В петле времени

– Верно-верно…

– Бред какой, – покосился Морис, – не пройдёт и недели, как нас раскусят.

– А нам и не нужно больше недели, – говорил Ронни. – Другие, настоящие жертвы, начнут давать показания, они восстанут против него.

– И где мне искать такую актрису?

– Можно и не актрису, – сказал Ронни.

– Хорошо, и где мне искать такую не актрису? Её ведь надо ввести в курс дела, а мы не имеем права разглашать детали дела посторонним людям. Она же разболтает всё.

– Ты прав, – почесал затылок Ронни, – нужен свой человек. О! – подпрыгнул он на стуле.

– Что?

– Возьми Глорию!

– Кого?

– Меня?

– Её?

– А почему нет?

– Она не сможет.

– Почему это я не смогу?

– Да, почему это она не сможет?

– Всё я смогу!

– Всё она сможет.

– Даже не думайте.

– В школе я играла в театральной студии.

– Ты видишь, Бенджи, она играла в студии…

– Нигде она не играла!

– А могла бы сыграть, и сыграю! – ткнула она в Мориса своим длинным ногтем. – И ты дашь мне эту роль!

– О господи!

– Не молись, не поможет, – сказала Глория и поправила причёску. Она выдержала театральную паузу, заморгала, закатила глаза и вернула их на место.

– Когда мне было шестнадцать, – начала она, – мама привела меня в театральное агентство, – на глазах Глории появились слёзы, они наполнились слезами, одна даже выкатилась.

– О нет…

– Да, Бенджи, да, – хлопал по столу Ронни, не скрывая удовольствия.

– Я была молоденькой девочкой, только окончившей школу, и не знала, какой ад меня ждёт.

– Ну всё, хватит, это не обсуждается!

Все замолчали. Морис смотрел в монитор, Ронни смотрел на Глорию, он всегда знал, что она не в себе, но чтобы настолько… А ведь и правда похожа, думал он, грызя колпачок от шариковой ручки. Глория смотрела в большой зал с огромной высокой сцены, освещённой софитами, массой мелких огоньков, рассыпанных как сверкающий бисер по лестницам, по круглому подиуму, на котором и стояла она с золотой статуэткой. Она смотрела в зал и видела тысячи глаз, восхищённых ею, тысячи людей аплодировали ей и завидовали. «Глория Фернандо, – объявили ведущие, – Глория…»

– Глория, – услышала она капитана, что с кружкой кофе стоял перед ней, – почему на моей кружке губная помада? – спросил он. Две его брови соединились в одну, они всегда так делали, когда он сердился.

– Это твоя помада, Глория, ты пила из неё? Из моей кружки!

Глория обернулась. Капитан застыл, и замолчал, и пожалел, что подошёл. Он давно уже зарёкся не подходить к женщинам без острой на то нужды, ничего хорошего из этого не выходило.

По румяным, напудренным щекам Глории текли слёзы, тушь размазалась, а помада вышла за границы дозволенного.

– Э-э, – сказал капитан, – э-э-э, – не находил он слов, – собственно, может, это и не помада вовсе, может, мне показалось.

Он стёр пальцем малиновый след.

– И вообще, – перешёл он на Мориса, – что там с делом профессора? Он пропал или нет?

– Мы были в университете, потом у его жены. И она заявила, что муж прислал ей письмо с просьбой не беспокоиться за него. Он отправился в горы.

– Зачем?

– Подумать.

– Подумать?

– Ну, учёные думают, капитан, – сказал Морис и осёкся. Это могло прозвучать как оскорбление.

– Так и знал, – сказал капитан, – учёные – те ещё психи. Вот был у меня один знакомый ботаник… – капитан замолчал. Он подумал, что не стоило посвящать персонал в свою частную жизнь, вообще, границы и субординация – это лучшее, что могло породить цивилизованное общество.

– Значит, дело мы закрываем? – спросил он.

– Выходит так, – ответил Морис.

Капитан ещё помялся на месте, возле потёкшей физиономии Глории, крякнул в кулак и ушёл.

– Да что с тобой Глория, ты даже капитана напугала.

– Да, – протянул Ронни, – ты единственная, кого он боится.

– Я могла бы стать актрисой, – всхлипывала она.

– Все мы кем-то да могли стать. Но стали тем, кто есть. И что теперь?

– Разреши мне, Бенджи, я хочу быть актрисой.

– Даже не думай, Глория, – встал он из-за стола, – этого не будет.