Я найду тебя

– Это не очень хорошая идея, Эмили. Как пациентка, вы были в той палате в непривычной для себя роли. Вы привыкли быть там медсестрой. А Зои пропала из больницы. Возможно, вам нужно было поставить себе другую цель – быть в той палате кем-то еще, а не пациенткой. Возможно, ваш разум хотел искать кого-то нового. – Его взгляд был полон неподдельной озабоченности. – Будьте осторожны, Эмили. Не забывайте, как далеко вы продвинулись и чего достигли. Я по-прежнему считаю, что возвращение на работу – это лучший шаг вперед. Возможно, было бы мудрее вернуться на полставки, но вы упрямы, и я не стану вас за это укорять. Однако не нагружайте себя больше, чем сможете вынести. Я не хотел упоминать об этом, но, пожалуй, все же скажу – я знаю, что дата вашей операции совпала с днем рождения Зои. Даты, юбилеи, празднования Рождества – это особенно тяжелое время, если человек переживает потерю. Возможно, ваш разум просто отвлек вас от этого, заставив сосредоточиться на чем-то менее болезненном.

На глаза Эмили навернулись слезы.

– О боже! Как я могла забыть? Ее день рождения!…

* * *

Вернувшись домой, Эмили дала волю слезам. Она была зла на себя: 30 июня наступило и прошло, а она даже не вспомнила, что это был день рождения Зои. Второй день рождения сестры без нее самой. Зои пропала 19 июня, за одиннадцать дней до своего девятнадцатилетия. Сейчас ей исполнилось двадцать, и ее родители даже словом не упомянули об этом, что, впрочем, неудивительно. Шесть месяцев назад они, поставив на колени подносы с рождественским ужином, смотрели рождественские телепередачи и даже нарядили искусственную рождественскую елку. В доме Джейкобсов все праздники отмечались по-прежнему, даже без Зои.

Вытерев глаза, Эмили взяла одну из множества фотографий сестры, вставленных в рамки, и сердито посмотрела на нее. Фото было снято вечером. Зои в кожаной куртке Эмили, потому что ей холодно, сидит на влажной траве в Перейд-Гарденс, куда они с Эмили отправились на музыкальный рок-фестиваль.

Снимок был сделан за четыре недели до исчезновения Зои. Последнее фото ее сестры…

– Иногда я ненавижу тебя, Зои. Из-за тебя я теперь должна страдать. Иногда мне кажется, что лучше б ты вообще не родилась, – прошептала Эмили, зажмурившись, чтобы не видеть фотографию сестры.

Сейчас она уязвима, и позволь она себе думать, что могло произойти худшее, это тотчас бы сломило ее. Эмили постоянно напоминала себе, что Зои уже однажды исчезала на три дня после фестиваля в Гластонбери, когда ей было семнадцать.

Тогда от нее не было ни телефонного звонка, ни эсэмэски о том, что она нашла себе новых друзей, или о том, что отправилась на побережье, чтобы устроить там продолжение праздника. С ее стороны это было эгоистичное, бездумное поведение. От тревоги за нее Эмили тогда не находила себе места – и не сомкнула глаз, пока сестра не вернулась домой.

Если Эмили отказывалась дать ей что-то (обычно деньги) или ругала за то, как Зои объявляла на весь «Фейсбук», что где-то развлекалась всю ночь напролет, хотя ее сестра знала, что завтра ей выходить на смену, – она просто выключала свой мобильник. Именно это ее бездумное поведение позволило Эмили цепляться за надежду, что точно так же она поступила и на этот раз. Просто исчезла на какое-то время…

* * *

Эрик шагал по Королевскому парку, с улыбкой наблюдая в лучах раннего вечера за молодыми семьями: отцы пинали с малышами мячи, матери стерегли коляски.

Сквозь деревья ему были видны яркие краски воздушных шаров, слышно шипение горелок. По выходным он обычно приводил сюда своих детей, несмотря на погоду, так как считал, что дети не должны расти в тепличных условиях. Пусть они почувствуют капли дождя на лицах, ветер в волосах, потрогают руками снег. Находиться на улице в любую погоду, а не только в солнечный день, должно быть для них естественным делом. Эрик не хотел, чтобы они росли в четырех стенах, сидя перед экраном лишь потому, что на улице идет дождь. И им нравилось здесь бывать, особенно кормить уток.

Он заметил в парке три плаката «Пропала Зои Джейкобс». Вставленные в пластиковые прозрачные файлики, они были примотаны к фонарным столбам проволокой. На вид все как один были новые. Похоже, Эмили повесила их недавно, на замену тем, что были испорчены дождем. Он знал, что она меняет их раз в несколько месяцев.

Эрик привык видеть лицо Зои по всему городу. И всегда невольно отмечал, как похожи друг на друга сестры: обе темноволосые, голубоглазые, светлокожие. Когда он впервые встретил Эмили, ее волосы в отличие от волос сестры на плакатах были до плеч. Затем она обстригла их почти под ноль. Сначала Эрик думал, что Эмили сделала это себе же назло, но потом та объяснила, что они выпадают, и за одним ухом даже появилась проплешина. Он знал, что выпадение волос часто бывает вызвано стрессом. Впрочем, за последние несколько недель волосы слегка отросли, и эта прическа ей очень шла. С ней Эмили еще больше была похожа на Зои, что, очевидно, и задумывалось. Возможно, так она чувствует себя ближе к сестре…

Он тяжело вздохнул, вспоминая их разговор, состоявшийся полчаса назад. Эмили беспокоила его. До этого все шло хорошо, причем уже несколько месяцев, – и вот теперь, похоже, у нее рецидив. Хотя она утверждала, что действительно кого-то видела, реакция персонала больницы подсказывала, что, похоже, ей все примерещилось. Впрочем, это не первый случай, когда Эмили кто-то привиделся. Тогда она принимала антидепрессант амитриптилин, и галлюцинации были указаны как один из побочных эффектов.

Эмили была уверена, что видела Зои в метре от себя, что та стояла прямо перед ней. Эрик с трудом убедил ее, что это было просто дерево с лицом Зои на плакате. В те первые несколько месяцев он серьезно волновался, что в долгосрочной перспективе, если только сестра не найдется, Эмили не придет в норму. Она горела энергией, ей нужно было вечно делать что-то такое, что помогло бы ей найти Зои. Ежедневно бродила по улицам Бата, искала сестру в домах старых друзей, одноклассников, друзей, в надежде, что кто-то, возможно, видел ее…

Со своими бесконечными запасами плакатов она обошла все магазины и пабы, железнодорожный и автовокзал и отказывалась уходить, пока они не выставят фото Зои в своих окнах. Обосновалась в полицейском участке, каждый день сидя в зоне ожидания, чтобы получить от Джеральдин Саттон свежую информацию. В первые несколько месяцев детектив Саттон звонила ему пару раз – просила, чтобы он пришел в участок и поговорил с Эмили, поскольку тревожилась за нее и не хотела отправлять ее домой без каких-либо хороших известий.

Эмили была пациенткой Эрика уже год. Постепенно он проникся к ней восхищением – пережить это страшное время ей помогли спокойное достоинство и внутренняя сила. Как же обидно, что как раз тогда, когда худшее, казалось, осталось позади и впереди замаячила нормальная жизнь, она дала ему повод для новых опасений… Может, она слишком рано вернулась на работу, тем более в больницу? Эрик не мог закрыть глаза на тот факт, что ее работа заключалась в заботе о других людях – тех, что были уязвимы и нуждались в ком-то, кто сильнее их. Многие работники здравоохранения страдали психическими расстройствами, однако могли полноценно функционировать, с психологической поддержкой или без таковой. Некоторые даже полностью выздоравливали. Лечащий врач Эмили был доволен тем, что она готова работать, как и он сам до сегодняшнего дня. И очень надеялся, что в конце концов их сеансы закончатся и Эмили перестанет быть его пациенткой…

И вот теперь ему придется переоценить ситуацию и вновь пристально следить за ней. Для начала можно возобновить еженедельные сеансы, даже если они будут проводиться по телефону. Если Эмили вознамерилась искать воображаемую женщину, это чревато для нее самыми разными неприятностями – например, недопониманием со стороны коллег по работе, которые не имеют представления о ее душевном состоянии. Не дай бог, ситуация станет неуправляемой и Эмили потерпит неудачу, едва только снова начав нормально жить…

Эрик имел дело с разными формами утрат: выжившие в автомобильных авариях, ставших смертельными для других пассажиров; родители, потерявшие ребенка; люди, у которых болезнь забрала близкого человека. Недавно он начал консультировать женщину, чей муж, которому было лишь за шестьдесят, страдал ранней формой старческой деменции. Она заранее оплакивала утрату, которую ей еще предстояло пережить, – полную потерю им разума. Утрата Эмили была, пожалуй, самым тяжелым случаем – она не знала, что произошло, и возможно, не узнает никогда.

Глава 10

Эмили видела, что у флеботомистки не получается взять кровь из толстой руки мужчины. Та уже дважды пробовала сделать это на локтевом сгибе, и оба раза не попала в вену. Теперь оба прокола кровоточили. Проблема с толстыми руками состоит в том, что вену трудно найти, даже пальпировать не всегда получается. Эмили, глядя, как флеботомистка затягивает на его предплечье жгут – чтобы, по всей видимости, вслепую совершить очередную попытку и в третий раз потерпеть неудачу, – предложила:

– Хотите, я попробую?

Когда прибыла флеботомистка со своей тележкой, Эмили занималась оформлением мистера Пателя, у которого на завтра была назначена операция. Она удивилась, что флеботомистка работает после пяти часов. В системе государственного здравоохранения эти специалисты работали с девяти до пяти, с понедельника по пятницу.

Мистер Патель перевел взгляд с одной женщины на другую.

– Я не подушка для булавок. Мне все равно, кто возьмет у меня кровь. Главное, чтобы это было сделано быстро.

Обиженно поджав губы, флеботомистка развязала резиновый жгут и холодно посмотрела на Эмили:

– Пожалуйста.

Наложив свой собственный жгут там, где только что был натянут жгут флеботомистки, Эмили опустилась на одно колено и, легонько постучав по тыльной стороне ладони мужчины, подождала, наблюдая, как вена набухает кровью.

– Вы больно пережали мне руку, – пожаловался мистер Патель.

Эмили ласково улыбнулась ему и вновь посмотрела на вену.

– Извините. Потерпите еще несколько секунд, и все закончится. Больше никаких игл.

– Занимайтесь своим делом, барышня, а то я уже не чувствую руки.

– Уже готово, мистер Патель, – ответила она, снимая жгут.

– Отлично! Я даже ничего не почувствовал.

Он улыбнулся ей одними губами, и его черные усы изогнулись. Лысая голова, маленькие уши и темные карие глазки делали его похожим на суриката. Затем похлопал себя по круглому животу:

– Я толстый, потому что диабетик, и я диабетик, потому что толстый.

Тихо пробормотав извинения, Эмили вручила пробирки с кровью флеботомистке. Та явно была обижена на нее. С квадратной челюстью и заметным прикусом, эта женщина была далеко не красавица. Ее спасала лишь аккуратная, сделанная в хорошей парикмахерской стрижка. В конце концов она улыбнулась:

– Забудьте. Я просто поторопилась. Спасибо за помощь. Я слышала, вы мастер своего дела… – С напускной суровостью посмотрев на Эмили, она положила пробирки в прозрачный пластиковый пакет. – Только не оставляйте меня без работы.

…Эмили закончила оформление пациента. Он поступил вечером накануне операции, так как жил один, и в больнице хотели убедиться, что он пропустил утренний инсулин, а также ничего не ел. Когда его положили в палату, Эмили занималась передачей других пациентов и теперь отставала от графика процедур. В одиннадцать часов она почти закончила раздавать лекарства, и была благодарна за то, что ей дали в помощницы Шелли. Та взяла на себя обход пациентов – готовила их ко сну, раздавала кувшины с питьевой водой, горячие напитки и в целом облегчала работу Эмили.

– Кофе или чай? – громким шепотом спросила Шелли из коридора.

– Чай, пожалуйста. – Эмили пальцами изобразила букву Т [9 - Первая буква английского слова tea (чай).].

После прошлой ночи в отделении стало спокойнее. Она ничего не слышала о Джиме Лэннинге от Бэрроуз, и, за исключением новой медсестры, красавицы испанки по имени Зита, которая также пришла из агентства, команда была та же, что и прошлой ночью.

Когда Эмили присоединилась к Шелли на посту медсестер, устроенному в части коридора, что вел к платным палатам, та рассматривала себя в круглое зеркальце пудреницы. Сам пост имел открытую планировку – рабочее пространство, монитор, отображающий текущие данные всех пациентов отделения, телефоны и канцелярские принадлежности. От коридора пост отделял барьерчик, и с той его стороны, где сидели медсестры, были установлены ночники, освещавшие стол, а не их лица.

– Просто потрясающая помада. Наверное, я куплю себе вторую такую. Ее даже приходится оттирать! Тебе подошел бы этот цвет, к твоим черными волосам и голубым глазам. Знаешь, у тебя действительно интересное лицо. Ты напоминаешь мне кого-то…

Эмили застыла, затаив дыхание. Хотелось надеяться, что Шелли поймет, какую ерунду сморозила, и вспомнит, кто она такая.

Шелли щелкнула пальцами:

– Девушку с зеленой татуировкой.