Герцог в сияющих доспехах

– В свадебном платье, – напомнил Рипли.

– Не могу же я снять его и снова надеть, как плащ. – Она говорила едва ли не по слогам, с исключительным терпением, как обычно что-то объясняют непонятливым детям. – Это очень сложно.

– Там дождь, – спокойно возразил Рипли.

Она отвернулась и уставилась в окно. Дождевые капли сбегали вниз по стеклу извилистыми дорожками.

Леди с королевским достоинством взмахнула рукой, отсылая его прочь, повернулась к окну и опять занялась непослушной задвижкой. На сей раз она поддалась. Олимпия толкнула створку, открывая окно, и выбралась наружу, в трепещущем облаке кружев и атласа, буркнув уже с улицы:

– Прощайте.

Некоторое время Рипли просто стоял, будто в ступоре.

Она захотела уйти, а он считал недостойным удерживать женщин против их воли. Он мог бы пойти к Эшмонту и сказать, что его невеста пустилась в бега, мог вернуться в гостиную и предупредить кого-нибудь из мужчин ее семьи.

Это не его беда. Это беда Эшмонта.

Правда, он уполномочил Рипли быть его опекуном на свадьбе, потому что переживал, как бы что не пошло наперекосяк, и Рипли пообещал обо всем позаботиться, но поиски невесты в этот перечень не входили, да она вроде бы и не хотела, чтобы ее разыскивали… судя по тому, что плакала и была пьяна…

– Что б тебя! – сплюнул Рипли и вылез в окно.

Белое атласно-кружевное облако он успел заметить за миг до того, как девушка исчезла в зарослях деревьев и высокого кустарника, и ускорил шаг, то и дело поглядывая на окна дома. Кажется, никто ничего пока не заподозрил. Тем лучше. Если он скоренько приведет беглянку назад, они замнут скандал, и все будет в порядке.

Оглядевшись по сторонам, садовника он также не заметил: работники наверняка тоже где-нибудь пировали или просто попрятались от дождя.

Рипли слышал, как дождевые капли колотят по листве, траве и дорожкам, но сосредоточился на том, чтобы не потерять из виду невесту: леди очень резво продвигалась вперед, несмотря на обилие атласа, кружев и раздувающиеся рукава.

Он не стал кричать, поскольку было пока еще непонятно, убегает ли она со свадьбы или это действие бренди, и не хотел ее пугать или провоцировать на что-то совсем уж безрассудное. Хотя что это может быть, в данный момент даже представить невозможно.

Ее одежда не годилась для подобных упражнений – как, собственно, любая женская одежда, – да и место явно не беговая дорожка, а полоса препятствий. Сад в Ньюленд-хаусе так разросся, что деревья густо сплетали свои кроны, похоже, еще со времен королевы Анны. На скользкой почве невеста – во всем великолепии своего наряда и к тому же изрядно навеселе – рисковала подвернуть ногу, запутаться в юбках и поскользнуться или не удержаться на собственных непослушных ногах.

Рипли подобрался достаточно близко, чтобы увидеть, как ее нога поехала вперед, а руки замолотили в воздухе, точно крылья мельницы, когда она пыталась удержать равновесие, но опоздал на долю секунды, чтобы подхватить ее прежде, чем она проиграла битву и шлепнулась на землю.

Рипли схватил девицу за плечи и поставил на ноги, но та принялась брыкаться. Сквозь тысячи слоев платья и нижнего белья он чувствовал, как ее ягодицы приходят в соприкосновение с его чреслами, и на некоторое время это здорово его отвлекло: он ведь мужчина. «Отличная задница», – было его первой мыслью, но тут же пришла другая: «Делай что должен: приведи ее обратно».

– Прошу прощения. Я что, ошибся? Неужели вы хотите, чтобы я оставил вас лежать в грязи?

– Вы помяли мне рукава!

Дождь лил как из ведра. Шляпа Рипли осталась в доме, а без нее он казался себе голым: хуже даже, чем без одежды. К тому же промок до нитки.

Рипли разжал руки.

– Как скажете, но платье ваше уже испорчено: с него течет грязь, а на спине пятна от травы, как будто вы кувыркались в кустах с любовником. Да, то-то все повеселятся. Особенно Эшмонт. И поскольку я единственный мужчина, оказавшийся подле вас, меня он и вызовет на дуэль. И тогда мне придется лечить его боевые раны. В который раз.

– Дайте ему по роже, – предложила мисс Хайтауэр. – Он даст сдачи, и тогда он не сможет вас вызвать, не будучи оскорбленной стороной.

Мокрая вуаль облепила ей голову и плечи, обрамлявшие лицо локоны развились и висели теперь мокрыми прядями, прическа съехала набок. Лицо ее исказила судорога, и Рипли решил, что она сейчас заплачет, но девушка упрямо вскинула подбородок и сквозь зубы процедила:

– Вы можете идти. Я в полном порядке. Мне просто надо немного… э-э… помолиться… такой торжественный момент, который навсегда изменит мою жизнь к лучшему. Итак, до свидания.

Рипли в нерешительности перевел взгляд с нее на дом. Что такое сотворил Эшмонт? Из-за чего она подалась в бега? Может, лучше оставить ее в покое и пусть бежит куда собиралась?

Нет, такого уговора не было, и нечего об этом думать. Его задачей было обеспечить свадьбе ровное, без эксцессов, течение, и конечно же с невестой.

Рипли обернулся к леди как раз в тот момент, когда та опять припустилась по тропинке среди густых зарослей рододендронов, только белое пятно мелькало тут и там. Дождалась, когда он немного отвлекся, и была такова. Предприимчивая девица, ничего не скажешь.

Понимая, что не может допустить, чтобы лучший друг остался без невесты на собственной свадьбе: не желает выходить за Эшмонта, пусть скажет это ему в лицо, после того как они оба протрезвеют, – Рипли бросился вдогонку.

Пока приглашенные на свадьбу отдавали должное шампанскому в западном крыле дома, лорд Ладфорд, старший брат невесты, сбился с ног в поисках сестры.

Ньюленд-хаус выстроили еще в начале семнадцатого столетия, потом все время что-то достраивали и вносили усовершенствования, так что здание, которое занимало изрядный кусок поместья, можно было теперь сравнить с клетями для кроликов. Семьи были дружные, леди, их светлости, приходились друг другу сестрами, поэтому никто не разбирал, где свое и где чужое, и все были в гостях как дома. Поскольку Эшмонту не терпелось жениться, а в доме Гонерби полным ходом шли ремонтные работы, дамы решили провести свадьбу здесь.

Как подозревал Ладфорд, они боялись, как бы Эшмонт не передумал, если придется ждать слишком долго, что, собственно, лично он бы и предпочел. Он считал, что Эшмонт не пара Олимпии, и не стал бы винить сестру, если бы она сбежала, скорее напротив: такое решение показалось бы ему вполне разумным, хоть и чреватым. Девушки из высшего общества, такие как Олимпия, не могут удирать с собственной свадьбы, не подмочив репутацию. Ужасающие последствия неминуемы, так что оставалось надеться, что сестра прячется где-то в доме.

Олимпия, которая неделями торчала в этом доме в обществе своих двоюродных сестер, знала здесь множество тайных убежищ, где можно спрятаться, дабы прочитать очередной труд древнего классика или же проштудировать книжный каталог. Ладфорд предположил, что она проделала этот фокус и сегодня, хотя и не мог взять в толк зачем. Подобно отцу, он не утруждал себя размышлениями: заметив отсутствие фляжки, немедленно заподозрил младших братьев.

Чтобы добиться признания, зачастую хватало хорошей взбучки, так чтобы зубы застучали, но на сей раз сорванцы и сами, казалось, были искренне удивлены. Похоже, малыш Кларенс знал или подозревал, в чем дело, но говорить отказывался: упрямец, под стать Олимпии.

И Ладфорд отправился на поиски Кларенса в детскую, куда шалун был заточен после шумной игры, которая закончилась перебитыми бокалами для шампанского. Эндрю, соучастник преступления, был разлучен с братом и выслан скучать в классную.

Ладфорд распахнул дверь детской и провозгласил:

– Ты что-то знаешь, негодник! И лучше бы тебе сознаться, не то я…

Он умолк, заметив, как братец отскочил от окна, в которое смотрел, и лицо его было при этом багровым.

Да, понятно, что парень испугался, когда брат ворвался в комнату с явным намерением устроить ему взбучку, но Кларенс почему-то отскочил от окна так, будто оно вдруг загорелось, и закричал:

– Не знаю! Не знаю! И ты меня не заставишь!

Ладфорд бросился к окну, и как раз вовремя, чтобы заметить, как мелькнуло в кустах белое платье, а за ним – герцог Рипли, не то чтобы бегом, но и не прогулочным шагом.

Ладфорд пулей выскочил из детской.

Было бы неплохо, думал Рипли, преследовать веселую вдовушку в лунную ночь, по садовым дорожкам, петлявшим в саду средь высоких кустов, которые делали бы погоню еще более интригующей.

Увы, ночь сегодня выдалась не лунная, и леди Олимпия Хайтауэр отнюдь не веселая вдовушка. Белые сполохи мелькали впереди, удаляясь с неожиданной прытью, и, свернув на очередную тропинку, Рипли обнаружил, что белое платье пропало из виду. Через мгновение сквозь шум дождя он услышал тихое звяканье металла и бросился вперед. Заросли кустарника здесь были реже, и открылась маленькая прогалина, которая вела к железной калитке в высокой стене, которую и силилась отпереть леди Олимпия.

Несколько шагов по мокрой траве – и он оказался рядом с девушкой. Она на миг застыла, обернулась и взглянула на него.

– А, опять вы, – проговорила беглянка, запыхавшись от бега, так что грудь быстро вздымалась и опадала. – Эта гадкая калитка заперта.

– Разумеется. Хотите, чтобы сюда прибежали все присутствующие, вытоптали сад и поломали рододендроны?

– К черту рододендроны! Как тут вообще ходят?

– Возможно, никак, – предположил он.