– Ну вот, опять этот проклятый дождь, – недовольно буркнула Нелли, бросив взгляд в окно.
– Может, обойдет стороной, – с надеждой сказала герцогиня.
– Ну, это вряд ли: я чувствую, – возразила горничная. – Что-то странное в воздухе, что-то… Не знаю. Будет гроза, наверное. Это все из-за несносной августовской жары. Мы все ослабли.
– Да, она нас измотала, – согласилась герцогиня.
Пожав плечами, Нелли закрутила вверх еще одну прядь и посмотрела на хозяйку:
– Пожалуй, я уложу ее повыше, по-герцогски… я правильно говорю?
– Да, все правильно, – успокоила ее герцогиня, – но не стоит на это тратить время: просто зачеши волосы наверх.
– Прекратите, мадам, – с укоризной заметила Нелли. – Он не такой, как все остальные, что толпами торопятся сюда из Лондона. Кузен чрезвычайно щедр. Вы должны принарядиться и произвести на него хорошее впечатление.
Герцогиня поняла, что для Нелли это очень важно, и улыбнулась. В последнее время она мало заботилась о своей внешности, однако, как заметила горничная, это не останавливало кавалеров. Они приезжали с визитами, чтобы якобы выразить сочувствие, а на самом деле выяснить, как обстоят дела, но герцогиня безошибочно определяла хищников – пусть вежливых, хорошо воспитанных, но все-таки хищников. Очевидно, за ее состоянием охотились все проходимцы Лондона, а приличные джентльмены пока держались на расстоянии.
– Да, ты права, – наконец сказала герцогиня, – безусловно, права: пусть будет по-герцогски.
Искусные руки горничной быстро справились с волосами герцогини, собрав их вверх, в элегантный золотистый пучок, из которого на затылок спускались упругие локоны.
– Вы наденете шелк цвета баклажана, мадам? – спросила Нелли, укладывая последний завиток. – Тогда я украшу прическу подходящими черными ленточками.
– Да, и, пожалуй, приготовь мою черную шаль.
– Думаю, пора бы уже ее заменить, – заметила Нелли, распуская моток черной, уже не новой ленты. – А через пару-тройку недель вы сможете и вовсе отказаться от траура.
– Да, это было бы неплохо.
Платье можно сменить, а вот скорбь, не сомневалась герцогиня, останется с ней до конца дней, пусть и глубоко внутри.
Внезапно снизу, с мощеного двора, донеслись непривычные звуки: цокот лошадиных копыт, стук колес экипажа и заглушающий все это голос дворецкого, раздраженно отдававшего приказы слугам. А еще через мгновение в доме начался настоящий тарарам: вверх и вниз по черной лестнице забегали люди, захлопали двери.
– Похоже, к вам гости, – подойдя к окну, сообщила Нелли. – О, экипаж великолепен, мадам. Блестящее черное ландо с красными колесами. И кучер тоже в черно-красной ливрее. Должно быть, пассажир – настоящий набо?б[1 - Набоб или наваб – титул правителей некоторых провинций Восточной Индии в империи Великих Моголов. – Примеч. пер.].
– Это наш несчастный маленький осиротевший кузен, – тихо заметила герцогиня.
– О, новый хозяин уже давным-давно не живет на воде и хлебе, мадам, – доложила Нелли, выглядывая в окно из-за шторы. – И, по-видимому, рассчитывает на королевский прием. Коггинс выстроил на лестнице всех слуг – мрачных, как надгробные памятники.
– Разве там нет дождя? – Герцогиня бросила взгляд на окно. – А то у миссис Масбери ужасный кашель.
– Да что вы: льет вовсю, – махнула рукой горничная, едва ли не прижавшись носом к стеклу. – Но Коггинс держит слуг в строгости, так что никто не смеет даже пошевелиться. Ой, подождите: экипаж остановился. Один из прибывших лакеев спрыгнул, чтобы открыть дверцу. Вот он выходит… О, святые небеса…
– Нелли, ну что там? – Герцогиня повернулась на стуле.
– Вот это да, мадам, – почти с благоговением в голосе проговорила служанка. – Он какой-то неземной, больше похож на ангела, но грустного, с дурным характером, как те, что мечут молнии на потолке бального зала.
– Нелли, пожалуйста, не смеши меня.
– О, мадам, я вовсе не шучу. И он очень молод, ой совсем не такой, как я ожидала.
Некоторое время они обе прислушивались к гулу приветствий внизу, а Нелли продолжала описывать нового герцога: цвет волос, ширину плеч, покрой одежды – и каждое его действие. Казалось, он даже не замечает, что льет как из ведра, а слуги стоят на крыльце.
Постепенно герцогиня начала ощущать, как в ней пробуждается давно забытое живое чувство – праведный гнев, – и искренне удивилась. Она была готова защищать миссис Масбери, а новому герцогу пожелала заработать чахотку. Ангел с дурным характером, как же!
В это время в отдалении зловеще загрохотал гром, и стук дождя по крышам превратился в какофонический рев. Внизу захлопали двери, раздались крики, звякнула упряжь, экипаж стал отъезжать, и на мгновение все превратилось в хаос.
– Ну вот, мадам, похоже, началось, – отвернувшись от окна, сообщила горничная.
– Ради бога, что началось? – нахмурилась герцогиня.
– Как что – гроза, конечно.
Огромный холл Селсдон-Корта был великолепен. Только очень состоятельные хозяева могли позволить себе иметь столько свободного пространства из мрамора с позолотой, в котором, кроме произведений искусства, почти ничего не было. Остановившись в центре холла, Гарет принялся медленно поворачивать по кругу. Здесь все было прежним: монументальным, до блеска отполированным, даже коллекция живописи осталась развешанной точно так же: Пуссен над Юдит Лейстер; Ван Дейк слева от Хоха; три картины Рембрандта в массивных величественных рамах – между дверями в гостиную, и еще много других, так хорошо знакомых. На мгновение, пока слуги сновали туда-сюда: лакеи вносили его багаж, горничные и кухонная прислуга спешили на свои рабочие места, Гарет закрыл глаза. Звуки и даже запахи были те же, что прежде.
И все же что-то изменилось. Гарет открыл глаза и огляделся. Кого-то из слуг он узнал, но остальных нет – может, потому, что мало кто осмеливался поднять на него глаза. А чего он ожидал? Они, несомненно, слышали сплетни.
Уже не было на свете Питера, важного дворецкого Селсдон-Корта. Мистер Ноуэлл, любимый лакей кузена Гарета, должно быть, тоже нашел свое последнее пристанище. Не было видно даже миссис Харт, старой сварливой экономки, а вместо нее всем в доме заправляла худая дама с добрыми глазами, волосами мышиного цвета и нехорошим кашлем. Миссис Масгроув? Нет, не так.
– Коггинс, – окликнул дворецкого Гарет, – мне нужен полный список прислуги, с указанием должностей, возраста и срока службы.
– Слушаюсь, ваша светлость. – В глазах дворецкого вспыхнула тревога, но он быстро ее погасил.
– И где управляющий имением мистер Уотсон, черт возьми? – добавил Гарет и, заметив легкую тревогу и растерянность Коггинса, заинтересовался, что такого наговорили о нем всем этим людям, чем так запугали.
– Ваша светлость, у меня не было возможности сообщить мистеру Уотсону о вашем прибытии, – пробормотал дворецкий очень тихо, как и все остальные, будто это и не дом вовсе, а мавзолей какой-то. – Думаю, он уехал в Портсмут.
– В Портсмут? Зачем?
– Надо получить запчасти для молотилки, которые пришли из Глазго.
– А что, теперь используются какие-то хитроумные приспособления?
– Такое распоряжение отдал покойный герцог как раз накануне смерти, – пояснил дворецкий, – но пока машины не пользуются особой популярностью. Могу сказать, что дальше к югу с ними были трудности.
– А-а, это из-за них люди остаются без работы? – протянул Гарет, сцепив руки за спиной.
– Многие так говорят, ваша светлость. – Коггинс остановил проходившего мимо лакея, тот кивнул, и дворецкий указал рукой на одну из величественных лестниц, которая двумя симметричными полукружьями вела из холла наверх. – Ваши покои уже готовы, сэр. Позволите вас проводить?
– Прежде всего мне нужно встретиться с герцогиней, – резко ответил Гарет, которому хотелось как можно скорее покончить с делами.
– Да, конечно, ваша светлость. – Коггинс, нужно отдать ему должное, не смутился. – Но не хотите ли сначала переодеться?
Переодеться? Гарет совершенно забыл, что обитатели Селсдон-Корта то и дело меняли одежду: к завтраку, на прогулку, к обеду… Герцогиня, несомненно, придет в ужас, если к ней явится джентльмен в одежде, которую не менял… о боже, аж целых семь часов! Гарета просто сочли бы неряхой. «Quelle horreur!»[2 - Какой ужас! (фр.)] – как любит говорить мистер Кембл.
– С вами не приехал камердинер? – удивился Коггинс, когда они поднимались по лестнице.
– Нет, он был слишком дерзким, и я отрубил ему голову.