– Сейчас сюда придут, – пояснила она. – Идем. – Даже не посмотрев, следует ли он за ней, она поспешно миновала коридор и приблизилась к черной лестнице. – Возьми Ненси.
Адаму, нагруженному коляской, ребенком и сумкой c детскими вещами, пришлось на верхней площадке лестницы переводить дух.
– Ты в порядке? – спросила его Мей.
– Тяжеловата детская коляска, – ответил он. – Ты можешь мне объяснить, что тут происходит?
– Явление Адама Вейвелла без брюк в моей кухне, несомненно, было бы основной темой разговоров леди из Христианского общества в течение по крайней мере целой недели. И даже моя безупречная репутация труженицы во имя добра не может служить гарантией того, что они меня не выдадут.
– Обсуждений? – переспросил он, высоко вскинув брови.
– Самое замечательное, что я обычно могу им предложить, – новый рецепт печенья. Они, конечно, не будут звонить в службу новостей или в журнал «Знаменитости», но бросятся рассказывать всем своим подружкам, – пояснила она. – И рано или поздно кто-нибудь догадается, что ты плюс младенец равно история, которая может поразить их воображение.
Ухмылка исчезла с его лица.
– Так что нам теперь делать? – спросил он. – Скрываться на верхней площадке лестницы, пока они не уйдут?
– В этом нет необходимости, – сказала Мей и открыла дверь в большое помещение. – Заходи. Я промою твои царапины, а ты моли Бога, чтобы Ненси не проснулась и не закричала.
И тут Ненси вдруг открыла необычайно темные глаза и, прежде чем успела издать хоть один звук, оказалась в центре внимания.
Мей сунула аптечку Адаму в руки и вынула малышку из коляски.
– Тише, тише, лапочка, – сказала она и предоставила Адаму следовать за ней в свою бывшую детскую.
Когда она подросла и перестала нуждаться в присмотре, она переехала в бывшую нянину комнату, рядом с которой находились ванная и малюсенькая кухонька, а детскую превратила в то, что осторожно называла будуаром, а не кабинетом, где она делала уроки.
Дед запретил ей даже думать об университете.
Да она и не очень хотела. Она не унаследовала мозгов своей матери, и с нее было вполне достаточно школы. Разве кто-то согласится добровольно продлять свои мучения?
Когда Мей открыла свое дело и ей потребовался настоящий кабинет, она переоборудовала одну из старых кладовых, а эту комнату сохранила как место, где можно было уединиться, когда дом был полон людей.
– Закрой дверь, – попросила она Адама, который зашел вслед за ней, неся коляску. – Когда они окажутся в столовой и будут наперебой болтать и пить кофе, они не услышат Ненси, даже если она будет вопить как сирена.
В данный момент малышка ласково прильнула головкой к ее плечу, но Мей, несмотря на свой малый опыт, понимала, что это ненадолго.
– Ванная там, – сказала она Адаму. – Отмой грязь, я перевяжу тебя и можешь идти своей дорогой.
– А ты?
– Я могу подождать.
– Не можешь. Кто знает, что было в этой луже? – С этими словами он взял ее за свободную руку и повел через спальню в ванную. – С горячей водой у тебя все в порядке? – спросил он.
– Да, – ответила она.
Когда дело касалось семьи и дома, она была самой организованной женщиной в мире. Это было их семейной чертой. Еще одна причина думать, что ее дед не просто забыл об оговорке, а нарочно оставил все как было. Знала ли ее мать об этом обстоятельстве? Может быть, дед использовал его как средство воздействия?
– А у тебя?
– Думаю, да. Мой личный секретарь получает хорошие деньги за то, что следит за работой персонала, – ответил Адам, открывая кран и пробуя воду рукой.
– Она у тебя очень деловая, не правда ли? – спросила Мей. Она представила себе высокую обольстительную особу в безупречном костюме и туфлях на высоких каблуках.
– Это не она, а он. Вода не слишком горячая? Мей подставила руку под струю.
– Нет, – ответила она и потянулась за мылом. – Это обычное явление? Мужчина-секретарь?
– У меня компания равных возможностей. Джейк был лучшим кандидатом на эту должность, и он действительно очень деловой. Мне придется произвести его в исполнительные директора, чтобы удержать. Подожди. Ты не можешь делать это одной рукой.
Она думала, что он возьмет у нее Ненси, но вместо этого он расстегнул манжеты, засучил рукава и взял у нее мыло.
– Не надо! – крикнула она, но он уже опустил мыло в воду и, взяв ее протянутую руку в свою, стал осторожно промывать пальцы, ладонь, запястье. – Последний раз со мной проделывали такое, когда мне было шесть лет, – протестовала Мей, стараясь не реагировать на нежные прикосновения его пальцев, тепло его тела, его подбородок у своего плеча.
– Шесть? – переспросил он, как будто не замечая ее смущения. – Что с тобой произошло? Ты упала с пони?
– С велосипеда. Пони у меня никогда не было.
Тогда она сильно поцарапала колено и прижималась лицом к пахнувшему ванилью, яблоками и тестом фартуку Робби, которая промыла ей царапину, успокоила ее…
Сейчас здесь стоял Адам, но в нем не было ничего успокаивающего. Он ассоциировался у нее с дождем, сильным сердцебиением, мгновенной радостью, сменившейся затем изнуряющей тоской. И с абсолютной несбыточностью ее мечтаний.
Сегодня не было дождя. Но запах теплой чистой кожи и мужского шампуня и интимность его прикосновений мелкими ударными волнами распространялись по всему ее телу, рождая возбуждение, незнакомое неоперившемуся подростку с разбитым сердцем.
А он, не сознавая, какое производит на нее впечатление, достал из аптечки бинт и перевязал рану.
– Ну вот. Так-то лучше. А теперь давай посмотрим твой локоть.
– Зачем?
– У тебя на рукаве кровь.
– Правда?
Пока она вытягивала шею, стараясь рассмотреть влажное красное пятно, он расстегнул ей блузку. Она еще пыталась овладеть дыханием и речью настолько, чтобы выразить протест, но Адам уже стянул блузку с ее плеча с ловкостью, которую дает лишь постоянная практика.
– Ого! Это выглядит скверно.
На ней нет ничего, кроме лифчика и трусов, а он рассматривает ее локоть? Ну ладно, пусть ее белье не такое, как на обложках глянцевых журналов, пусть она сама – не топ-модель. Но он мог бы, по крайней мере, заметить, что на ней почти ничего нет.
В ее мечтах… В ее ночных кошмарах…
– Сейчас будет немного щипать, – предупредил он.
Но она не почувствовала боли, потому что ее отвлекли его роскошные волосы, упавшие ему на лоб. Был только жар, который распространялся по всему ее существу и наполнял ее желанием, настолько болезненным, что легкий стон сорвался с ее губ.
– Тебе больно? – спросил он и поднял на нее серые глаза, полные сострадания. – Может быть, тебе пойти в клинику, сделать снимок? Просто для собственного успокоения.