Два маленьких обмана

– Довольно, джентльмены! Это безнадежно. Куин, отправляйся спать!

– Нет!

Меррик гневно сверкнул глазами.

– Если вы оба хотите сделать друг из друга кровавый фарш, Куин, займитесь этим завтра. И там, где вас не услышат слуги.

– Думаю, нам надо закончить это здесь и сейчас! – потребовал Аласдэр.

– О да, а ты еще так заботишься о благополучии мисс Гамильтон! – с сарказмом заметил Меррик. – Как это на тебя похоже, Аласдэр! Эта безобразная сцена вызовет массу сплетен и повредит ей больше, чем все, что сделал сегодня Куин.

Аласдэр густо покраснел. Боевой дух покинул Куина. Меррик отпустил брата, и тот стал торопливо оправлять на себе сюртук. Вид у него был побитый.

– Вас обоих заставляло драться как мальчишек одно лишь самолюбие, – осуждающе заметил Меррик. – Никогда в жизни не встречался с таким неубедительным поводом для драки между достаточно взрослыми людьми. И мне остается лишь удивляться, что ни один из вас не подумал о мисс Гамильтон.

Куину неожиданно стало стыдно. Страшная правда заключалась в том, что он дрался не из-за мисс Гамильтон. Он не мог с уверенностью сказать, что именно вызвало его гнев. Невезение? Неподходящий момент? Все это не имело отношения к Аласдэру.

– Ты совершенно прав, Меррик, – тихо проговорил Куин. – Аласдэр, ты вел себя сегодня как круглый идиот, но я превзошел тебя и поэтому приношу свои извинения.

– Принято, – проворчал Аласдэр. – И убирайся к черту.

Куин заставил себя поклониться. Боже, как болела у него челюсть!

– Спокойной ночи, джентльмены, – с трудом произнес он. – Чувствуйте себя как дома.

Меррик поставил на место тюльпаны, расставил словари и, найдя свой забытый бокал бренди, одним глотком осушил его.

– Думаю, я последую твоему примеру, старина, – сказал он и поставил пустой бокал. – Аласдэр, предлагаю тебе сделать то же самое. Сегодня вы оба не годитесь для цивилизованного общества.

– Я хочу еще выпить, – заявил Аласдэр.

Меррик только покачал головой. Они тихо поднялись по лестнице, Куин и Аласдэр не обменялись ни словом. Да и сказать было нечего. В жизни Куина был всего лишь один такой же отвратительный день, подобный сегодняшнему, и он был рад, что этот кончается. Сдержанно пожелав Меррику спокойной ночи, он вошел в свою спальню, разделся и швырнул одежду на стул. Завтра Блэвинс ею займется.

Но когда он раздвинул занавески балдахина над элегантной кроватью, она показалась ему очень большой и какой-то пустой. Куин сел на ее краю и попытался представить рядом с собой Эсме, обнаженную и ожидающую. Пытался представить, как это будет с ней, молодой женщиной, которая должна стать его женой. Но сегодня это казалось удивительно странным и неестественным, как будто он думал об акте любви с хрупкой фарфоровой куклой. А всего лишь несколько дней назад Куину не терпелось уложить ее в свою постель. Сегодня он с трудом мог заставить себя посмотреть ей в глаза. Что же изменилось?

Вивиана. У Куина остался неприятный осадок на душе от ее появления. Она вернулась, и в самый неблагоприятный для него момент.

Ладно, думал Куин, это свободная страна. Прошло девять долгих лет, горькие воспоминания уже давно покинули его. Тогда зачем он потребовал свидания с Вивианой? О чем они могут говорить сейчас, когда прошло столько времени? Куин был искренен, когда говорил, что не примет Вивиану, даже если она на коленях приползет к нему.

Но Вивиана всем своим видом дала понять, что не намерена куда-то ползти на коленях. У нее, как и прежде, был гордый и презрительный взгляд. Она совсем не походила на женщину, которая будет кого-нибудь о чем-нибудь просить. Единственное, чего она больше всего хотела – богатого и титулованного мужа, – она никогда не просила. О, она попросила Куина жениться на ней. Однажды. Он ответил «нет», и этим все закончилось. Вивиана поспешила воспользоваться возможностью переехать на более тучные пастбища.

Сначала Куин рассердился, да. Он страдал сильнее, чем когда-либо позволял себе в этом признаться. И прошло много времени, прежде чем он признал, что решение Вивианы оказалось наилучшим выходом. Действительно, пришла пора прекратить их отношения. Все чаще тайная содержанка вызывала его недовольство. И слово «содержанка», вероятно, было преувеличением. Правда, Куин оплачивал квартиру Вивианы, после того как добился, чтобы она переехала из респектабельного, но неудобного для тайных встреч пансиона для дам, дарил ей драгоценности, которых она никогда у него не просила и сразу же продавала.

Теперь Куин понимал, что это было совсем другое, а не содержание опытной куртизанки, что обошлось бы намного дороже. Но тогда он был молод и глуп.

Да, вероятно, сегодня он просто зашел слишком далеко. Увидев Вивиану снова в роскошном красном шелковом платье, с черной кашемировой шалью, которая соблазнительно соскальзывала с ее плеч, – он в одно мгновение вернулся на девять лет назад.

Куина поразило, как мало изменилась Вивиана. В ее ушах даже были все те же неизменные рубиновые серьги. Она зачесывала свои черные как вороново крыло волосы назад в неизменно гладкую, вопреки моде, строгую прическу и, как всегда, держалась с королевской грацией. Но ее лицо – что-то в нем изменилось. Казалось, в нем стало чуть меньше изящества, но намного прибавилось силы.

Вивиана всегда напоминала Куину Мадонну, сошедшую с картины художника эпохи Возрождения. Трепетно-чувственная, она одновременно была священно-чиста и недоступна. Недоступна для него и любого человека. Но все это оказалось иллюзией. Любой обладавший большими деньгами мог дотронуться до Вивианы. Если ее «роман» с Куином не доказывал этого, то брак с графом Джианпьеро Бергонци ди Виченцей служил бесспорным тому подтверждением. Бергонци славился своим богатством, властью, преклонением перед прекрасным, но никогда не отличался доброжелательностью. Возможно, они с Вивианой стоили друг друга.

Или, может быть, она сожалела о своем выборе?

Куин задумался над этим. Любила ли Вивиана своего мужа? Не обманом ли он заманил ее в Венецию? Или Куин сам вынудил ее уехать? Довольно. Он все равно этого никогда не узнает. Конечно, он не собирался спрашивать Вивиану, как бы ни мучил его этот вопрос. Под тяжестью таких мыслей Куин опустил голову, закрыл глаза и чуть слышно выругался.

Возвращение в имение лорда Чесли прошло без происшествий. Джентльмены развлекались обсуждением виолончели Гваданьини. Виолончель как инструмент Вивиана не любила, поэтому тихо сидела в уголке, глядя на залитые лунным светом сельские пейзажи, и размышляла над требованием Куина Хьюитта. Конечно, она могла бы отказать ему: поскольку его не боялась, – но ее разбирало простое любопытство.

– Чесли, мне бы хотелось завтра покататься верхом, – сообщила Вивиана, когда разговоры затихли.

– Пожалуйста, моя дорогая, – ответил граф.

Лорд Диглби оживился:

– Я поеду с вами, графиня. Обожаю скачку свежим осенним утром.

– Grazie, лорд Диглби, но я намерена выехать очень рано, – попыталась отговориться Вивиана. – Мне хочется увидеть восход солнца, и я не желала бы вас беспокоить.

Лорд Диглби не был похож на человека, который встает до рассвета.

– Тогда в другой раз? – предложил он и зевнул, прикрывая рукой рот. – Мне надо отдохнуть. Обязательно. Мы с вашим отцом собираемся завтра серьезно поработать над «Nel Pomeriggio».

– В любом случае опера важнее, – ответила Вивиана и обратилась к Чесли: – Мне бы хотелось проехаться по тому лесочку, что ведет к востоку от дома. Как я поняла, там есть конная тропа?

– А как же вы увидите сквозь деревья восход солнца, графиня? – с невинным видом поинтересовался Диглби.

Вивиана натянуто улыбнулась:

– Сначала я посмотрю восход. Потом поеду в лес.

– Там полно конных тропинок, моя дорогая, – сказал, неопределенно взмахнув рукой, Чесли. – Только избегай тех, которые ведут на север, иначе окажешься на полпути к Уэндоверу и не встретишь ни одной живой души. Попроси конюха объяснить, куда тебе ехать.

Оказавшись в доме, Вивиана поцеловала отца, затем оставила джентльменов одних в гостиной с бутылкой портвейна и коробкой отличных сигар. Отец выглядел довольным и спокойным. Это ободрило Вивиану.

Наверху она проверила детей, все они крепко спали. Как обычно, Серилия сбросила все одеяла на пол и лежала, свернувшись в клубочек. Конечно, ей было холодно. Неслышно обойдя кровать, Вивиана подняла и встряхнула одеяла, затем осторожно положила на место. Она наклонилась, чтобы прикрыть одеялом шею девочки, и заметила слабый блеск металла. С грустной улыбкой она осторожно сняла золотую цепочку. Серилия не шевельнулась. Вивиана опустила цепочку в карман, затем дотронулась пальцами до щеки девочки. Она с умилением ощущала теплоту и мягкость ее кожи. Но Серилия не была ее любимицей. Нет, не совсем так. Вивиана любила всех своих детей с одинаковой страстью. И все же Серилия вызывала в ней особое чувство, которое она не могла объяснить даже себе самой.

Вивиана все время думала, не совершила ли она ошибку, привезя детей в Англию. Она оказалась перед выбором, разрывавшим ее сердце. Остаться с детьми в Венеции и отправить отца в путешествие одного? Или оставить детей под присмотром слуг, а самой сопровождать отца в Англию? Ни то ни другое было неприемлемо. И Вивиана нашла компромисс, как делала это всю жизнь.

Она беспокоилась, как скоро детям надоест пребывание в холодной английской сельской местности. Сейчас для них были новы и интересны и сады, и окружающие леса. Но скоро они, без сомнения, начнут скучать по знакомым местам и по своим товарищам по играм тоже. Леди Элис Мелвилл и ее выводок едва ли заедут теперь. Куин наверняка воспротивится этому. Вероятно, он не считает детей итальянской оперной певицы достойными компаньонами его благородной английской семьи.

Вивиана обошла комнату и поцеловала в щечку каждого ребенка. Николо снова спал, засунув в рот большой палец. Вивиана осторожно вынула его. Мальчик продолжал спать. Фелис пошевелилась, но не проснулась. Они были прекрасны, ее дети. И посмел бы кто-нибудь не согласиться с этим.

– Buona notte, мои дорогие, – прошептала Вивиана, закрывая дверь.

Войдя в свою спальню, она не вызвала горничную, а, спрятав цепочку Серилии, помешала угли в камине и зажгла свечи, стоявшие на каминной полке. Затем Вивиана начала медленно раздеваться перед большим зеркалом в позолоченной раме. Падая, одежда черно-красным пятном ложилась на пол. Вивиана внимательно всматривалась в постепенно обнажавшееся тело. Прошло много времени с тех пор, когда она смотрела на себя голую. Это не имело большого значения. И сейчас Вивиане трудно было объяснить, почему она это делает.

Наконец она сбросила с себя все и осталась в одних черных шелковых чулках. Вивиана придирчивым взглядом посмотрела на свое тело. Ни один мужчина после смерти Джианпьеро не видел его. Последние шесть лет брака у Вивианы с мужем не было духовной близости, каждый жил своей жизнью, хотя и под одной крышей. Но как бы ни просила Вивиана, Джианпьеро отказывался отпустить ее. Он требовал родить ему сына. Наследника. Вивиана полагала, что это ее долг, и терпела его посещения. Муж приходил к ней ночью, в темноте ложился в постель и овладевал ею. Но Вивиана страдала не только из-за этого. Были вещи, о которых она предпочла бы не вспоминать. Может быть, она этого заслуживала. Может быть, такова цена за то, что она вышла замуж за человека, которого не любила… и не могла любить.

Неторопливо, почти с безразличием, Вивиана провела ладонями по груди и, приподняв ее, посмотрела на себя в зеркало. Бесспорно, годы изменили ее. Но она оставалась красивой женщиной. Разве не так? Бесчисленное количество мужчин говорили ей об этом. Но, когда обладаешь богатством, никак нельзя быть уверенной в чьей-либо искренности. После смерти Джианпьеро Вивиана получала столько предложений, что сбилась со счета. Некоторые из них даже казались ей искренними. Но Вивиана ясно видела правду. Ей тридцать три года. Она родила троих детей. И это оставило следы. Да, она все еще красива, но уже никогда не будет такой, какой была девять лет назад. Вивиана отвернулась от зеркала, взяла со стула ночную рубашку и поспешила накинуть. Ей не хотелось смотреть на изъяны, нанесенные временем.