Земля матерей

Вскоре они стали жить вместе, меньше чем через полгода, поскольку у Коул истек срок аренды, а Девон снимал квартиру в Браамфонтейне, классную, с панорамным видом на город, но также очень шумную из-за студентов и золотой молодежи. Но в любом случае все это было временным, потому что Девон собирался после окончания аспирантуры вернуться в Штаты, а может быть, она приедет к нему в гости? Что она и сделала, и они приложили все силы, но ей не разрешили работать, а Коул не могла сидеть на диване без дела целый день, поэтому они расстались, она вернулась домой, и это был сущий ад. Но через шестнадцать долгих и ужасных месяцев Девон нашел способ вернуться – работа в компании по производству медицинской аппаратуры, которая платила в рандах, к несчастью, но поддерживала все его начинания.

Коул не собиралась объяснять все это сотруднику иммиграционной службы.

– Гм. – Сотрудник оторвал взгляд от их зеленых южно-африканских паспортов, «зеленых мамб», как их называла ее лучшая подруга Келетсо, потому что они кусают огромными визовыми сборами за посещение всех тех стран, куда не пускают их обладателей. – И после окончания отпуска вы возвращаетесь в Южную Африку?

– Да, мы там живем, – подтвердила Коул, гордясь этой суровой истиной. Прочь от повседневного нацизма и стрельбы в школах, настолько регулярной, что ее можно считать неотъемлемой частью учебного календаря, такой же, как школьные вечера и первенство по футболу, прочь от медленного убивания демократии, от полицейских, по любому поводу хватающихся за оружие, и от ужаса воспитания чернокожего сына в Америке. «Но как вы можете жить там? – спрашивали у Коул (и в первую очередь Девон, ее муж-американец), имея в виду Йоханнесбург. – Разве там не опасно?» На что ей хотелось ответить: «А как вы можете жить здесь?»

География понятия «дом» случайная: где человек родился, где вырос, различные мелочи, определяющие то, что его сформировало и что он знает. Дом – это чистая случайность. Но он также может быть сознательным выбором. Они с Девоном построили полноценную жизнь в Южной Африке, со своими друзьями, с друзьями Майлса, с хорошей работой и замечательной школой, и маленьким уютным домиком в Орендж-Гроув, с большими окнами и скрипучими половицами, всегда предупреждавшими их о том, что Майлс собирается запрыгнуть к ним в кровать, и зимней сыростью, с которой приходилось бороться каждый год, с заросшим садом, где любила бродить в высокой траве их кошка Мьюэлла Фитцджеральд и терлась об их щиколотки. Они выбрали этот дом, эту жизнь, этих людей. Сознательно. Так что да, она собиралась вернуться обратно, черт побери, спасибо за то, что спросил, парень из иммиграционной службы.

Не искушай судьбу.

– Пожалуйста, положите правую руку на сканер отпечатков пальцев. Смотрите в объектив камеры. И вы тоже, молодой человек. – Сотрудник иммиграционной службы долго изучал экран своего компьютера, наконец поставил штамп в их «зеленые мамбы» и махнул рукой: – Обязательно посетите «Диснейленд»!

Они подхватили заразу именно там? На сканере, который, как обратила внимание Коул, никто никогда не протирал? Или на кнопке вызова лифта в гостинице? Набирая пин-код кредитной карточки в ресторане? На перилах смотровой площадки? Или в игровой комнате? Коул знала только то, что через считаные дни все восьмеро свалились с гриппом. Тогда они еще не знали, что это ЧВК. Этого никто не знал. И что? несет в себе этот штамм – онковирус, подобный чертику из табакерки.

Выходные они провели в соплях, держась на коктейле из жаропонижающих и противогриппозных таблеток, которые Коул захватила с собой из Южной Африки в аптечке первой помощи.

– По крайней мере, это не корь, – шутил Девон.

Они не выходили из своих смежных номеров, Джей построил крепость из опрокинутых стульев, накрытых одеялами, еду им доставляли в номер, они смотрели по телевизору фильмы, и все это помогало им почувствовать себя одной семьей, правда? «Соединительные ткани», – пошутила Коул, и даже грозная Тайла улыбнулась.

А через четыре месяца Джею поставили диагноз. Какова была вероятность того, что у семнадцатилетнего подростка разовьется рак предстательной железы? Это было все равно что выиграть в самую страшную лотерею на свете. Девон на Рождество снова улетел в Соединенные Штаты, в феврале Коул и Майлс присоединились к нему в Чикаго, – тогда воздушное сообщение все еще было раздражающим удобством, а не из ряда вон выходящей редкостью для очень богатых или обладающих связями. Майлс настоял на том, чтобы навестить Джея в больнице, и нацепил по этому случаю значок «На хрен онкологию», который по его просьбе купила в интернете Коул.

– Ты не могла найти что-нибудь более цензурное? – пожаловался Девон. – Для ребенка носить такой значок не очень. И как к этому отнесутся другие пациенты?

– Я на сто процентов уверена в их реакции. – Они с Майлсом обсуждали это во время долгого перелета. Если бы можно было удалить злокачественную опухоль чистым праведным гневом, они смогли бы вылечить Джея и всех в радиусе тысячи миль вокруг.

Коул переключалась на другой канал, когда начинались выпуски новостей – камера жадно искала осунувшихся мужчин и мальчиков в палатах онкологических отделений, диаграммы показывали число новых заболеваний в разных странах мира, мрачная статистика смертности, – это чтобы защитить Майлса, оправдывалась она перед собой, – а потом, после того как он ложился спать, хваталась за них с исступлением наркомана.

«Беспрецедентная глобальная эпидемия» – эту фразу можно было услышать чаще всего, вместе с «эксперты изучают возможное влияние окружающей среды», и которую больше всего любила Коул, впервые прозвучавшую из уст контуженного онколога, «просто рак развивается не так». Эта фраза быстро стала мемом. Коул поймала Майлса за просмотром ролика в «Ютубе», с нарезками из фильмов про зомби с наложенным пульсирующим электронным ритмом, ускоряющимся все быстрее и быстрее.

Когда они вошли в двухуровневую квартиру родственников, провонявшие по?том, умирающие от смены часовых поясов, Тайла заключила Коул в объятия, слишком крепкие, слишком долгие. Коул встревожил ее вид: она была растрепанной, в мешковатом свитере и джинсах, косички спутаны в беспорядочный комок, а не уложены ровными дорожками, как обычно, лицо пепельно-серое с мешками под глазами. «Вот что делает с человеком страх», – подумала Коул. Страх и горе. Эрик постоянно улыбался, предлагал кофе, а через пять минут снова кофе, а близнецы подавленно ходили следом за родителями. Ужасное предчувствие прочно обосновалось в доме еще одним нежеланным гостем. Но, разумеется, долго так продолжаться не могло. Близнецы утащили Майлса к себе в комнату, и доносящиеся оттуда яркие вспышки смеха резали острыми ножами взрослых, сидящих внизу за чашками кофе (спасибо тебе, Эрик).

И все-таки Коул оказалась не готова к тому, каким изможденным оказался Джей, когда они его навестили. Как будто из него вытянули все жизненные силы. Кожа обтягивала кости, тусклые глаза запали. Тайла и Эрик ждали за дверью – поскольку согласно больничным правилам к больному одновременно допускались не больше трех посетителей, и к тому же свояченица настояла на том, что ей нужно прийти в себя. Держаться за нормальную жизнь всеми возможными средствами. Теперь Коул понимает, что это такое.

Увидев Майлса, Джей улыбнулся – бледная тень его прежней улыбки до ушей, его губы лишь слегка вздрогнули. Складки в уголках глаз, вероятно, были обусловлены болью. В сказках детей предостерегают насчет ведьм с отравленными яблоками и коварных первых министров, подмешивающих королям в вино смертельный яд. Попробуйте объяснить своему десятилетнему ребенку, что врачи сознательно закачивают Джею в вены яд, чтобы убить другой яд, растущий в потаенных глубинах его организма, опухоль выпирает из клеток подобно игрушкам для ванной, которые в воде расправляются в губки в виде животных.

– Привет, мелюзга. – Джей протянул руку, чтобы потрогать значок Майлса. – Мне он нравится.

– Привет, Джей, – только и смогла выдавить Коул, прежде чем слова застряли у нее в горле. Совершенно лысая голова подростка, отсутствие бровей и ресниц сделали его глаза просто огромными.

– Не хочешь подсесть ко мне? – похлопал по койке Джей.

– Наверное, лучше этого не делать…

– Все в порядке, – вмешался Девон. – Тайла говорит, девочки постоянно так делают. Только сначала разуйся, дружок.

– Не задень за капельницы и прочее дерьмо. Подожди, дай я подниму спинку. Если хочешь это сделать, нажми кнопку. Но только осторожно, иначе кровать сложится пополам.

– На что это похоже? – спросил Майлс, устраиваясь рядышком с Джеем, но все-таки не прикасаясь к нему.

– Когда я писаю, больно. Очень больно. И химиотерапия просто бесит. От нее все равно нет никакого толка.

– Джей… – предостерегающе начал было Девон.

– А что? Я не собираюсь ему врать. – Джей злился. Что было понятно. – Ты ведь не боишься правды, да, мелюзга?

– Да!

– На хрен онкологию!

– На хрен онкологию. – Но Майлс оглянулся на мать, словно спрашивая у нее разрешение посквернословить.

– Знаешь, Джей, Майлс нарисовал для тебя комикс.

– Классно! – махнул рукой Джей. Помимо воли Коул отметила, как выступают вены, усыпанные оспинками следов от уколов. – Ты нарисовал для меня комикс?

– Ага, про монстров, завоевывающих мир.

– Да, вижу. Расскажи мне вот про этого типа, у него страшный вид.

– Это Извергатель, у него вместо головы вулкан, и когда он злится – бум! Вокруг раскаленная жидкая лава и пылающие камни! И у тебя плавится лицо.

– Временами у меня как раз такое ощущение.

– А это Шшшшш. Змея, но с руками, и она может выстреливать из пальцев пауков.

– Каких-то особенных пауков, вроде каракуртов или тех жутких, что обитают у вас в Южной Африке?

– Пауков-волков! И пауков-бабуинов! Это те, что похожи на тарантулов. Шшшшш может стрелять любыми пауками, какими только захочет!

– О, круто, круто. – Джей заметно слабеет.

– А это их заклятый враг Граммофонша, злобная старуха со старым граммофоном вместо головы, которая хочет забрать у монстров всех детей и с помощью машины времени вернуть их в те дни, когда все было черно-белым и даже не было интернета.

– Жутковатое какое-то место. Слушай, мелюзга, я что-то устал. Давай мы продолжим потом.

– Ладно, – сказал Майлс, соскальзывая с койки. Коул затруднилась бы сказать, кто испытал большее облегчение.

– Пошли, – сказала она, обнимая сына за плечо. – Мы придем завтра.

Но после этого раза она приводила Майлса повидаться со своим двоюродным братом лишь дважды. В разговоре с ним звучали разные страшные слова. Аденокарцинома. Шкала Глисона[8 - Шкала Глисона – используется для гистологической оценки дифференцировки рака простаты.]. Обширные метастазы. Дополнительная терапия. Рецидив. Передача другому лицу прав по принятию медицинских решений. И единственная тема, о которой говорили дома. Эвтаназия.

Коул уяснила, что люди чересчур охотно используют слово «невыносимый». Оказывается, на самом деле невыносимо пройти через все это. Джей умер дома, во сне, месяц спустя. Это помог сделать морфий. Если тебе повезло иметь доступ к морфию, если ты был одним из первых.

Говорить было нечего – только то, что невозможно выразить словами. Чувство вины диким зверем металось и рычало в тесноте грудной клетки Коул. Она боялась открыть рот из страха, что вырвутся слова зверя: «Слава богу! Слава богу, что это был твой сын, а не мой!» Сознавая, что Тайле и Эрику хотелось выдать ей горькое: «Как ты смеешь по-прежнему иметь ребенка, живого и здорового?»

Черной дырой может стать все, что угодно, если это сжать с достаточной силой. Именно такой была реакция Тайлы: она провалилась под тяжестью своего горя, поглощая весь свет. Эрик ударился в противоположную крайность, погрузился с головой в работу, чтобы не подпускать боль близко, пытался развеселить девочек, взял на себя стирку, готовку и выполнение уроков. Предложения помощи отнимали у него единственную его опору. Девон старался как мог, но это только прогоняло Эрика в другую комнату, к другой работе.