Брусничное Солнце

– Для нас большая честь быть здесь, ваше высоко – превосходительство. – В голосе матери тягучей нежностью переливались лесть и раболепие. Ее поклон оказался глубже положенного. Чем заслужил генерал-аншеф такую изумительную покорность матушки? Всегда холодная, расчетливая и черствая, с высшими по чину она держалась уважительно, но гордо. Не позволяла заискивающим ноткам скользнуть в голос, ни единого разу не унизилась, принижая свой род и возвышая иных. О холодном, почти мужском расчете ее матери было известно каждому. А сейчас Варвара глядела и не узнавала. Это настораживало куда больше, чем отеческое «наша» из уст постороннего их роду мужчины. – Пойдем же, Варвара, судари еще порадуют нас своим вниманием.

Они шагнули внутрь, в просторный коридор и великолепную бальную залу с распахнутой дверью в сад. Свежий воздух врывался в поместье, от легкого сквозняка подрагивал огонь свечей, взлетали и опускались легкие оборки на пышных платьях. Привычный уклад.

Всюду сновали ухажеры, с поклоном интересующиеся, занят ли определенный танец, и томно улыбающиеся девицы, стреляющие хитрым взглядом из-под полуопущенных ресниц. Коварные волчицы в овечьих шкурах, стремящиеся затянуть в свои хитро сплетенные сети жениха побогаче, с сословием повыше.

В танцах было свое очарование, возможность унестись вслед за музыкой, наслаждаясь шумно трепыхающимся в груди сердцем. Здесь, как и на охоте, Варвара могла быть несдержанной, необузданной. Степенные медленные танцы сменялись резкими, наполненными страстью и жизнью. Быстро заполнилось карне, к вальсу стремительно разбились на четверки пары.

Запыхавшаяся, ожившая, она не пропустила ни единого танца. Раскраснелись щеки, загорелись глаза, от сдерживаемого смеха ужасно разболелись поясница и живот. Сегодняшний вечер запомнится ей надолго: словно соревнуясь в забавности, кавалеры припоминали неловкие случаи и рассуждали на легкие темы, искрометно блистая отменным чувством юмора. Было бы сложно иначе: фривольные, чувственные разговоры она категорически отвергала.

В промежутках между танцами младшая Глинка скользнула к столам – мать уже была там в окружении мужчин. Обсуждать дела на приемах было делом обыденным. Но редко когда дела эти так цепко и серьезно вела женщина – за долгие годы жизни без отца общество научилось видеть в ней не хрупкую сударыню, а равного партнера. Стекольная мануфактура Глинки расширялась, приносила стабильно высокий доход. Теперь матушка задумалась о возможности увеличить свои владения и приобрести в кредит несколько лесопилен. На вопросительно приподнятые брови Настасьи Ивановны Варвара расслабленно кивнула, широко улыбнулась. До танца еще есть немного времени, в горле першило и давно пересохло, хотелось пить. Прохладное вино расслабило, остудило пылающие руки и щеки. Захотелось снять перчатки и помахать горячими пальцами в воздухе, остужая бушующую в венах кровь. Может быть, перед банкетом ей удастся улизнуть в сад? Через открытые двери дурманил запах кустовых роз и гортензий, узкие дорожки вели вглубь, к мерно журчащему широкому фонтану.

От размышлений ее отвлек появившийся рядом Самуил. Воистину удивительно: как такой огромный человек может подобраться совсем незаметно? Его тихий голос прозвучал у самого уха, всколыхнулись подкрученные черные пряди волос, задетые его дыханием:

– Позволите пригласить вас на вальс?

– Как я могу отказать вам, ваше высокоблагородие? – Голос вздрогнул, в него тайком пробрались ехидные ноты. – Он вам отдан задолго до начала бала.

Не бывало в жизни Варвары такого, чтоб о танцах за кавалера просила собственная мать.

Чужая широкая рука в замшевой перчатке уверенно сжала протянутые пальцы. Зазвучал вальс. Романтический и безумный, дозволяющий куда больше, нежели иные танцы. Здесь было все: и плывущие повороты, и руки Самуила на талии, и ощущение короткого взлета, и падение сердца с очередным разворотом. Мужчина вел уверенно и легко, не тушуясь и не спеша. Разве можно было ожидать иного от их знаменитого рода?

Кружил ее, а затем притягивал непозволительно близко. Так, что трепещущее за ребрами сердце слышало гулкий стук чужого. Варвара подняла голову и снова встретилась с хищным прищуром темно-серых глаз. Уголок губ мужчины потянулся вверх в кривой усмешке.

– Вы прекрасно вальсируете, Варя. – Он намеренно переходил границу, понижая голос до бархатного шепота. Пальцы на талии дразняще сжались, большой очертил виток золотой вышивки. Варвара не растерялась.

– Варвара Николаевна, – поправила барская дочь с учтивой улыбкой ледяным голосом. Ей не хотелось флиртовать и слышать обольстительные речи. Она обещала танец, не большее, так отчего он чувствовал себя столь самоуверенно? – Мне лестно ваше внимание, но прошу вас: не переступайте границы дозволенного. Я не из тех, кто любит подобные игры.

Поворот, накал музыки, взлетели к потолку высокие ноты, ускорились танцоры. Теперь пары не просто кружились – летели над полом, переливались всеми оттенками платьев, мелькали темными фраками и белоснежными перчатками мужчин. Совсем скоро музыка оборвется, оставляя последние ноты сладким послевкусием.

Ответ не сбил дыхания, шумно выдохнув с последним словом, она послушно последовала за партнером, уводя взгляд в сторону. Самуил продолжал наблюдать за ней. Господи, Варя предпочла бы, чтобы он запнулся, отдавил ей ногу и у нее появилась причина улизнуть. Мерзавец танцевал слишком хорошо, но расстояния между ними бессовестно не оставлял.

– Разве? Я полагал, что вы подарили мне два танца с пылкой надеждой на нечто большее. – Самодовольно. Низкий голос завибрировал, запылал от самовлюбленной подначки. Варя резким движением вскинула голову, едва не запнулась, почти сбилась с быстрого шага.

– Мне не дали выбора. Не заставляйте разочаровываться в вас, ваше высокоблагородие. Я могу начать горько жалеть о том, что меня вынудили уделить вам мое внимание.

Он рассмеялся. Склонил голову, касаясь губами ее виска, и Варвара забыла о танце. Попыталась отпрянуть, выдернуть пальцы из уверенной грубой хватки, впервые она почувствовала, как ускользает уверенность в собственной силе. Так чувствует себя цыпленок, когда лис пробирается в курятник для жестокой кровожадной поживы?

– О, поверьте, вы успеете привыкнуть к моему вниманию, я научу вас щедро одаривать меня своим. Где ваша пылкость, которую прежде я встречал на охоте? Где тот огонь, который я вспоминал ночами? – Последний поворот – и танец оборвался. Мужчины разжимали руки и отходили для поклона, а они так и продолжали стоять в центре зала, Самуил провокационно прижимал ее к себе, касаясь дыханием волос. – Нет нужды сдерживать себя, Варя. С женихами дозволено куда большее, чем просто два танца.

С женихами? Воздух выбило из легких, перед глазами пошатнулся мир. Проклятое вино и жмущий корсет! Не было нужды волноваться, самоуверенный наглец хотел сбить ее с толку, не иначе. Стопа Варвары скользящим движением двинулась вперед, платье коснулось горячего бедра Самуила, а затем каблук чувствительно, с изрядным нажимом опустился на его ногу. Внутри бурлило негодование, щеки пылали. Пара начала привлекать лишнее внимание.

– Скорее черти полезут из ада, чем я выйду за вас замуж. Со всем моим уважением.

Не поверил. Снисходительно улыбнулся, выпуская ее из своей хватки. Медведь, не иначе. Лишенный манер, обходящийся грубой силой.

– Твоя мать дала свое благословение. До венчания осталось не больше месяца. А затем ты, вместе с необузданным нравом и ядовитым языком, станешь моей. – Короткий поклон в конце танца, но расчетливый взгляд до последнего цеплялся за ее побледневшее от сдерживаемой ярости лицо. – Каждый танец, каждый вдох и выдох. Скоро все это станет моим, я с нетерпением буду ждать того мига, когда сумею приструнить тебя.

Не дослушав, девушка развернулась резким рывком, почти бегом направилась к столам. Не могло быть это правдой, ее мать не могла оказаться настолько черствой и бессердечной, чтобы заключить союз против ее воли! Репутация неприступной, холодной девицы сыграла с Варей дурную шутку. Он всерьез возомнил, что ее поведение – брошенный вызов.

Настасьи Ивановны там не оказалось, она исчезла из бальной залы вместе с отцом Самуила. Злость разрасталась, поднималась к горлу обжигающей жаркой волной.

Гостиная, вестибюль, бильярдная и библиотека. Варвара распахивала каждую дверь парадной части дома. И нигде не находила мать. Когда взгляд поднялся к широкой лестнице, ступени которой были обиты темно-красным бархатом, цепкая узкая ладонь сжала предплечье так сильно, что ногти-полумесяцы чувствительно впились в кожу.

– Варвара, разве полагается гостям игнорировать обещанные танцы? С минуты на минуту музыканты начнут играть котильон. Тебе подобает быть рядом с гостеприимным хозяином усадьбы.

– Просто хозяином усадьбы? Или женихом? – Это прозвучало так любезно и натянуто, что стало очевидно: Варя раздосадована. Учтивая улыбка, сцепленные у живота руки, костяшки побледнели от силы, с которой переплелись пальцы. Стоящий подле Артемий Агафонович и не подозревал, что через пару мгновений кажущаяся спокойной, почти умиротворенной девушка может перемениться, показать настоящие клыки.

Настасья Ивановна знала о характере своей дочери куда больше, пальцы на руке сжались с такой силой, что Варвара рвано выдохнула, переступила с ноги на ногу. В нежном, казалось бы, легком голосе она услышала угрожающее змеиное шипение.

– Жених хотел донести добрую весть сам, я не могла отказать в столь романтичной просьбе. Ну же, не разочаровывай его долгим отсутствием, порадуемся позже.

«Порадуемся». Удрученно опустились уголки губ, Варвара отпрянула, стоило материнской руке разжаться. Продала. И радовалась она не сделке, о которой грезила долгие годы, нет, мать пировала на останках ее несбыточных надежд и чаяний. Она предпочла отдать свою дочь, не спросив у нее мнения, не дав выбора. Стало горько и обидно, а хуже делалось оттого, что пришлось послушно развернуться и направиться к бальной зале.

Что еще ей оставалось, когда десяток ушей ловил каждое слово, а любопытные взгляды цеплялись за напряженных барынь семейства Глинка? Совсем скоро услужливые языкастые тетушки разнесут по всему залу весть: Варвара Николаевна Глинка удачно влюбила в себя самого Самуила Артемьевича.

А какие надежды были на молодого майора у нежной половины дворянства, какие чаяния! И достаться холодной ведьме-барыне… Невосполнимая утрата.

Самуил был на виду и на слуху, пред ним робела большая часть, а меньшая бесстыдно заводила откровенные призывные разговоры. Его имя гремело на всю столицу: выдающийся молодой военный, первый дуэлянт. Он всегда стрелял в цель, бил без промаха и словом, и делом. Совсем скоро с майором конного полка научились считаться, его не просто уважали, нет – его боялись. Только отчаянный глупец посмел бы бросить в лицо младшего Брусилова оскорбление или насмешку. Потому что это были бы последние слова пред кровавой расправой.

Когда Варвара подошла к бальной зале, заканчивалась кадриль. Этот обещанный танец она сорвала. Неудавшийся юный ухажер вымученно улыбнулся с края зала и вновь уткнулся в карты, прикладываясь к стакану с коньяком. Видно, занял нежданно освободившееся время со стариками, предпочитая карты новым поискам дамы.

Взгляд зацепился за шагающего по комнате Самуила. Неспешного, расслабленного и вальяжного. Его поступь еще не напоминала железную выправку военного. Но стоило ему почуять на себе взгляд и повернуть голову – шаг переменился. Стал резче, стремительнее. Сердце трусливо екнуло, захотелось спастись постыдным бегством. Да разве ж она позволила бы себе так глупо лишиться остатков гордости? Зазвучали первые аккорды, Варя достойно шагнула навстречу.

Котильон всегда был танцем-игрой, танцем-флиртом. Для Варвары же он обратился в отчаянное сражение. Вот он, главный противник. В холодной улыбке изгибал суровую линию тонких губ. В темных грозовых глазах клубилось веселье. Наслаждался ее безысходностью, впитывал. Ждал смирения или горьких слез и мольбы? Тонкие пальцы сжались светлой замшевой перчаткой. Они сделали первый шаг, стали в круг пар.

Легкие семенящие шажки навстречу стоящей напротив девушке, едва касающиеся друг друга изящные руки в разноцветных перчатках, улыбки. Наигранное бегство от собственных партнеров, заинтересованные взгляды, брошенные из-под полуопущенных ресниц.

А Варвара чувствовала себя жертвой по-настоящему. Свободно выдыхала, стоило увеличиться расстоянию меж ними, и сгорала от беспомощной злобы, когда в танце партнеры нагоняли партнерш. Его широкие руки на собственной талии жгли сильнее каленого железа. Барыня их возненавидела.

Возненавидела наклон светловолосой головы к ее виску, едва различимые вдохи, когда тело его напрягалось от дразнящей близости. Последний отзвук мелодии стал для нее благословением. Дамы присели в ответных поклонах перед кавалерами.

– Я провожу на ужин. – Самуил уверенно протянул ей руку, Варвара сделала поспешный шаг назад, едва не сбивая шагающую мимо увлеченно болтающую пару.

– Благодарю, но я вынуждена отказаться. От жары и танцев у меня разболелась голова, я предпочту забрать экипаж и вернуться домой. Буду благодарна, если вы передадите эту весть моей матушке и гостеприимно одолжите ей свой. Вас не затруднит найти с ней общий язык, в этом нет сомнений. – Молниеносный словесный выпад, последние слова перешли в разочарованный шепот-выдох. Едва слышно. Он слышал.

Сделал шаг вперед в опустевшей зале. Музыканты отошли от инструментов, гости отправились за широкие столы на веранду. Эхо их голосов улетало к высокому потолку, разбивалось о десятки зеркал на стенах.

Вот они, замершие друг напротив друга. Демонстративно стягивающая с рук перчатки Варвара, дающая понять, что светский прием для нее окончен вместе с этой беседой. И азартно подающийся вперед Самуил.

Она не отступила, не позволила загнать себя в угол. Он давил пространство вокруг нее, сжимал, перетягивал на себя все внимание. Так близко, что, склони она голову, щека легла бы на парадный мундир. Откровенно издеваясь, Самуил прихватил ее подбородок указательным и большим пальцами, заставил поднять лицо.

– Разве это не посчитается дурным тоном?

– Моя головная боль? Увольте, что может быть естественнее подобного явления? Душная погода, вино и танцы, а затем столь неожиданная новость… Любой бы подурнело.

Мужчина наклонился ближе, еще немного – и губами заденет ее губы. Резкий рывок головы. Ничего не вышло. Пальцы, словно стальные, не позволяли увернуться, отступить. И тогда она поступила единственным верным способом. Варвара сказала правду:

Примечания