Невинность на спор

Толпа вдруг ринулась на выход, да так живо, словно кто-то крикнул «Пожар». Меня начинают зажимать со всех стороны, толкать локтями, и я снова жалею, что не ушла раньше. Или что не осталась на своем месте.

Теперь вот в самой гуще получаю случайные удары от случайных людей, отражающие ту боль, что долбит меня изнутри.

И я уже втягиваю воздух от страха, когда на меня летит какой-то человек, как вдруг чувствую рывок и оказываюсь у стены. Она разделяет два выхода, в которые продолжает ломиться толпа.

А я оказываюсь притиснутой каким-то огромным, мокрым телом.

И сквозь мысли я наконец ощущаю запах крови и пота. Ничего странного на боях. Но помимо этого чувствуются знаковые нотки сандала. Одеколона, который порой на себя льет литрами Марк. Наверное, боится, что кто-то задохнется его естественным запахом.

Не может быть.

Марк?

Но он же должен быть на ринге, целовать очередную фифу. Он точно не должен помогать мне не быть раздавленной. Сама виновата.

Но стоит открыть глаза, как сердце пропускает удар, потому что эту грудь, что оказывается перед моими глазами я не спутаю ни с какой другой.

Он здесь. Охренеть. Он здесь. Со мной.

Поднимаю голову и вижу кадык, который жуть как хочется лизнуть. Сглатываю, чувствую, как по вкусовым рецепторам проходятся ржавой пилой, так что вкус крови буквально на кончике языка.

Поднимаю голову выше и почти теряю сознание, потому что руки марка четко надо мной. Прямые, напряженные, с четко обрисованными бицепсами и трицепсами. Растопыренными в стену пальцами. Но я быстро перевожу взгляд на лицо. В синяках и ссадинах, опухшее с правой стороны, с порезом с левой.

Да уж, тот еще красавчик. Но сейчас он настоящий. И это ценнее всего.

Его глаза кажется заглядывают прямо в душу. Высверливают там дыру, погружая в нее свои руки, стискивая сердце, что колотится как сумасшедшее.

– Привет, – говорит он так серьезно, что мне кажется мы не в толпе, которая вот-вот нас раздавит, а одни.

Снова в раздевалке. И соски от воспоминаний становится острыми, словно хотят проткнуть два слоя ткани.

– Привет, Марк, – шепчу, не могу сказать громче, боясь спугнуть видение. Может я сплю? Может это все очередная фантазия, вызванная возбуждением после боя? – Ты страшный, как смертный грех.

Он не кривит лицо в ухмылке и вдруг хрипит так, что подгибаются колени.

– А ты тот смертный грех, против которого не устоять.

Кажется, я сейчас умру. Он мне это сказал? Он правда мне это сказал?

Я сейчас чувствую, словно готова вот прямо здесь раздвинуть ноги, запрыгнуть на него и умолять трахнуть себя. Несмотря на то, что он скотина. Несмотря на то, что это ничем хорошим не закончится. Несмотря на то, что я буду страдать.

Просто вот такому, после боя, огромному, полуголому, с пьяной жаждой в глазах от победы, я готова была отсосать еще два года назад, когда первый раз сюда пришла. А после его слов…

– Давно сюда ходишь? – слышу вопрос сквозь туман похоти и понимаю, что надо соврать. Показать хоть долю безразличия. Хоть попытаться.

– Нет, конечно, – чуть подбородок вверх. – Мимо проходила.

Он усмехается, его толкают на меня, так что губы становятся еще ближе. Так близко, что дыхание и запах выигранной схватки сворачивают внутренности. Кровь и адреналин. Убойное сочетание.

– Пиз*аболка.

Хоть и вянут уши от его стиля разговаривать, но спорить бесполезно.

– Сколько. Ты. Сюда. Ходишь? – чеканит он слова и я чувствую, что задыхаюсь. Господи, когда они уже все выйдут. Почему Марк прижимает меня так тесно. Почему я ощущаю, как накладка на его причиндалах начинает давить мне на живот.

– Сколько, Даша?

– Два года.

Он смотрит так, словно не верит. Словно не верит, что кто-то может его любить вот так. Не требуя ничего взамен. А мне и не надо ничего.

Просто стой вот так. Смотри на меня. Защищай от зверей, что приходят требовать хлеба и зрелищ.

– Погнали, – говорит он резко, раздраженно и тянет меня в сторону, и я с удивлением отмечаю, что толпа рассосалась.

– Куда?

– Как куда? Трахать тебя буду. Разве ты не этого хочешь?

Глава 28

В руки мне падай Elvira T(слушаем)

Разум или чувства? Этот извечный вопрос задавала себе еще романистка Джейн Остен. Подкрепляла всё это размышлениями о гордости и ее необходимости для юных, невинных дев.

Моя гордость, очевидно же, давно села в вагон метро и помахала мне ручкой.

Никак иначе я не могу объяснить, что после хамского заявления Марка я все еще иду за ним по лабиринту коридоров бойцовского клуба.

Он кажется нереально огромным, а обшарпанная краска на стенах создает нужный эффект тревоги. Кажется, вот-вот вылезет чудовище и затянет тебя под землю.

Мое чудовище тащит меня даже не под землю. А в ад, где мне приготовлен котел, в котором он собирается меня сварить в собственных губительных эмоциях.

Мысли, словно птицы в клетке мечутся то вверх, то вниз. То громогласно призывая меня вырваться и убежать, то сладко чирикая на ушко: «Останься, побудь хоть миг счастливой. Ощути, что такое секс с Синицыным. Разве не об этом ты мечтала? Радуйся тому, что имеешь».

Проблема в том, что меня устраивало любить его на расстоянии. Как кумира, которого видишь только на обложках журналов. Кумир знает, что у него куча поклонников. Поклонник знает, что кумир недосягаем. И есть шанс сойти с ума, если он вдруг обращает на тебя внимание, играет с твоими чувствами, вынуждая все больше и больше погружаться в омут одержимой страсти. Туда, где нет ни капли благоразумия. Туда, откуда нет выхода.

– Стой! Я не пойду, – все-таки упираюсь я, когда Марк, заглянув уже в три комнаты, вдруг находит нужную и тащит меня в нее.

Что он там искал? Диван? Стол? В какой позе он собрался лишать меня девственности?

– В чем дело? – включает он свет, от чего я моргаю и осматриваюсь. Не номер шикарного отеля.

Стол, на котором свалены бинты для перевязки пальцев, перчатки, форма, промятый до пружин диван и стены, обклеенные телами чемпионов ММА. И конечно Марк, уже прижимающий меня к двери, сносящий все рамки морали и гордости в моей голове.

– Разве ты не хочешь меня? – спрашивает он так тихо, ведя кончиком носа по моей щеке.