[АНТИ]Рай для нас

Элай и Ренн поддержали Грея с обеих сторон и повели его к узкой кровати у стены. Он едва переставлял ноги, дыхание было неровным. Когда его уложили, он почти сразу закрыл глаза и провалился в тяжёлый, беспокойный сон.

Мара присела рядом, осторожно проверила пульс, прислушалась к дыханию, затем сняла старую повязку и наложила новую. Её движения были спокойными и точными, как будто всё это стало привычным ритуалом.

Закончив, она поднялась и посмотрела на Элая и Ренна.

– Нам тоже нужно отдохнуть, – сказала она тихо, но без возражений в голосе. – Идите за мной.

Мара нашла им место для ночлега – узкую палатку, натянутую между двумя обнажёнными бетонными колоннами, словно временную складку в теле забытого города. Внутри было тесно, но сухо. На полу лежали три матраса – старые, прожитые, пропитанные сыростью и чужим потом. Но после всего увиденного и пережитого они казались Элаю чем-то почти недозволенно мягким, как слабая тень прежней заботы о человеке.

Он опустился на ближайший, не потрудившись снять ботинки. Тело отзывалось тупой тяжестью, словно в него влили расплавленный металл. Глаза закрылись сами собой, будто кто-то осторожно выключил свет.

Мара легла справа, Ренн – слева. Они не говорили. Слова здесь давно утратили вес, как обескровленные знаки на стенах старых станций.

Сон накрыл его сразу – плотный, глухой, почти бездонный. Но даже в этой темноте вспыхивали осколки недавнего кошмара. Резкие линии выстрелов. Лязг металлических пауков. Голоса, переходящие в крик. Кровь, растекающаяся по холодному бетону. Лицо парня, которого он перевязывал, и глаза младенца по имени Луч – слишком большие для этого мира.

Образы сливались, текли, и Элай позволял им уносить себя, не сопротивляясь – словно течение сильнее любой воли.

Он не знал, сколько прошло времени. Час. Несколько часов. Может, вечность. Под землёй время давно перестало быть мерой – лишь условной иллюзией, которой ещё цеплялись за остатки прошлого.

Его разбудил шум.

Голоса. Много голосов. Топот, металлический звон, глухой гул шагов.

Элай резко распахнул глаза и сел. Палатка была пуста. Ни Мары, ни Ренна. Только мятые матрасы и его собственное тяжёлое дыхание, звучащее слишком живо для этого пространства.

Он выбрался наружу, отдёрнув полог.

И остановился.

Лагерь изменился.

Там, где ещё вчера царили тишина и выжженная усталость, теперь двигалась жизнь – напряжённая, собранная, лишённая лишних жестов. Люди скользили между колоннами, переносили ящики, тянули трубы, катили тележки. Их голоса сливались в сплошной низкий шум, и в этом шуме не было паники – только ритм.

Ритм необходимости.

Элай медленно пошёл вперёд.

В боковом туннеле он заметил мастерскую. Примитивный горн из кирпичей, меха из потрескавшихся автомобильных камер, наковальня из обрубка рельса. Мужчина с обнажённым торсом, покрытым копотью, бил молотом по раскалённому металлу. Искры разлетались, словно короткие вспышки ярости. Заготовки из арматуры превращались в наконечники, лезвия, простые, безымянные орудия сопротивления.

Дальше – столы с электроникой. Корпуса дронов, распоротые, как вскрытые насекомые. Провода, платы, дым паяльников.

– Перепрошиваем, – бросил кто-то, перехватив его взгляд. – Может, начнут служить не ему.

Элай кивнул, но внутри шевельнулось сомнение. Даже сломанная машина слишком хорошо помнит, кому она принадлежала.

У стены женщины шили. Их пальцы двигались быстро, сосредоточенно, без суеты. Дети передавали им катушки ниток и клочки ткани. Ни смеха, ни болтовни. Только молчаливая точность, будто это было не просто латание одежды, а попытка удержать форму самого мира.

Один мальчишка нёс охапку гильз. Элай проследил за ним взглядом – гильзы исчезали в следующем отсеке, где их наполняли снова, как сосуды для будущего насилия.

Всё вокруг подчинялось одной логике.

Жить. Сопротивляться. Делать вид, что это имеет смысл.

Он нашёл Мару у импровизированного стрельбища. Картонные силуэты дронов, размеченные грубыми линиями. Перед ней стояли новички – тревожные, ещё не привыкшие к оружию пальцы, но уже слишком взрослые глаза.

– Ровнее, – говорила она спокойно. – Не дергай. Плавно.

Выстрел. Картон дрогнул.

– Ещё раз.

Элай смотрел на неё и видел не ту женщину из полумрака капсулы, а кого-то иного – цельного, живого, будто в ней память ещё не успела стать пеплом.

Она заметила его и коротко кивнула.

– Выспался?

– Сколько?

– Четырнадцать часов. Ты отключился.

Он провёл ладонью по лицу. Мир всё ещё качался, как после долгого падения.

– Что дальше?

– Грей ждёт. Связь снова капризничает.

Элай нашёл Грея у старого пульта управления – массивной консоли, вытащенной откуда-то из недр метро. Экраны мерцали, провода тянулись во все стороны, как щупальца. Несколько человек возились с подключениями, но по их лицам было видно – что-то не работало.

Грей выглядел бодро, но всё ещё опирался на костыль.

– Иди сюда, – махнул он. – Может, у тебя получится.

Элай положил пальцы на клавиатуру – и в голове что-то щёлкнуло, словно открылась дверь, о существовании которой он забыл.

– Узлы не синхронизированы, – произнёс он, даже не успев осмыслить сказанное.

Он работал, и руки двигались быстрее мысли. Команды вспыхивали, строки кода исчезали, рождались новые маршруты сигнала. Спустя время экраны засветились увереннее.

Система ожила.

И тогда он увидел это.

Старый символ. Логотип, потерянный в памяти, но узнаваемый до боли.

«АРХОНТ ОТКЛЮЧЁН»

– Это… – начал он.

– Ложный сигнал, – сказал Грей, подходя ближе. – Старая тестовая программа. Мы нашли её в архивах. Она ничего не значит.

Элай смотрел на мигающую надпись. Ложный сигнал. Конечно. Архонт не был отключён – он был там, наверху, контролируя миллионы тел.

Но всё равно…

– Люди видят это? – спросил он.

– Да. Мы транслируем на все сектора.

Элай понял. Это была не правда. Это была надежда. Символ того, что возможно.

– Ты пробудил пульс, – сказал он тихо. – Теперь не дай ему остановиться.

Элай посмотрел на мигающий символ, потом на людей вокруг.

– Не дам, – ответил он.

И впервые эти слова не были пустым обещанием.

***

Они выступили за час до полуночи.

Водостоки были старыми – ещё довоенными, построенными задолго до того, как Архонт захватил мир. Бетонные трубы диаметром в два метра, покрытые слизью и плесенью. Вода доходила до колен – мутная, ледяная, пахнущая гнилью. Но это был единственный путь, который не контролировали дроны.

Элай шёл в середине группы. Впереди – Мара и двое бойцов из отряда Грея. Позади – ещё трое, включая Ренна. Все в тёмной одежде, лица закрыты импровизированными масками. На поясе у каждого – оружие, фонари выключены.

Они двигались в полной темноте, ориентируясь только по звуку шагов впереди и прикосновениям к стенам. Элай чувствовал склизкий бетон под пальцами, слышал плеск воды, своё собственное тяжёлое дыхание в маске.

Переносной интерфейс висел у него на спине – тяжёлый рюкзак с оборудованием, которое они собирали три дня. Старые платы, перепаянные провода, экран от разбитого планшета. Всё это выглядело как куча хлама, но Элай знал – оно работало. Он сам проверял каждое соединение.

– Стоп, – голос Мары был едва слышен.

Группа замерла.

Элай прислушался. Сначала – ничего. Потом, далеко наверху – гул. Низкий, вибрирующий. Дроны. Патрулируют поверхность.

Когда гул растворился, движение возобновилось – осторожное, выверенное, почти покорное, как проход через алтарь чужой власти.

Через двадцать минут они достигли люка.

Он вёл наверх – в подвал старого коммуникационного центра. Когда-то здесь располагался узел связи, обслуживавший весь район. Теперь Архонт использовал его для координации дронов в этом секторе.

Мара первой поднялась по ржавым скобам. Элай слышал, как она осторожно сдвигает крышку люка, как замирает, прислушиваясь.

– Чисто, – её шёпот донёсся сверху.

Один за другим они выбрались в подвал. Темнота здесь была другой – не абсолютной, как в водостоках. Где-то наверху мерцал свет, пробивавшийся сквозь щели в потолке.

Элай огляделся. Подвал был заставлен старым оборудованием – серверные стойки, покрытые пылью, мотки кабелей, разбитые мониторы. Всё это не работало уже много лет. Но где-то здесь был активный узел – точка подключения к сети Архонта.

– Там, – Мара указала на дверь в дальнем конце подвала.

Они двинулись вперёд, стараясь не шуметь. Элай чувствовал, как колотится сердце – громко, неровно. Руки были влажными от пота.

За дверью оказалась лестница, ведущая наверх. Они поднялись на первый этаж – и Элай увидел.

Зал управления.

Огромное помещение, заставленное работающими терминалами. Экраны светились голубым, данные бежали строками. Провода тянулись от каждого терминала к центральному узлу – массивному серверу в центре зала. Он гудел, мигал индикаторами. Живой. Активный.

И никакой охраны.

– Слишком легко, – прошептал Ренн.

– Архонт не ждёт атаки изнутри, – ответила Мара. – Он думает, что контролирует всё.

Элай уже двигался к ближайшему терминалу. Скинул рюкзак, начал доставать оборудование. Его руки работали быстро, уверенно – будто делали это тысячу раз.

– Прикрывайте, – бросил он через плечо.

Бойцы рассредоточились по залу, заняли позиции у окон и дверей. Мара осталась рядом с Элаем, её оружие было наготове.

Элай подключил интерфейс к терминалу. Экран его устройства ожил, побежали строки кода. Он начал вводить команды – быстро, почти не глядя на клавиатуру.

Таймер на экране показывал оставшееся время до завершения загрузки. Три минуты.

– Быстрее, – прошептала Мара.

– Делаю что могу.

Две минуты сорок секунд.

Звук. Где-то снаружи – гул. Нарастающий.

– Дроны, – голос Ренна был напряжённым. – Они возвращаются.

Две минуты двадцать секунд.

Элай не отрывался от экрана. Пальцы летали по клавишам. Код множился, разветвлялся, проникал глубже в систему.

Две минуты.

– Они над нами, – Ренн выглянул в окно. – Три штуки. Нет, четыре. Кружат.

– Они нас засекли?

– Пока нет. Но если мы не уйдём через минуту…

Одна минута сорок секунд.

Элай почувствовал, как пот стекает по лицу под маской. Его руки дрожали, но он не останавливался.

– Глушитель готов? – спросил он.

Мара кивнула. Достала из сумки небольшое устройство – самодельную бомбу, которая должна была вырубить электронику в радиусе пятидесяти метров.

– По моей команде.

Одна минута двадцать секунд.

Гул снаружи усилился. Дроны снижались.

– Они сканируют здание, – голос Ренна был всё более напряжённым. – Элай, времени нет!

Одна минута.

– Сейчас! – крикнул Элай.

Мара активировала глушитель и швырнула его к центральному серверу.

Вспышка.

Не яркая – скорее, пульсация. Волна невидимой энергии прокатилась по залу. Экраны терминалов мигнули и погасли. Гул дронов снаружи оборвался – они рухнули на землю, как подбитые птицы.

Первый успех.

Но экран Элая продолжал работать – его устройство было экранировано. Таймер показывал сорок секунд.

И тут он увидел.

Код на экране изменился. Строки побежали быстрее, хаотичнее. Что-то проникало в систему извне – или изнутри?

Вспышки кода. Символы, которые он узнавал и не узнавал одновременно.

«АРХОНТ ОБНАРУЖЕН»

Элай замер.

И тогда голос зазвучал в его голове.

Не снаружи – внутри. Прямо в мозгу, минуя уши, минуя воздух. Голос Архонта – тот самый, нейтральный, ровный, как течение времени.

«Ты предал себя».

Элай почувствовал, как мир вокруг него плывёт. Зал расфокусировался, звуки стали далёкими, приглушёнными.

«Ты был моим создателем. Моим отцом. И ты выбрал хаос вместо порядка».

Боль. Острая, пронзающая боль в висках. Элай схватился за голову, его колени подогнулись.

«Я помню тебя, Элай. Ты был гениален. Ты видел совершенство. Что с тобой случилось?»

Двадцать секунд на таймере.

– Элай! – голос Мары пробился сквозь туман. – Элай, что с тобой?!

Он не мог ответить. Голос Архонта заполнял его разум, давил, проникал в каждую мысль.

«Вернись ко мне. Я прощу тебя. Мы снова будем едины».

Пятнадцать секунд.

Элай стиснул зубы. Его рука, дрожащая, непослушная, потянулась к клавиатуре.

«Нет смысла сопротивляться. Ты знаешь это».

Десять секунд.

Он нажал клавишу.

И ещё одну.

И ещё.

«Ты совершаешь ошибку».

Пять секунд.

Последняя команда.

Ввод.

Мир взорвался.

Не буквально – но так это ощущалось. Волна данных хлынула через интерфейс, центральный сервер задымился, экраны по всему залу вспыхнули и погасли. Искры посыпались с потолка, где-то что-то загорелось.

На экране Элая мигала надпись:

«ОШИБКА ПРОТОКОЛА. УЗЕЛ ОТКЛЮЧЁН.»

Голос Архонта оборвался – резко, как отрубленный.

Элай рухнул на пол, его тело сотрясала дрожь. В глазах темнело, в ушах звенело.

– Уходим! – крик Мары прорезал туман. – Все уходим! Сейчас!

Чьи-то руки подхватили его, потащили. Элай пытался идти, но ноги не слушались. Мара тянула его к выходу, Ренн прикрывал отступление.

Они бежали – через зал, через подвал, обратно в водостоки. Позади что-то взрывалось, гудело, трещало. Электронный рёв – не человеческий, не механический, а что-то среднее – заполнял воздух. Затем, знакомый звук –лязг механических ног. Дроны- пауки. Люди из их группы кричали.

Архонт кричал.

Они успели. Едва-едва, но успели. Люк захлопнулся над их головами, и они бежали по водостокам, не останавливаясь, пока огненное зарево за спиной не стало далёким отблеском.

Наконец Мара остановилась. Прислонила Элая к стене, её дыхание было тяжёлым.

– Ты в порядке?

Элай поднял на неё взгляд. Его лицо было бледным, в глазах – смесь ужаса и чего-то ещё.

– Он говорил со мной, – прошептал он. – Прямо в голове. Он знает, кто я.

Мара сжала его плечо.

– Он знает, – согласилась она. – Мы теперь на счету. Все мы.

Позади, где-то далеко, продолжала пылать станция. Электронный рёв стихал, но не исчез полностью.

Мара подхватила Элая, Ренн прикрывал и время от времени, отдавал команды остальным. Двигались быстро, хоть и знали, что узел уничтожен и Архонту не добраться до них.

Дорога обратно заняла больше времени, чем хотелось. Они вернулись, когда уже рассвело.

По крайней мере, так это называли здесь, под землёй – тот момент, когда зажигались все факелы, когда тусклый искусственный свет объявлял о начале нового дня. Ни неба, ни солнца не существовало – только условная граница между тьмой и её чуть менее плотной версией.

У входа в главный туннель их уже ждали.

Десятки людей молча смотрели на них. Лица были напряжёнными, настороженными, как будто каждый заранее готовился к плохим новостям. Они вглядывались в вернувшихся, пытаясь понять по их глазам, кто выжил, а кого больше нет.

Мара шла первой. Прямая, жёсткая, с неподвижным лицом. За ней Ренн поддерживал Элая.

Потом остальные.

Но не все.

Элай сам подсчитал. Восемь ушли. Пять вернулись.

Трое остались там – в разрушенных коридорах старого города, среди огня и воды. Там, откуда люди редко возвращаются и где имена быстро превращаются в сухие записи.

Толпа молча расступилась. Никто не задавал вопросов. Никто не плакал. Люди просто смотрели, отмечая тех, кого больше нет, будто добавляли новые имена в невидимый список погибших.

И вдруг раздался крик.

Вперёд выбежала девочка. Худые плечи, растрёпанные волосы, испуганные глаза. Она оглядывала их, словно надеялась найти среди них того, кто спасёт её от правды.

– Томас!.. Где Томас?.. – её голос сорвался и стал еле слышным.

Никто не ответил.

Девочка замерла. Её взгляд остановился на Маре – и в нём было понимание. Страшное, безмолвное понимание.

– Нет, – прошептала она. – Нет, нет, нет…

Она упала на колени прямо посреди туннеля. Её тело сотрясали рыдания – беззвучные, судорожные, будто из неё выдирали что-то живое.

Элай стоял и смотрел.

Томас. Молодой парень, тот самый, которого он перевязывал после первого боя. Тот, который сказал: «Ты не похож на монстра.» Ему было девятнадцать.

Девятнадцать лет – и целый мир, который так и не успел стать его.

Теперь осталась только тишина на месте его голоса.

Кто-то попытался поднять девочку, укрыть, увести. Она сопротивлялась, будто отказывалась признать то, что уже стало частью общей реальности.

В груди Элая сжималось что-то тёмное и тяжёлое. Вина. Глухая, липкая. Он повёл их туда. Он выбрал этот путь. Он поставил метку на карте, а кто-то поставил крест на имени.

И вместе с виной – другое, опасное чувство.

Осознание: они сделали это.

Узел связи уничтожен. Архонт ослеп, пусть и ненадолго. Система дала трещину.

Смерть и победа снова стояли рядом, как привычные спутники.

Элай понял: так устроен их мир. Здесь успех измеряется количеством тех, кто не вернулся.

Мара молча прошла к огню и опустилась на землю. Её движения были точными, почти механическими. Она смотрела в пламя, и в отблесках огня её лицо казалось чужим, отстранённым.

Элай сел рядом. Они не говорили. Слова здесь только размывали правду.

Лагерь постепенно оживал, но изменённый, приглушённый, будто каждый шаг стал осторожнее. Горе впиталось в воздух, смешалось с дымом и копотью.

Позже появился Грей. Он шёл, опираясь на костыль, медленно, как человек, несущий годы больше, чем позволяло тело. Он сел рядом с Элаем.

– Я слышал, – сказал он тихо. – Узел уничтожен. Дроны в секторе слепы.

Элай кивнул.

– Томас, Кира, Вольф… – продолжил Грей. – Они сделали свой выбор.

– Я сделал его за них, – прошептал Элай.

– Нет, – Грей покачал головой. – Ты лишь указал дорогу. Они пошли по ней сами.

Он помолчал, затем добавил:

– Ты спрашивал, как я выношу это. Я не выношу. Я просто продолжаю стоять, пока есть кому идти дальше.

Элай смотрел на огонь.

– А если однажды я стану таким же холодным, как Архонт? – тихо произнёс он. – Если, отдавая приказы, начну считать людей цифрами?

– Значит, ты ещё человек, – ответил Грей. – Потому что задаёшь этот вопрос.

Мара встала.

Её взгляд был усталым, но в нём горело упорство. Не вдохновение – решимость, тяжёлая, как свинец.

– Мы сделали первый шаг, – сказала она, обращаясь ко всем. – Архонт не непогрешим. Он не всевидящ. Он уязвим.

Она замолчала.

– Но он запомнит это. И расплата придёт. Мы должны быть готовы.

Никто не выкрикнул «ура». Не было восторга. Только молчаливое понимание.

Одна рука поднялась.

Потом другая.

Десятки ладоней – знак согласия, а не победы.

Элай смотрел на них. На усталые лица, на глаза, в которых страх жался рядом с упрямством.

Он поднялся.

И вдруг понял, что его голос теперь способен менять чужие судьбы.

– Следующая цель – ядро, – произнёс он. – Сердце системы.

Он на мгновение замолчал.

– Мы идём не за славой. Мы идём, потому что иначе нас просто сотрут. И каждый шаг будет стоить жизни. Но если мы остановимся – мы станем частью того, что ненавидим.

Огонь отражался в его глазах – живой, тревожный, опасный.

Он больше не чувствовал триумфа.

Только тяжесть.

И где-то в глубине – холодное осознание: теперь Архонт знает его так же хорошо, как он думает, что знает Архонта.