– С чего ты взял?
– Ты лежала с закрытыми глазами и улыбалась.
– Правда? Может, действительно задремала и не заметила. Ну, что ты решил?
Макс подходит к окну, открывает его. Порыв ветра в облаке из капель дождя и запахов осенней листвы врывается в комнату, хлещет ледяным веником по лицу Макса. Тот вздрагивает – не ожидал такой резкой пощечины от природы, закрывает створку. Так часто случается в жизни: надеешься получить глоток свежего воздуха перед тем, как выдохнуть его вместе со словами, которые так трудно произнести, – а вместо этого получаешь по морде.
– Я согласен, – глухо говорит Макс, тупо глядя на свое отражение в окне. – Сколько?
Сейчас он похож на жертвенного быка, осознавшего свою участь и просто ждущего, когда все закончится.
Я знала, что он скажет именно эти слова, но, когда он их произнес, не удержалась от второй улыбки. Приятно, черт возьми, сознавать свою безоговорочную победу. Правда, нужно будет еще взойти на свой Олимп, а это тоже дорога не из легких. Но, думаю, я справлюсь.
Называю сумму.
Макс вздрагивает вторично.
Понимаю его. Услуги профессионалов такого рода стоят недешево. Но и Макс должен понимать, что свобода – это бесценное приобретение, за которое никаких денег не жалко.
– Хорошо, – говорит он. – Я позвоню своему персональному менеджеру, и он сделает все в лучшем виде. Ты же понимаешь, что такие суммы не переводятся просто так, с карты на карту.
– Понимаю, – говорю я. – И вот еще. Домой больше не возвращайся. С сегодняшнего дня никто не должен видеть тебя с ней. Что такое алиби ты, надеюсь, понимаешь. Ей тоже больше не звони. Остальное я беру на себя.
– А… где мне жить?
Взгляд теленка.
То, что я хотела увидеть.
Все, он мой!
С этого момента я веду этого быка туда, куда захочу, за золотое кольцо, продетое в нос. Понимаю, это больно для его самолюбия, но какая разница, что чувствует ручной бык? Иногда я буду чесать его за ухом – домашние животные любят, когда хозяйки оказывают им знаки внимания.
– Ты будешь жить у меня, милый, – говорю я. – Ну, иди ко мне, мой бычок, твоя госпожа тебя хочет. Ты же будешь сегодня моим бычком?
– Конечно, – говорит он, обреченно вздыхая. – Я уже чувствую себя настоящей скотиной.
Глава 4. Иван
У любого человека однажды наступает в жизни момент, когда ему все осточертело.
У людей моей профессии он наступает особенно часто.
И тогда такой человек срывается.
Чаще – в запой.
Или в дурь.
Или в самовыпил: такое тоже бывает с нами – сильными внешне, хладнокровию и железной воле которых завидуют многие.
И вдруг раз – и всё…
Даже рельс порой лопается под привычной нагрузкой. Это называется усталость металла.
У нас это называется просто усталость.
От привычных, но непомерных нагрузок на тело и психику.
От криков живых существ, умирающих от твоей руки.
От жизни, не имеющей ни цели, ни смысла.
И вот я тоже сорвался…
Но не в фатальный вираж без обратного билета в жизнь, а в город, где я родился и вырос. Огромный, как маленькая страна, и маленький, как точка на карте Европы, одна из многих. Далекий, как звезда на бескрайнем небе, которую ищешь глазами по ночам – и когда найдешь, на твоем отмороженном сердце становится немного теплее.
Я думал об этом городе, когда мне было слишком тяжело. Так матрос в шторм, держась из последних сил за канаты, ищет глазами свет далекого маяка – и, увидев его над гребнями волн, не погибает. Потому что надежда на возвращение домой удесятеряет силы, и никакая волна не смоет с палубы того, кто твердо решил вернуться в родную гавань…
И вот я вернулся.
Но почему-то не было у меня ощущения, что я возвратился домой…
Навстречу мне шли люди с чемоданами, сумками и застывшими физиономиями статуй, вырубленных изо льда. Даже там, откуда я вернулся, на лицах людей было больше эмоций.
Они выживали, а это всегда – переживание.
Раздирали рты в криках ярости.
Вопили от боли при ранениях.
Смеялись у костров над плоскими армейскими шутками.
Те же люди, кого я увидел в аэропорту, а после – на стоянке такси, были словно живые мертвецы. Полностью погруженные в свои проблемы – и утонувшие в них. Переставшие быть людьми, но не осознавшие этого, как зомби не понимает, что умер, продолжая считать себя нормальным человеком, у которого просто изменились пищевые привычки и вкусовые предпочтения.
В прошлое мое посещение мегаполиса, кажется, люди были другими.
Более живыми.
Менее мертвыми.
Хотя…
Возможно, я заблуждаюсь.
Скорее всего, это я был более живым.
Сейчас же, когда во мне умерло все – эмоции, чувства, мечты, вера в свое Предназначение, когда треснул стальной стержень моей воли, когда я понял, что больше не могу хладнокровно лишать других жизни и что меня тошнит от самого себя, – скорее всего, я просто вижу в других людях отражение самого себя.