Я найду тебя

Ответом ей стало молчание. Эмили представила, как Хадсон смотрит на телефон. Вряд ли он поверил в ее ложь.

– Вы хотите встретиться?

Эмили зажмурилась. Что она должна сказать? «Я видела женщину на соседней кровати, которой не существует»?

– Нет, всё в порядке. Просто хотела поздороваться.

И вновь молчание.

– Может, сдвинем график встреч и наверстаем упущенное уже завтра?

Эмили покачала головой, как будто он мог ее видеть ее.

– Нет, серьезно, все хорошо. Как уже сказала, я просто хотела услышать дружеский голос.

– Понятно. Вы в порядке? Все прошло хорошо?

Она засмеялась и сказала, что да, все прошло нормально. Не хватало ей, чтобы он беспокоился о ее психическом здоровье. Так что лучше не вселять в него сомнения на этот счет. Эмили уже вселила эти сомнения в умы будущих коллег – и не удивилась бы, если б ее попросили не возвращаться.

– Ну что ж, если вам снова захочется услышать дружеский голос, звоните.

Попрощавшись, Эмили тотчас отправила ему текстовое сообщение:

«Спасибо за беседу. Увидимся на нашей встрече. Э.».

Как же хорошо, что она сумела взять себя в руки и не стала рассказывать ему, что видела женщину, которой, очевидно, не существовало! Эмили расслабилась, включила радио и принялась готовить завтрак. Ей срочно требовалось поесть. Еда, ванна, а потом снова сон.

Лучше не думать о той женщине до тех пор, пока она сама не отдохнет, а обезболивающие и прочие препараты, которыми ее напичкали, полностью выйдут из ее организма. Вот тогда, с прояснившейся головой, она еще раз постарается вспомнить, что, собственно, видела день назад. А пока ей нужно очистить голову от любых мыслей и постараться забыть разговор с Бэрроуз и Дэллоуэем. Когда последний предложил прислать к ней анестезиолога, она запаниковала при одной лишь мысли о том, как быстро он усомнился в ее здравом рассудке. И с какой легкостью другие могут взять контроль над ней… Ей нельзя допустить повторения такой ситуации. У нее было прошлое, которое легко обратить против нее.

Один удар уже был нанесен. Новые удары ей не нужны.

Проснувшись после вечернего сна, Эмили растянулась на своем комковатом диване. Грудь напомнила о себе ноющей болью. Повязку нельзя было снимать, но край ее можно было слегка оторвать от кожи, чтобы он не так тянул, а заодно принять обезболивающие. Эмили обвела глазами свою гостиную, то и дело задерживая взгляд на пятнах различных оттенков серого, в который хотела выкрасить стены. Интересно, подумала она, не засохла ли в банке краска, купленная год назад для спальни, и пригодна ли она все еще?

Может, лучше покрасить стены заново, свежей краской и другим цветом? Голубой смотрелся бы намного красивее, не правда ли? Она тотчас попыталась заставить умолкнуть голос Зои в ее голове. Иногда обрывки их разговоров, застрявшие в памяти, могли украсть несколько часов ее дня. Они приходили без предупреждения, безжалостно мучая ее. После чего Эмили преследовало неослабевающее чувство вины. Она никогда не признавалась в этом Эрику – вдруг он захочет прозондировать ее еще глубже? Ничто из того, что он говорил, не могло изменить ее чувств, и расскажи она ему об этих навязчивых мыслях, он еще, того и гляди, решит: ей есть что скрывать.

Эмили никогда никому признается в том, что сделала в тот день, когда исчезла ее сестра. Она, как и полицейский, просмотрела видеозапись и увидела, как Зои вышла из больницы, как шагала по подъездной дороге для служебного и грузового транспорта. Это воспоминание намертво засело в ее голове. Вспоминая вчерашний день, она должна понять, что заставило ее представить женщину на соседней кровати – уж не то ли самое чувство вины и паранойя? Не поэтому ли она ни разу не слышала, как та говорит? Потому что воображение не дало ей услышать ее голос? Эмили глубоко вздохнула, чувствуя, как бьется ее сердце при мысли о том, как хрупок ее разум.

За прошедший год она проделала долгий путь и теперь могла полностью сосредоточиться на других вещах в своей жизни. Последние три недели на работе показали ей, что это возможно. Проблемы с психическим здоровьем не мешали Эмили выполнять свою работу. Она знала: новые коллеги ценят ее профессионализм. Ей не нужно ни на кого полагаться, не нужно просить чьей-то помощи или совета. Она отлично знает свое дело. В медицине экстренной помощи через одну и ту же дверь в больничные стены попадают жертвы любых болезней и любых несчастных случаев. Здесь не получится, пожав плечами, ждать, пока другие придут и сделают за вас вашу работу. Трудясь здесь, Эмили приобрела бесценный опыт и не сомневалась в своих умениях.

Теперь же она должна прислушиваться к предупреждающим сигналам собственного тела, иначе больше никому не поможет. Особенно Зои. Ей пора подумать о себе. Она должна была быть умственно и физически сильной. До сих пор работа была лучшим лекарством, и сегодня она, Эмили, едва не поставила ее под угрозу. Это нужно срочно исправить – убедить Бэрроуз, что с ней всё в порядке. Взяв с журнального столика планшет, Эмили «погуглила» сайт больницы со списком персонала и нашла рабочий адрес электронной почты Бэрроуз. Оставалось надеяться, что та регулярно проверяет свой электронный почтовый ящик.

Быстро бегая по буквам пальцами, она поблагодарила старшую сестру за ее заботу и извинилась за утреннее недоразумение, добавив, что, хорошо выспавшись днем, вспомнила, что ночью ей приснился кошмар, который вместе с введенными ей препаратами способствовал тому, что она приняла сон за реальность. Затем заверила Бэрроуз, что теперь голова ее прояснилась и она с нетерпением ждет возвращения на работу.

Отправив электронное письмо, Эмили откинулась назад, закрыла глаза и попыталась представить, что на соседней кровати лежала ее сестра – в желтом топике, джинсах и кожаных шлепанцах. Ее сестра с короткими черными волосами, голубыми глазами и ногтями на ногах, выкрашенными в голубой цвет. И все же, как ни старалась она заменить лицо той девушки на лицо сестры, ничего не получалось. На нее смотрели карие глаза. Полные тревоги и страха.

Глава 6

Громкий звук включенного телевизора был слышен даже снаружи. Постучав во входную дверь и дважды позвонив в звонок, Эмили направилась вдоль стороны дома к задней двери. Не успела она шагнуть в тесную кухню, как в нос ей ударил кислый запах немытой посуды, переполненного мусорного ведра и испорченной еды. Поставив на стол сумку с покупками и портативный холодильник, Эмили отодвинула в сторону буханку хлеба и увидела на кастрюле похожую на ярко-зеленый мох плесень.

Обед, который она приготовила своим родителям на прошлой неделе, испортился. Все стояло нетронутым. Еду даже не убрали в холодильник. Шкафчики, плиту и холодильник никто толком не мыл в течение года. Сначала она поздоровается, а затем до блеска отдраит кухню. Однако запах, видимо, извести не получится.

Свернув в узкий коридор, Эмили увидела за входной дверью кучу неоткрытых писем. Она просмотрит их позже, проверит, нет ли каких-либо неоплаченных счетов.

Лучше бы дверь гостиной была приоткрыта – тогда ее одежда и волосы не так сильно провоняли бы. Затаив дыхание, Эмили широко распахнула ее и, выпустив облако сигаретного дыма, словно веером подвигала дверью туда-сюда, разгоняя его по коридору, чтобы он унесся в менее прокуренные части дома. Ее родители сидели на разных концах коричневого дивана и смотрели дневную телепрограмму. Каждый держал по пепельнице на подлокотнике со своей стороны. На стеклянном кофейном столике стоял любимый напиток ее матери – белое вино из коробки, а рядом с отцом – банки с пивом.

Мать оторвала глаза от экрана:

– Что ты здесь делаешь? Мы не видели тебя целую неделю.

Отец не то рыгнул, не то издал какой-то горловой звук.

– Была занята, но сейчас я здесь. Чтобы узнать, как ваши дела. – Эмили не сказала им, что собирается лечь в больницу на операцию. Не хотела, чтобы они подумали, будто она ищет сочувствия.

– Значит, не смогла выкроить время, чтобы проведать нас? Смотрю, ты все еще тощая… Надеюсь, ты не рассчитываешь на обед. Мы еще не ходили в магазин.

Для матери это означало прогуляться до углового магазинчика за хлебом, маслом, молоком, чаем и кофе – и, разумеется, вином и пивом, если те закончились.

– Нет, мама. Я не голодна. И принесла вам еды на ужин. Приготовила домашний пирог и купила немного продуктов.

Ее родителям было под шестьдесят, оба сидели на пособии, оба пили и курили днями напролет, с утра до ночи глядя телевизор. Эмили поражало, что при этом они никогда не выглядели пьяными и всегда могли поддержать разговор, обычно пересыпанный язвительными комментариями ее матери, – или пройти через гостиную по прямой, не шатаясь. Эмили не давал покоя вопрос: неужели это озлобленность не дает им опьянеть? Год назад она считала их горе подлинным и материально поддерживала их, когда оба они бросили свою низкооплачиваемую работу.

Эмили следила за тем, чтобы они принимали прописанные им антидепрессанты и снотворное, сопровождала их в собес за пособием. Когда мать предложила подать заявление на компенсацию из-за исчезновения дочери, Эмили пришла в ужас. Они были подкованы, еще как подкованы! Отлично знали, где и что они могут урвать. Мать не раз говорила вслух, что больница должна понести ответственность, намекая, что Эмили должна разобраться в этой истории, поскольку она там работала. Так что вернуться на работу им мешало вовсе не безутешное горе. Они ухватились за него, как за свое право ничего не делать. Какая еще работа, если у них пропала дочь?

Мать на мгновение успокоилась и сделала глоток вина.

– Ну, так что там у тебя нового?

Эмили подошла и села на единственное свободное место в комнате – кожаную табуретку для ног.

– Я вернулась на работу.

Мать посмотрела на ее отца:

– Ты слышишь, Джон, она вернулась на работу.

Тот, в свою очередь, сердито посмотрел на жену:

– Конечно, слышал. Я же в комнате, не так ли? Что ей еще оставалось… Вдруг ее выгнали бы?

– Вообще-то это новая работа…

– Вообще-то! Ты слышишь, Джон, она вновь использует эти дурацкие словечки, будто у нас с тобой нет мозгов. Как будто нельзя просто сказать: «Я нашла новую работу».

Эмили стиснула зубы, чтобы не ответить резко. Ей никогда не понять, как она могла родиться от этих двоих. С раннего детства – вероятно, лет с пяти – она чувствовала себя чужим ребенком. Писала слово «любовь» на каждой поздравительной открытке, какую только мастерила для них в школе, хотя это чувство было ей неведомо и потому не могло развиться дальше. Не умея удовлетворить ее эмоциональные и интеллектуальные запросы, родители не прикладывали к этому особых усилий, считая эту неспособность виной самой Эмили. Как они могли любить ту, которая сама не любила их? Она научилась обходиться без них эмоционально и просто приняла как данность, что принадлежит им – двум людям, которые дали ей жизнь. И оставила все попытки взрастить любовь, пока не появилась Зои.

Ей было девять лет, когда ее мать, толстая и сорокалетняя, на несколько дней исчезла, а вернулась уже не такой толстой и с плетеной корзиной в руках, заглянув в которую Эмили увидела девочку в розовой вязаной шапочке и такой же розовой кофточке. Ее личико было красным и сморщенным, а крошечная ладошка хлопала по воздуху. Эта ладошка как будто оставила отпечаток на ее сердце. Впервые в своей жизни Эмили испытала любовь. Всего один взгляд на розовый сверток – и ее переполнила потребность любить. В тот момент ее жизнь изменилась. Любовь к Зои – это было единственное, что имело значение…

– Значит, у тебя есть время для работы? – уточнила мать.