенна наконец смогла взять себя в руки, и голос ее стал спокойным и уверенным. – Ваши любовные приключения меня мало занимают. Меня волнует лишь собственное недостойное поведение.

– Пусть это тебя больше не волнует. Неужели пережив все, что тебе довелось испытать, ты по-прежнему способна волноваться из-за такой мелочи? Ты, жившая в тюрьме, отданная в безраздельную власть чужого мужчины, терзаешься по поводу нарушения правил приличия?! – молодой человек неожиданно стал серьезен, ему и вправду хотелось понять, что происходит в душе девушки, оказавшейся в подобном положении.

– Это и впрямь может показаться странным, но жизненные невзгоды не должны оправдывать дурных поступков. Человеку должно сохранять достоинство в любой ситуации, иначе грош ему цена. Я должна быть выше всех обстоятельств. Именно поэтому мне стыдно точно так же, как было бы стыдно в иное, более спокойное время.