То самое чувство

– Ну если вопрос жизни… Где у вас тут продаются сигареты?

– В магазинчике остановочного комплекса возле дома, – показываю я на новенький павильон со светящейся вывеской "Европейский" и сразу строчу Альбине вопрос: "Какие?"

В ответ приходит фото. Пачку я узнаю – Вика курит такие же. Когда ей на них хватает денег.

Я показываю фото Никите, и он снова ухмыляется.

Машина останавливается у павильона. Мы открываем каждую свою дверь и выходим, действуя поразительно синхронно, будто перед этим долго репетировали или кто-то невидимый нами руководит. Он обходит машину и, оказавшись с ним рядом, я снова вынуждена маскировать свое удивление – Викин парень оказывается очень высоким, сантиметров на пятнадцать выше меня, хотя и мой рост выше среднего. Еще один плюс в копилку его идеальности – кому не нравятся высокие парни?!

Никита открывает мне дверь, пропускает первой и, войдя следом в тесное помещение, говорит мужчине за стойкой:

– Добрый день. Парламент Тропик Вояж, пожалуйста.

Продавец подает пачку и называет цену, я суетливо открываю в телефоне платежное приложение и плачу маминой картой. Никита забирает товар, чек и, бросив "всего доброго", выходит из магазина. Я вприприжку скачу за ним.

Оказавшись снова на улице, говорю ему в спину:

– Спасибо, что подвез. Тут я уже сама дойду.

– Садись, довезу до подъезда, – говорит он, открывая передо мной пассажирскую дверь.

– Не надо, правда, – от волнения я начинаю говорить быстро и сбивчиво. – Ты и так уже очень помог. Без тебя я бы ни за что не успела. И с сигаретами помог, за что спасибо тебе огромное.

– Не тяни время, а то опоздаешь. Я обещал Вике отвезти тебя до дома, и ей не понравится, что я высадил тебя на остановке.

– Ты что, ее боишься?

– Ужасно, – смеется он так заразительно, что я тоже начинаю улыбаться.

Хотя сама ничуть не удивилась бы положительному ответу без шутливых ноток. Возможно, я и сама ее побаиваюсь, иначе чем объяснить, что почти никогда не могу ей отказать?

Не переставая смеяться, я сажусь на любезно предложенное сиденье, а когда мы трогаемся, выступаю в роли штурмана – рассказываю, где не пропустить съезд на дублёр, иначе в мой двор не попасть, и который из восьми подъездов разноэтажной высотки мой.

Сказав еще раз "спасибо" и "пока", я выхожу из его машины, не забыв взять Алькины сигареты. А, зайдя в подъезд, наконец, позволяю себе вздохнуть полной грудью. В его присутствии дышать было затруднительно. Да уж, ступила я конкретно, не стоило мне все-таки уступать Вике и соглашаться ехать с ее парнем. При очном знакомстве он оказался таким потрясным, что выкинуть его из головы будет не просто. Ну почему мне так не везет? Почему все самые классные парни уже заняты девчонками, более резвыми, чем я?

С этой мыслью я выхожу из лифта и звоню в соседнюю с моей квартиру.

– Кирюха, моя ты спасительница! – почти визжит распахнувшая дверь Альбина. – Дай бог тебе встретить классного парня! Вот прям сегодня!

Я криво улыбаюсь ей и спешу распрощаться – на светскую болтовню я сейчас не настроена. И онлайн-занятие скоро, а главное – Алькино пожелание было совершенно некстати. Классного парня сегодня я уже встретила, вот только какая мне от этого польза?..

3 То самое чувство: Послевкусие

Слушая начитку статьи о течениях и направлениях в современном искусстве Аллой Николаевной – настаивающей, чтобы я, по западным традициям, звала ее исключительно по имени, – я с трудом ее понимаю, потому что никак не могу сосредоточиться на занятии. Ни на этом, ни на всех предыдущих на этой неделе, включая уроки в школе. Ее безупречная, без намека на характерный русский акцент, английская речь не доходит до моего сознания. Сидя перед экраном лэптопа, мне с трудом удается сохранять заинтересованное выражение на лице. Из всего услышанного мозг регистрирует лишь обрывки информации – упоминания о цветовом поле, о фигурном экспрессионизме, о минимал-арте, но никакой конкретики. Вся надежда только на то, что она не успеет дочитать статью до конца и не станет гонять меня по тексту, проверяя, насколько хорошо я слушала. Что-то я, конечно, смогу наплести, почерпнутого из школьного курса МХК, но сделать это на английском в моем в буквальном смысле разобранном состоянии будет весьма непросто. Я бросаю взгляд в правый нижний угол дисплея и в облегчении на секунду закрываю глаза – до конца занятия остается меньше четырех минут.

На том конце связи, в Бостоне, пищит запущенный на смартфоне таймер, и Алла говорит:

– Okay, Kira. Следующий урок пройдет в форме интервью. Я отправила на вашу почту статью и примерный список вопросов. Вы выступите в роли специалиста музея современного искусства. Выберите пару стилей из статьи и подготовьтесь к содержательному диалогу.

– Хорошо, Алла Ни… Алла. Я буду готова.

– Надеюсь, – преподша смотрит на меня проницательным взглядом. – Последние два занятия ты сама не своя. Едва ли слышишь, что я говорю, хоть и отвечаешь, надо признать, вполне по делу. Ты явно не в форме. Не знаю, что случилось за время коротких каникул, и не стану мучить тебя расспросами о причинах, просто соберись и сделай, что должна. Договорились?

– Простите, – еле слышно бормочу я, пристыженная тем, что воображала себя искусной конспираторшей, но, оказывается, англичанка, точнее, американка, читает меня, как открытую книгу. – Договорились. Конечно. Я обязательно подготовлюсь.

– Вот и отлично. Верю в тебя. Тогда до понедельника!

Она завершает звонок, и я шумно выдыхаю. Oh my God! Надеюсь, репетша одна такая проницательная и никто больше не заметил, что с прошлого понедельника я, мягко говоря, не совсем в себе. Иначе это провал. Все дни я хожу, старательно скульптурируя на лице выражение безмятежности с легким налетом скуки – именно так, по моему мнению, я выгляжу в своем обычном состоянии. И так как никто не задает неудобных вопросов, постепенно я уверилась в мысли, что у меня получается всех обмануть и замаскировать свои душевные терзания. Вызванные тем злосчастным знакомством с Викиным парнем, о котором не могу перестать думать, как ни стараюсь.

Возвращаясь к событиям того дня, я раз за разом задаюсь одним и тем же вопросом: На фига я согласилась сесть в его машину?!

Точнее, вопросов, начинавшихся преимущественно с "на фига", было много, но ответов на них не было так же, как на первый. Говоря подруге, что собираюсь пройти мимо поджидавшей меня машины, я твердо намеревалась так и поступить. И как уже через минуту я позволила ей надавить на жалость и уговорить себя, я просто не понимала. Это был словно злой рок. Или судьба, как мне хотелось бы думать, если не кривить душой хотя бы перед самой собой. Но все эти мысли я и так гоняла только наедине с собой, ни с кем ими так и не поделившись.

Поначалу это было лишь приятное послевкусие от встречи с симпатичным мне во всех отношениях человеком. Ну ладно, не только, еще и некоторое сожаление о несправедливости судьбы, не позволившей нам встретиться раньше. И я просто отмахивалась от них, как от чего-то незначительного и раздражающего. Но чем больше гнала я от себя непрошеные мысли, тем назойливее они становились. А потом все резко поменялось. Вечером на телефон поступил вызов с незнакомого номера, и сердце внезапно ухнуло вниз, как при подъеме на сверхскоростном лифте. Когда я отвечала на звонок, руки так дрожали, что я дважды выронила смартфон, но это оказалась Вика, звонившая с чужого номера, так как ее телефон в очередной раз был разряжен. Разочарование от того, что это она, было таким сильным, что я с трудом сдерживалась, чтобы не зарычать на нее. Постаравшись побыстрее свернуть разговор, который, разумеется, был о том, как прошла поездка с Никитой, не сильно ли он сердился, не хамил ли – ни за что бы не поверила, что он на это способен, – я занялась самокопанием. Спрашивала себя, что это было: что за странная реакция на звонок, и почему я так неадекватно отреагировала на то, что звонившей была Вика? Не лучшая подруга, конечно, но столь бурного отторжения ее звонки никогда у меня не вызывали. Что послужило причиной этому взрыву несвойственных мне прежде эмоций? И, главное, на чей звонок я надеялась?.. Долго я ходила вокруг да около, не желая смотреть правде в глаза и отмахиваясь от очевидного, но ближе к ночи все же заставила себя признаться, что виной всему классный парень Никита. Однако стало только хуже.

Как только ко мне пришло осознание, что Никита нравится мне сильнее, чем кто-либо когда-либо до него, сильнее, чем должен, сильнее, чем я могла позволить себе признаться, я стала думать о нем, не переставая. Приятное послевкусие сменилось горечью. Я думала и о нем, и о том, что не должна о нем думать, что так нельзя, нечестно, что это предательство. Эти чувства мне, видимо, внушал живущий во мне ангел, моя правильная – лучшая – половина. Дьявол же во мне нашептывал, что Вика не заслужила такого парня, что она его не любит, использует, держит про запас. Но другая я возражала, что это, в общем-то, не мое дело, и если Никита позволяет ей так с собой обращаться, значит, его чувства к ней сильны, и у какой-то случайной девчонки вроде меня просто нет шансов.

В этих противоречиях и переживаниях я провела всю ночь, даже не пытаясь уснуть. От переполнявших меня эмоций я то и дело вскакивала с кровати – хорошо, Алиска спит как убитая, – и ходила туда-сюда по комнате, протирая длинную дыру в ковре. Я бесконечно прокручивала в голове каждую секунду нашего времени вместе, анализировала каждый его взгляд, каждое сказанное слово, выискивая мельчайшие признаки того, что я ему тоже понравилась, и для меня не все так безнадежно. Но увы, не находила. И наутро пришла к решению похоронить в себе это проклюнувшееся чувство, название которому я давать остерегалась. Пришла к решению выкинуть – постараться выкинуть – прошедший день из головы, прибегнув к древней восточной мудрости про зло, которое если не видеть, не слышать и не говорить о нем, то его вроде как и не существует. А значит, не нужно никому рассказывать ни о том, какое впечатление на меня оказало это внеплановое знакомство, ни даже о самом его факте. Ни сестре, ни маме, ни Лельке, хотя на пробежке на следующее утро удержаться было очень трудно. Ни, конечно же, Вичке. Эмоции выплескивались через край, но я держалась и притворялась обычной Кирой. И даже думала, что у меня это отлично получается. До этого разговора с Аллой.

Но стоп! Хватит заранее себя накручивать – может, и правда, у Аллы дар чтения по бесхитростным детским личикам, или я при ней расслаблялась, и нацепленная маска беззаботности чуть сползала с моей мордахи, что и позволило ей проявить чудеса проницательности. Заметь мою ненормальность кто-то другой, уже бы тоже наверняка спросили о причинах, а не стали играть в молчанку. Кому это надо? Или же замечают, но не придают особого значения, списывая на осеннюю хандру, запарки в школе и прочие дополнительные нагрузки. Да мало ли поводов у современного подростка уйти в себя? Гораздо больше, чем я способна придумать. Короче, поднимайся-ка, Кира Владимировна, и дуй на кухню готовить ужин. Тебе еще сегодня наряжаться и наносить боевую раскраску, как именовал папа мои попытки в вечернем макияже, – Вика все-таки добралась до нас с Обуховой, и вечером мы идем в клуб. Теперь думать, что надеть…

И как будто эта мысль была условленным сигналом, телефон тут же оповестил о полученном сообщении от Виолетки.

"Кира, че серьезно в платья вырядимся?"

Я вздыхаю, вспоминая Вичкино заявление "Форма одежды максимально развратная. Будем ловить мужиков на живца".

"Клубника атакует меня месседжами с угрозами, но я собираюсь облачиться в слимы и, так уж и быть, топ выберу с пайетками. Выряжусь по полной. Чтоб не придиралась".

Ее скалящийся смайл в конце сообщения более чем соответствует моему настроению в отношении выбора наряда. Я тоже склоняюсь к тому, чтобы пренебречь советами клубной завсегдатайши, и ограничиться джинсами и каким-нибудь ярким – чтобы не совсем уж буднично выглядеть – верхом. Им еще придется озадачиться. Если у себя ничего стоящего не найду, возьму Алискин – у сестрицы полно подходящего барахла. Она и в школу наряжается, как в ночной клуб.

"Тоже думаю забить на ее указания и пойти в удобном. В этих клубах всегда так холодно, я постоянно мерзну и вряд ли вообще сниму свитер. Ради кого я должна в платье морозиться?!"

По дороге на кухню получаю от нее большой палец и боевое наставление: "оки, выступаем единым фронтом, держим оборону, не сдаем позиций", отправляю в ответ краткое "ОК" и принимаюсь за чистку овощей для фирменного фамильного рагу.

Не проходит и пятнадцати минут, я едва успеваю закончить с кабачками и картошкой, как смартфон вновь оживает. На этот раз к моей сознательности взывает сама Виктория. Но ее требования прямо противоположны, и текстовым сообщением она не ограничивается. Пользуясь тем, что дома одна, я прослушиваю ее голосовое через динамик.

"Шереметева, я не сомневаюсь, что вы с Виолкой дружите против меня в вопросе лука на сегодня. Ее не переубедить.

Не оденется как на лекцию о запрете раннего полового воспитания, и то счастье. Хотя с ее цветом волос она и так не затеряется. Но ты… Как спец, как подруга, в конце концов, прошу тебя: надень платье! Простенькое, без закидонов.

Классику – маленькое черное платьице от Гуччи"

Она смеется.

"Какие Гуччи?" набираю я влажной рукой, оставляя на экране разводы. "Мой папа не Илон Маск".

"А что, наследство предков-дворян уже потратили, даже на платье не осталось?"