Гербарий неисполненных желаний. Сборник стихов

Эмоции подвластны выгоранию,
и лишь стихи упорно не горят.

Там нет…

К чему глотать слова и комкать простыни,
и память шить,
когда один окажешься на острове
своей души?

Ты сам себя удержишь в этой местности,
ты сам злодей,
там есть остатки гордости и честности,
но нет людей.

Кому тогда вопросы и стенания,
какой резон?
Там сердце бой ведёт за выживание,
как Робинзон.

Там всю неделю только понедельники
и тусклый свет,
колючие кустарники и ельники,
а пятниц нет.

Зачем делить равнину эту серую,
на дни дробя?
И, если мерить собственною мерою,
там нет тебя.

Эскалатор

Вооружившись копьями и латами,
и мудростью заслуженных седин,
на бесконечно длинном эскалаторе
всё глубже опускаешься, один.

Карабкаясь наверх, крича и падая,
в надежде на спасительный этаж,
ползёшь совсем без сил, но надо… надо ли?
Площадок нет, устойчивость – мираж.

Неумолима «лестница-чудесница»,
не одолеть текучей западни.
Слова увянут, время перебесится.

Бегут ступеньки – ниже, ниже, ни…

Покаяние

Отойду от себя и приму, что душою изведано,
оглянусь на краю у обрыва ушедшего дня,
вспомню смутные образы тех,
кто нечаянно предан мной,
и – утративших статус друзей —
тех, кто предал меня.

Вмиг, судьбой разведённые,
стянутся рваные линии,
что внутри оставляют ничем не смываемый след,
и по этому следу цепочкой промчатся эринии*,
а в шкафу шевельнётся давно позабытый скелет.

Серым пеплом осыплются
тусклые будни и новости,
станет нудной заботой привычно отлаженный быт,
и потянутся щупальца
крепко запрятанной совести,
чтобы душу измучить, а может быть, даже убить.

Снова спустится ночь тёмной взвесью
рассеянной копоти,
закрывая ворота для света и окна черня.
Я готова простить вас, кто предал доверие походя,
а кого предала, дорогие, простите меня!
– — – — – — – — —

    *Эринии – богини мщения, обитательницы Аида.

Старые фотографии

Тени пляшут над столом,
тусклый свет сгоняя к ночи.
Дождь. Ущербная луна совершает водный трафик.
Я читаю допоздна стопку старых фотографий,
словно повесть о былом – о хорошем и не очень.

Как рисунки угольком —
чёрно-белое пространство.
Будто впрямь защищены от разлуки, от беды и
от морщин и седины, все такие молодые,
только где-то далеко – кто ушёл и кто остался.

В дребезжании стекла звуки времени и ветра,
и глядят издалека годы – загнанные кони.
И дрожит моя рука, и дрожит в моей ладони
жизнь…
которая прошла…
невозвратно, незаметно…