Катерина идет играть. Со временем

– Да я знаю, – пожала плечами Катя. – Но Блимм – это как-то бессмысленно, а Блинн хотя бы вкусно.

Мама, продолжая улыбаться, резко сменила тему:

– Ну, так как с мусором? Как видишь, бабушку не удастся заслать.

– Ладно, ладно, – буркнула Катерина и поплелась на кухню за ведром.

Ну почему день тянется так долго, а утро и вечер так быстро кончаются? Днем никогда не происходит ничего по настоящему хорошего. Никто не бегает с тобой по всему дому, не ест мороженное из одной с тобой мисочки китайскими палочками и не смотрит всей семьей смешное кино по телевизору. Когда Катя станет королевой всей земли, она издаст указ, чтобы утро и вечер были такими же, как день, а еще лучше – длиннее.

Дорога до мусорных бачков оказалась ожидаемо скучной и длинной. Зато на обратной дороге встретился сосед Васька, закричавший, что баба с пустым ведром навстречу – это к беде.

– Это кто тут баба?! – завопила Катя, пускаясь в погоню за Васькой и размахивая ведром не то как пропеллером, не то как джедай мечом. Она еще не решила. – Это кто тут пустое ведро?!

Счастливая, измазюканная в свеже образовавшейся после дождя грязи и гордо неся перед собой не менее грязное ведро, Катя вернулась домой.

Мам-зай молча отобрала у нее ведро. Уже из кухни она сквозь зубы буркнула:

– Иди умойся! Уж лучше бы сама вынесла.

Катя не понимала этого стремления взрослых всегда оставаться чистыми. Конечно, быть иногда чистым – приятно. Но от хорошей качественной грязи еще никто не умирал.

Более того, грязь полезна! По крайней мере, так написано в одном из маминых журналов.

Там было написано, что грязь помогает сохранять молодость кожи и лечит все болезни. Тогда совсем непонятно, почему такая суматоха из-за нескольких пятнышек грязи.

Но все же Катя мужественно направилась в ванную, оставляя на полу аккуратные отпечатки тапочек грязного цвета.

После того как мам-зай отстирала в ванной сначала Катю, затем ее одежду и, наконец, прошлась тряпкой по следам на полу, заявив Кате, что она сама – заяц, раз так петляет при ходьбе, они сели вместе рисовать.

Вообще мам-зай очень даже неплохо рисует. По крайней мере, Кате нравится. Папа по секрету рассказывал, что до рождения Кати, мам-зай рисовала комиксы и на это жила.

Девочка считала, что мамины рисунки гораздо лучше и интереснее всего, что выставляют в музеях. Обычно их совместные рисунки выходили этакой помесью комиксов и наивного искусства. Катя не очень представляла, что это значит, но бабушка заявляла это тоном знающего человека, и девочка была склонна ей верить.

Вот и сейчас на бумаге приплясывал волк в красной шапке, нарисованный Катей и больше похожий на серо-красную кляксу, которую размазали по бумаге пальцем. Катя любила краски. Они яркие, и ими хорошо получается рисовать настроение. Порой рисунки будущего великого художника напоминали подобие радуги со свеже изобретенными цветами.

А вот мама предпочитала черную гелевую ручку. Сейчас создания этой ручки – около десятка поросят, застывших в различных позах, по большей части призванные убедить зрителя, что поросята знакомы с кунг-фу, – окружили кляксу-волка. Один из поросят приобрел облачко над головой, в котором завитушечными буквами было написано: «Отдавай Красную шапочку!». Неподалеку от этой живописной группы мама пририсовала еще двух поросят.

Один из них танцевал, а второй сидел в луже и был доволен жизнью. Во рту у него был круглый леденец на палочке. Катя немедленно добавила обоим поросятам балетные пачки красно-серого цвета. Вышло мило.

– А зачем они хотят вернуть Красную шапочку? – спросила Катя, сосредоточенно грызя кисточку. – Они же не были знакомы. Да и она, наверное, уже переварилась. Разве приятно смотреть на переваренного человека?

– Бее, – поморщилась мама. – И откуда ты этого набралась?

– Васька сказал, – покаянно призналась Катя. – Он сказал, что все, что попадает в живот, переваривается и становится как будто это уже кто-то ел.

– Умник, – фыркнула мама. – Волк проглотил Шапочку, не жуя. А не разжеванная пища переваривается труднее и дольше. Именно поэтому я и прошу тебя тщательно жевать. Так что у Шапочки еще есть шанс.

– Понятно, – сказала Катерина. А для себя решила, что никогда не будет жевать, чтобы у пищи был шанс.

– Мы с тобой зарисовались… – сообщила мама. – Папа уже через два часа придет. Пора мне идти ужин готовить. Поможешь?

– Может быть, – неопределенно ответила Катя. Еще целых два часа! Как долго тянется день!

– Я скажу папе и бабушке, что ты помогала мне готовить, – заговорщицки подмигнула мама. – Им будет приятно.

– Ну хорошо, – согласилась Катя. Слишком легко, на мамин взгляд.

И совсем по взрослому заявила:

– Нужно же убить как-то время.

– Убить время… – эхом откликнулась мама. – Ну да, ты еще можешь себе это позволить, – мама улыбнулась и показалась Кате какой-то несчастной. Девочка порывисто обняла уставшую, сидящую на полу женщину, измазав ее красками и, как ни в чем не бывало, запрыгала на кухню, напевая:" Я бабочка, я бабушка, я слон…»

Мам-зай поднялась с пола с улыбкой и даже не попыталась возмутиться по поводу измазанной одежды. Как прекрасно, что у нее есть такая замечательная дочь. И как всегда остаток дня будет наполнен играми, смехом и радостью. Особенно, когда вернется папа… То есть Муж… То есть Котик… Окончательно запутавшись в именах, мам-зай пошла на кухню, где Катерина Великая и Ужасная устроила великий и ужасный грохот и звон тарелками.

2. Милая бабушка

Бабушка выглянула из своей комнаты и, убедившись, что невестка с внучкой заняты на кухне, проскользнула к телефону. При скольжении она немного поскрипывала. Но это, скорее, было волнение, чем старость.

Набрав номер, она стала ждать, поглядывая в коридор, ведущий в комнату, и нетерпеливо постукивая ногой в изящной шелковой туфельке. Выходя на улицу, бабушка одевалась строго: в различные оттенки серого, с одной-единственной яркой вещью – желтым шелковым платочком, свернутым в форме розочки. На самом краешке розы виднелись чьи-то инициалы, но бабушка никогда и никому не рассказывала, чьи они. Дома же, по маминым словам, бабушка ходила как по гарему. Обычной ее одеждой были цветастые, широкие шелковые халаты, такие же шаровары, постоянно смешившие Катю, и расшитые бисером шелковые башмачки. Правда, бабушка утверждала, что это – настоящие драгоценные камни, просто мелкие, но никто ей не верил.

– Розочка, – жарко зашептала бабушка в трубку, услышав в ней спокойное «да-да». – Их сегодня не будет, едут в гости. – Бабушка отчаянно грассировала и гнусавила, стараясь добавить в слова французский акцент, и вместо «г» у нее получалось хрипящее «ххрр», а вместо «е» – забористое «ией». – Приезжай! Жду!

Сухо чмокнув трубку, бабушка легкой пританцовывающей походкой прошаркала в свою комнату, где ее дожидался остывший до ледяного состояния чай. На радостях она так хлопнула дверью, что Катя высунула перепачканную в муке мордочку в коридор и философски заметила:

– Раз хлопают двери, значит, кто-то куда-то выступил.

– Вышел, – поправила мама из кухни. – Не отвлекайся.

– А чего мы столько готовим? Мы что, это с собой в гости возьмем? – спросила Катрин, задумчиво разглядывая гору продуктов, которые мама собиралась приготовить.

– А мы сегодня не пойдем в гости, – сообщила мам-зай, стряхивая с рук муку. – У них Ванечка заболел.

– Так ему и надо, – отреагировал жестокий ребенок по имени Катя. – Он моему щенку ухо оторвал. А вообще правильно, что мы не пойдем. Вы же не хотите, чтобы я заразилась ваничковой болезнью и отрывала всем уши!

– Да уж, – вздохнула мама. – Ты и без ваничковой болезни о-го- го!

– Иго-го, – согласилась Катя. – Так куда это лить? А то оно какое-то липкое.

– Кажется, в унитаз, – сориентировалась мама, глянув на смесь в Катином тазике.

3. Остров

Поэтому когда «баба Разорю», сверкая белозубой улыбкой, которой была обязана безумно дорогой вставной челюсти, явилась в дом, там ее ждала растерянная Катина бабушка и остальные члены семейства.

– Ну… Собственно, вот… – развела руками бабушка.

– А мы никуда не пошли! – подпрыгнув на месте, сообщила Катя.