Работайте! В работе счастье…

Папа работал в исполкоме, в бюро технической инвентаризации, мама – фельдшером, как и в войну, только уже на железной дороге.

А у меня был друг Шаталов, его мама тоже на железной дороге работала, костыли в шпалы забивала. В их семье было шестеро детей.

Мы, мальчишки, хитрые были. Шаталов жил дальше меня, поэтому по дороге в школу он сначала заходил ко мне. Как раз в тот момент, когда мне накладывали картошку. Усаживали за стол, конечно, и его. Он у нас завтракал, и одним ртом поутру в семье Шаталовых было меньше.

Он талантливый был необычайно и меня приобщил к конструкторским делам, к рисованию. Только у меня это на уровне развлечения, а у него – искра божья.

Не скажу чтобы я не хотел рисовать, напротив. Тогда наша страна вместе со всем прогрессивным человечеством боролась за освобождение Африки.

Когда в школе нам дали задание нарисовать плакат на эту тему, я очень старался изобразить гнев и отчаяние молодой Африки, стремящейся вырваться из колониального плена. Тогда казалось, что мне это удалось.

Студентом приехал домой на каникулы и нашёл этот рисунок: на меня таращился чернолицый персонаж, с хохотом рвущий цепи…

В ту пору я увлекался не только изобразительным искусством, но и столярным делом. По воскресеньям ходил в мастерскую, первым моим изделием, разумеется, была школьная указка.

Отдал её нашей учительнице русского языка и литературы Марье Павловне, не подозревая, что придётся поставить изделие на поток.

В первом классе учился её племянник – бритоголовый, как бы сейчас сказали, бычок, отличавшийся то ли исключительной несообразительностью, то ли потрясающей ленью. Так или иначе, но Марья Павловна, потеряв терпение, мой подарок сломала. Тонкая, хрупкая указка, сделанная из сосны, разлетелась вдребезги. Пришлось делать вторую, третью, десятую…

Учителя в нашей семилетке были бывшими фронтовиками. Это было особенное поколение педагогов. По крайне мере, мне попадались именно такие, вплоть до самого окончания института.

Спроси их кто-нибудь тогда, что должна дать школа – знания или воспитание, что лучше – совместное обучение мальчиков и девочек или раздельное, они бы, наверное, только плечами пожали: бессмысленные вопросы!

Наш физик, фронтовик, не только преподавал свой предмет, в важности которого мы не смели сомневаться и даже пособия сами мастерили, чтобы лучше понимать материал, но ещё и играл на баяне.

Никому не приходило в голову выяснять, точные науки главнее или гуманитарные. И это так всех объединяло!.. Кстати, у меня была одна четвёрка по русскому – я не то чтобы с ошибками писал, я запятые не там лепил. Зато точки всегда ставил там, где надо.

Обессмысленные тесты, выхолощенный ЕГЭ – всё это лишь способ оторвать ребёнка от учителя как личности.

Школа содержится на государственные деньги, в ней работают бюджетники. И это уже само по себе говорит о том, что школа – государственное учреждение, а точнее – модель общества.

Мы в любимой республике переломили тенденцию вымирания, у нас идёт естественный прирост населения. Значит, люди стали добрее, от двух злых ребёнка не получается. Рожайте, не бойтесь!

Школы нужны как храмы. Села без школы не бывает! Это аксиома, автор которой – наша реальность. Там, где школа, дети – там будет жизнь. Как только закрывается школа, село умирает.

В колхозы и совхозы вкладывать – бесполезное дело. Семьдесят лет подпитывали – никто копейки не возвращал, очередной пленум списывал долги. Лучше уж устроить конкурс: где больше рожают, там школу построить. Более того, нигде школу закрывать нельзя, даже если маленькая, только начальные классы, но пусть всё равно будет. Нам нужно восстановить корни. Не говоря уже о том, у кого поднимется рука закрыть школу в селе, где родился–крестился тот же Сорокин? Да, он принадлежит всему миру, но начало его на коми–земле.

Настало время по–настоящему обратиться к наследию Питирима Сорокина. Собирательством заниматься, по стопам ехать, чтобы это осталось в памяти навечно. Какая глыба! Он внёс в сознание людей колоссальный заряд энергии – не как Гитлер, не как Сталин, а как добрый гений, в первой десятке.

Японцы своих детей по музеям таскают, чтобы они прониклись историей родины. А мы раскачали лодку… Нам это нужно было ещё вчера. И тем более необходимо будет завтра. Давайте это делать сегодня!

У нас любят говорить об остаточном принципе, когда речь о сохранении культуры. Не такие мы убогие, чтобы сохранять. Мы развиваем.

В России ещё не ставили такую задачу, а в Коми уже появились и региональные учебники (у нас своя энциклопедия, историко–культурный атлас РК – так за многие десятилетия мы наш край не изучали), и, конечно, компьютеризация.

Все дети дороги, все одинаковы. Но не у всех одинаковая доступность к образованию. Поэтому в приоритете сельские дети. Поэтому наши “козявки” играют на большой сцене. Поэтому компьютеризация пошла именно на селе.

Только в ком нуждается страна – в сознательных, образованных гражданах или в роботах с определённым набором навыков, для которых вся жизнь заключена в мониторе компьютера?

Раскрепощённость       в       мысли, в жизненной позиции делает человека человеком, формирует новое поколение. Они, сегодняшние дети, – другие люди! Но благодаря нам. Это наша забота сделать так, чтобы ребёнок, родившись, мог развить свои способности, не выезжая за пределы республики.

Да, технологии новые, да, жизнь развивается, но лучшей системы, чем взращивание нового поколения на уважении к старшему, не было и нет.

Нас воспитывали. Иногда даже трудно было понять, чей авторитет выше – учителя или родителя. Те и другие – наши корни, потому мы выросли на здоровой почве, а сейчас её надо заново возделывать, как и заброшенную землю, заросшую сорняками, которой по России–матушке гуляет немерено…

В моём детстве в среднюю школу надо было ходить в город, в Иссык-Куль. Преподаватели, классные руководители – и здесь всё те же фронтовики. У нас была учительница ботаники, мы с ней вывели новый сорт сибирских яблок, он так и назывался – “иссыккульский“. Бегаешь, купаешься, гусей пасёшь, а в школу всё равно заглянешь – полить, привить, травку вырвать. Такие красивые яблони получались!

И вот однажды меня забирают с уроков и в сопровождении директора и ботанички ведут в исполком, двухэтажное здание которого было напротив школы. Я иду и думаю: “За что схватили?“ Не могу понять!

Приходим, а мне вручают грамоту Всесоюзной сельскохозяйственной выставки и бронзовую медаль за новый сорт яблок.

Я тогда не понимал, это сейчас бы осознал как величайшее событие. Медаль походила на монетку, была жёлтенькой с каким-то зелёным рисунком в центре.

Это была моя первая – и на долгие–долгие годы последняя! – правительственная награда.

Отнёсся к награде с прохладцей, а вот грамота понравилась сразу: знамёна всех пятнадцати республик, в центре – портрет Сталина, мухинская статуя рабочего и колхозницы, да и написано всё как полагается.

А картошку и яблоки, к слову сказать, где я только не выращивал! Хобби на всю жизнь, привитое в далёкой сельской школе.

Я буду вечно кланяться своим учителям. Мы, наше поколение, выпестованы ими – теми, кто умел сначала пробудить интерес, а потом уж учить…

Глава вторая

СТУДЕНЧЕСКОЕ БРАТСТВО

Два билета на бочку. Пятнадцать вечеров. Опять замели. Ревизии, но не бухгалтерские.

Случай – явление, при котором нарушается запланированный, прогнозируемый тобой порядок жизни. Вдруг всё меняется. Движется жизнь, случаются случаи, некоторые люди возводят их в ранг знамений, предвестников. Как я отношусь к случайностям и случаям? Отношусь. Туда (наверх) не взываю, решаю сам. Такая вот реакция…

Надо было поступать в институт, а денег нет, жить не на что. Мать с отцом в это время взяли ссуду на строительство дома. Мне казалось, что теперь у нас хоромы. А лет через тридцать приехал, посмотрел: там, где яблони выращивал, кто–то огромный коттедж отгрохал, рядом с ним наш домик не больше собачьей конуры. Но нам там было уютно, хорошо, дом был полон гостей. Наверное, это самое главное в жизни человека.

Накануне поступления мы с другом поехали на озеро, наловили рыбы, поставили бочку на тележку и поехали по нашей улице торговать. Раньше так раздавали, а тут – за деньги. Продали одну бочку, пересчитали барыши. На два билета туда и обратно не хватает. Пошли снова на рыбалку, продали вторую бочку. Теперь должно было хватить.

Я поступил в Свердловский горный институт, и в моей жизни начался важный переходный период – от пацана к молодому человеку.

Жили, учились, а ещё больше вкалывали, чтобы прожить.

Шабашили на стройке, на заводах – пивном и (что важно!) на колбасном, но чаще на цементном. Повязываешь на лицо слой за слоем маску, но всё равно лопатой намахаешься, вагон разгрузишь – выходишь, а нос уже зацементировался, хоть бури его.

В общаге бывало всякое, да и в учебном корпусе мы все вели себя по-разному: кто на лекциях сидел, кто в читалке пропадал, кто на стадионе до седьмого пота вкалывал, а кто и в карты играл.

Но чего мы не гнушались, так это практики, особенно после третьего курса, которая, как лакмусовая бумажка, тут же покажет, что из тебя получается.

Мы пахали вовсю. Обычно нас устраивали на рабочие должности, чтобы можно было хоть какойто копейкой разжиться. Кривой Рог, Нижний Тагил, Кушка, Джезказган… Последний, пожалуй, был самым запоминающимся. Это уже преддипломная практика.

Там я деньги зарабатывал помощником машиниста экскаватора, а практику как рударь проходил помощником бурового мастера. В шахту выезжаешь днём, затем – в карьер, полночи отработаешь, поспишь в общежитии – и снова в шахту. Идёшь пешком через снежные барханы, потому что на автобус денег нет, тебя ветер едва с ног не сбивает.

Итээровцы в отделах знали, что нужно для диплома, материалом снабжали щедро, но это уже обрабатываешь только в Свердловске – пишешь, рисуешь, чертишь.