Мара

Снежена завела всех в дальний малинник. Ягод – завались, запахи кругом умопомрачительные. Да уж, экологически чистые продукты. Девушки наелись, затем быстро наполняли корзины. Боярышни позволили холопкам вначале есть, потом собирать. А матушка-боярыня не позволяла. Мечислав так налопался малины, что и глядеть уж на нее не мог.

Затем девушки купались в реке, сотник отошел и отвернулся. Может, он и подглядывал? Кате это было всё равно. Плескались, брызгались, визжали. Не разберешь, где холопки, а где боярышни. Вылезли из воды. Катя выжала волосы, распустила их, они укрыли ей всю спину, смеясь, засунула себе в волосы какой-то цветок. На кустах висели рубашки и сарафаны. Катя, Дежка и Миска успели надеть рубашки, Снежена и Забава не успели. Вдруг…

Вдруг послышалось идиотское:

– Гы-гы-гы…

Катя развернулась на сто восемьдесят градусов. Из кустов, гадко хихикая, вылезли два мужика, один косоглазый и несуразно тощий, другой лысый, плотный и мелкий ростом. А из-за деревьев подошел еще один. Последний был богато одет, с мечом, молод, красив внешне, в отличие от тех двух. Он самодовольно ухмылялся. Голая Снежена быстро кинулась в воду, а голая Забава даже руками не прикрывалась.

– Гы-гы-гы… – хихикали два придурка.

– Замолчьте! – приказал им богато одетый красавчик.

Они его послушались. Может, это его холопы? Или кто они ему там? Катя вздрогнула. Не хватает еще быть изнасилованной древними варварами! Красавчик похотливо поглядывал на голую девушку. На одетых тоже. К нему подошел Мечислав.

– Здрав будь, боярин, поклонился он красавчику. – Пред тобой дщери воеводы боярина Твердислава Евсеевича. И сенные девки их. Отпусти дев с честью, без обиды.

– А мне твой воевода не указ. Мой князь его на кол посадит, коли захочет. Вон, холоп! – ответил красавчик. – Пока другие мои холопья не подошли.

– А я не холоп, – зловеще оскалился Мечислав.

Катя толком не поняла, что произошло дальше. Мечислав выхватил свой меч и… не прошло, наверно, минуты, красавчик и придурки валялись мертвые в крови. Мечислав быстро справился и с подошедшими на выручку другими вооруженными холопами. Да уж. Имя у дружинника соответствующее. Вскоре кругом валялись трупы в крови. А дальше еще почище. Снежена вылезла из воды и девушки, кроме Кати, голые и одетые, повалились на траву, закрыв глаза. Затем из-за кустов выскочил… Сыч.

– Грубо работаешь, – сказал он Мечиславу.

– И как это понимать? – заговорила, наконец, Катя.

– А понимай, как хочешь, – ответил Сыч.

– Девушки тоже мертвы? – поинтересовалась Катя.

– Зачем же? – хмыкнул Мечислав. – Заснули безвредно. Проснутся и не вспомнят ничего.

– Мог бы и мужиков отключить, – заметил Сыч. – А ты их всех перебил. Грубо работаешь.

– Они получили по заслугам. Они все со своим боярином участвовали в «развлечениях» князя, – отозвался Мечислав.

– Так это какой-то боярин, – поняла Катя.

– А ты думала, сам князь Лютомир Убивец, – хохотнул Сыч. – Это был всего лишь один из его любимчиков.

– Дедуля, не смейся. Скажи лучше, когда меня в мой мир вернут? Мне здесь надоело.

– А я разве знаю? Мы про это говорили уже. Ты уж извини, нам с Мечиславом поговорить надо.

Катя повалилась на траву, закрыла глаза и… больше ничего не помнила. Потом Катя осознала себя идущей по лесу с двумя корзинами в руках. Все пять девушек шли с корзинами, разумеется, одетые. И дружинник тоже. Домой вернулись без приключений, благополучно дотащили малину. Мечислав, значит, тоже из них, или их агент. Естественно, Снежена и служанки не помнили ни того боярина с его придурками-холопами, ни то побоище, ни Сыча. Почистили им память.

Потом в городке долго болтали, что нашли в лесу боярина Любомысла с холопами. Какие-то воины их перебили. А воины те невесть куда пропали. Ясное дело, без нечистой силы не обошлось, без нежити. Боярин тот был одним из любимчиков князя Лютомира, участвовал в его кровавых «забавах». Он приехал в свою вотчину, что неподалеку от Тишвина. Поразвлечься и отдохнуть от столицы. Поразвлекся и отдохнул по полной программе, подумала Катя.

Из стольного града люди князя приезжали, выспрашивали, с воеводой говорили, Катя даже не пыталась подслушать, о чем. Княжеские посланцы в лес с воеводой, его дружинниками и жрецами ходили. Катя и Мечислав, разумеется, помалкивали, а Снежена и три сенные девушки, естественно, ничего не могли вспомнить. Впрочем, никого из них люди князя и не выспрашивали. Убрались они, наконец-то, хвала богам! Бедняга Марин батюшка боялся, чтоб и его город не спалили, чтоб и его с жителями князь не перебил, посчитав изменниками. С него станется. Но всё обошлось. Карательную экспедицию не послали.

Между тем наступила осень. Катя и в прежнем мире не любила это время года. А здесь… А здесь, хоть и тепло пока, но дожди. Хоть улицы в их городке и мощеные, но грязищи хватает. Асфальта, естественно, нет.

Подолгу сидела с сестрицей и сенными девушками в светлице, вышивали, пряли, сказки рассказывали. Иногда и другие боярышни в гости захаживали. Все они верили в русалок, кикимор, леших, водяных, домовых. Рассуждали про них на полном серьезе. Кате временами очень смешно становилось. Но не доказывать же, что русалок, водяных, кикимор, домовых и леших нет. Ее бы не поняли. Хорошо, что хоть кот, ученый и ходящий по цепи кругом, и избушка на курьих ножках в их рассказах не фигурировали. Катя умела прясть, хорошо вышивала. Она уже не удивлялась этому. Навыки Мары.

Их жилище, хоть и называлось теремом или боярскими хоромами, но внутри хоромы были не слишком просторные. А что еще хуже, не было стекол, окна закрывали бычьи пузыри. Они пропускали слишком мало света даже днем, не говоря уж о вечере. Полумрак разгоняли свечи, хорошо хоть не лучина. Кате в первое время ужасно хотелось включить свет. Катя посмеивалась про себя: Снежена и девки не поняли бы, что значит «включить свет», если б она вслух это сказала. А некоторые идиоты в ее мире ругают блага цивилизации. Их бы сюда! Пошлепали бы по грязи в дождь или после дождя. Посидели бы вечерами в темнотище без телевизоров и компьютеров. Поболели бы всякими «огневицами», от которых больше половины детей помирают. И взрослые тоже.

В один погожий денек с самого рассвета крутились во дворе холопки. Под руководством старой ключницы Гореславны развешивали одежды, шубы, отдельно раскладывали тюфяки, подушки и одеяла. Катя залюбовалась шубами – собольими и лисьими, жемчугом, и самоцветами расшитыми. Развесив и разложив всё это, сенные девки расслабились, Гореславна отлучилась куда-то по хозяйству. Забава стала глазки строить холопу Тишке. Тот загляделся на нее и опрокинул деревянное ведро помоев, что тащил. Закончилось это печально. Пострадала роскошная соболиная шуба с жемчугом и самоцветами. Поднялся визг-крик. Во двор сбежались, кажись, все обитатели терема, кроме хозяина. Пришла и сама хозяйка. Катя еще не видела матушку-боярыню такой злой. Мамелфа велела Забаву и Тишку выпороть. А потом обратно в деревню отправить.

Катя подумала, какое варварство. Вспомнила роман одной писательницы про «попаданку» в прошлое. Так эта авторша утверждала, что пороть служанок – так и надо. За дело. Сюда бы эту писательницу! Вот бы ее выпороть. Что бы она после этого сказала? Или написала? Катя уговаривала матушку простить Забаву и Тишку, чем несказанно удивила боярыню. У той даже злоба от удивления почти прошла.

– Мара, ты ж за холопов и девок не вступалась, – проговорила Мамелфа Путятишна. – Это ты опосля огневицы чудить стала.

В конце концов, Забаве и Тишке дали на половину меньше ударов, чем поначалу приказала боярыня. В деревню их не отослали, в боярских хоромах служить оставили. Катя с Дежкой навестили поротых и мазь целебную им принесли, даже спины помазали пострадавшим. Забава с Тишкой дивились доброте боярышни, руки ей целовали. Шубу не спасли, жемчуга и самоцветы с нее пришлось снять. Катя больше жалела живых людей, чем шубу, даже такую шикарную. К тому ж эти несчастные не нарочно испортили шубу. Не хотели ж.

– Сестрица, ты точно от своей хвори долбанулась, – сказала Снежена.

Она имела в виду не только жалость к холопам. Катя (Мара) вела себя странно, по меркам этого мира. В прежнем мире у нее был пудель Черныш. И здесь Катя нашла черного заросшего щенка. Конечно, не пуделя, но неважно. Сама вымыла его, велела наточить ножницы (какие они большие и грубые) и кое-как песика обкорнала. И добилась от матушки-боярыни разрешения держать его в их с сестрицей светелке. Тоже Чернышом назвала. По здешним меркам держать собак в комнатах – неслыханно. Их место на цепях, в будках да на псарнях. В городке долго сплетничали еще и о причудах воеводиной старшой дочки.

Боярыня Мамелфа Путятишна потеряла троих своих детей, она стала гораздо добрее к оставшимся двум. Особенно к Маре, которую чуть огневица не унесла вместе с младшенькими. Так что она позволяла Марушке и песика в светелке держать, и за холопов заступаться. А боярин Твердислав Евсеевич не интересовался такими пустяками, как порка холопов или песик в девичьей светелке.

* * *

Относительно спокойное житье-бытье Кати (Мары) оборвалось в одночасье. Боярин Твердислав велел старшей дочке учиться биться на мечах. А учить поручил Мечиславу. Раз помер сын единственный, можно и старшую дщерь обучать, обычай дозволял и отец жениха не противился. Напрасно Катя плакала, вместе с матушкой и сестрицей уговаривали батюшку. Ничего не помогло. Пришлось подчиниться воле родителя. Катя и в прежнем мире терпеть не могла всякие спортзалы. А тут Мечислав стал гонять ее до седьмого пота. Снежена радовалась, что боги ее от такой участи избавили, она не старшая дочка. Сволочи эти пришельцы! Злилась Катя. Поставили всё-таки в невыносимые условия.

…Катя с Мечиславом отрабатывали шаги с ударами, она, как и он, в рубашке и штанах. Они впервые одни на площадке.

– Уморилась, – хмыкнул Мечислав, – ладно.

Разрешил отдохнуть. Это было кстати. Катя вытерла с лица пот относительно чистой холстиной, некоторое время тяжело дышала. Надо бы поговорить с ним. Раньше не получалось. На площадке всё время крутились дружинники. Мечислав ведь не одну ее обучал.

– Долго я буду торчать в этом мире?! Зачем меня сюда зашвырнули?! Меня здесь так всё достало!

– А я почем знаю? Не я тебя сюда притащил.

– Ага, не ты притащил, не тебе возвращать. Сыч мне то же самое сказал.

– Сыч больше меня знает. С ним и говори.

– Бесполезно.

– Думаешь, со мной «полезно»? У тебя в этом мире особая миссия.

– Какая еще особая миссия?!

– А я почем знаю? Я оберегаю тебя.

Ого, нечто вроде личной охраны.