– О, милорд, – защебетала Мерседес, – просто не могу выразить, как мы рады снова погостить в вашем великолепном поместье. Никоим образом не можем обижаться на ваше отсутствие сегодня днем. Мы понимаем, что такой человек, как вы, обремененный бесчисленными заботами и обязанностями, вынужден посвящать большую часть времени исполнению своего долга.
Она воздела руку. «Как богомол», – подумал Маркус.
– Ах, вон там стоят мои милые дочурки, – воскликнула она и громко позвала: – Девочки! Девочки! Смотрите, кого я встретила! Подойдите же и поговорите с лордом Уэстклифом!
Она почти кричала, и кое-кто из гостей поглядывал на нее с явным недоумением. Маркус старался сохранить невозмутимое выражение лица, наблюдая за энергичной жестикуляцией Мерседес. Вдруг он заметил девиц Боумен и понял, что грязные сорванцы, любители лапты на заднем дворе, сильно преобразились. Взгляд его задержался на Лилиан. На ней было бледно-зеленое платье, корсаж которого, казалось, с трудом удерживают две крошечные золотые пряжки на плечах. Ему невольно представилось, как он срывает эти пряжки, и зеленый шелк спадает с груди и плеч, обнажая сливочно-белую кожу.
Маркус с трудом заставил себя посмотреть ей в лицо. Ее блестящие темные волосы были аккуратно зачесаны наверх и уложены в затейливую прическу. Он посмотрел на стройную шею Лилиан. Казалось, ей было трудно удержать такую массу волос. Зачесанные наверх волосы больше не скрывали лоб, отчего глаза еще больше напоминали кошачьи. Лилиан взглянула на Уэстклифа, и легкая краска залила ее щеки. Она осторожно кивнула в знак приветствия. Было ясно: ей меньше всего на свете хотелось сейчас идти через зал к нему.
– Не стоит звать дочерей, миссис Боумен, – начал он. – Они весело проводят время в обществе друзей.
– Их друзья! – презрительно воскликнула Мерседес. – Если вы имеете в виду эту скандальную Аннабел Хант, то уверяю вас…
– Я очень ценю и уважаю миссис Хант, – возразил Маркус, смерив Мерседес взглядом.
Захваченная врасплох, она слегка побледнела и быстро сменила тактику:
– Если вы, с вашим безупречным суждением, считаете миссис Хант достойной особой… Милорд, мне остается лишь согласиться. На самом деле, я часто думала…
– Уэстклиф, – наконец вмешался Томас Боумен, которого не очень-то занимала беседа о дочерях, – когда у нас будет возможность обсудить наши дела?
– Если угодно, завтра, – ответил Маркус. – Мы запланировали прогулку верхом рано утром, затем будет завтрак.
– Кататься я не поеду. Мы увидимся за завтраком.
Они пожали друг другу руки. Слегка поклонившись, Маркус оставил чету Боумен. Ему нужно было поговорить и с другими гостями, дожидающимися своей очереди. Вскоре к гостям присоединилась еще одна особа. Все поспешно расступились при виде тщедушной фигуры леди Джорджианы Уэстклиф, матери Маркуса. Она была сильно напудрена, серебряные волосы тщательно уложены, шея, запястья, уши и даже трость были увешаны бриллиантами.
Надо заметить, что некоторые пожилые дамы выглядят часто надменными, но сердце у них золотое, графиня же Уэстклиф не принадлежала к их числу. Ее сердце – если оно вообще у нее имелось – было сделано никак не из золота или другого плавкого материала. Графиня никогда не была красавицей. Надень она вместо роскошного наряда суконное платье и фартук, ее с легкостью можно было бы принять за немолодую горничную. У графини было круглое лицо, крошечный рот, маленькие птичьи глазки, невнятной формы нос. Ее лицо носило маску сварливого разочарования, как у ребенка, что в день рождения открывает красивую коробку и обнаруживает там подарок, полученный в прошлом году.