трясутся, а губы закусаны в кровь.
– Ты бы знала… – выдыхаю и толкаюсь все чаще в Лану. – Знала бы ты, как я этого ждал. Каждую проклятую минуту дерьмовых трех лет. В клетке условностей и мести за нас с тобой. Но теперь я свободен. Теперь я тебя не отпущу, теперь я сполна получу все…
Слышишь, все!
Все, что так требует мое сердце и тело.
Теперь я получил еще одно подтверждение, что Андронов хуевое трепло.
Тело немеет. Экстаз давит на башку. Член внутри, как в печке.
– Лана, – выдыхаю сдавлено, вбивая ее в диван. И сисечки уже в руках. Сжимаю, соски оттягиваю и насаживаю узкое влагалище на себя все чаще, все быстрее.
Остервенело врываюсь в долгожданные глубины, не даю себе расслабиться и жду, жду, когда кончишь ты. Жду, когда воздуха в легких не останется, и придется просто захлебываться стонами, криками, мычанием. Убираю руки на плечи. Накрываю острый сосок и слышу вскрик. Так остро. Так грязно. Я в тебе, и тебе хочется больше…
– Тебе ведь хочется, чтобы я дал тебе кончить? – рычу, толкаясь особенно глубоко. Лана натягивается струной в миг, до боли стягивает член тугим узлом. Мычит в кляп, выплевывает и тут же получает мой язык.
Ты впиваешься непослушными руками, портя и без того растрепанную прическу. Моя зараза.
Шлепки тел друг о друга в сочетании со стонами – лучшая музыка, что могла придумать природа. Естественные. Прекрасные. Такие грубые толчки. Лана принимает все, рычит тигрицей и сама, сама начинает подмахивать бедрами.
– Еще, Макс, еще…
И я быком на родео трахаю ее. Шлепаю яйцами об задницу со всей дури, чувствуя, как брызгает обильная смазка, заполняя вкусовые рецепторы Проходясь лезвием страсти по нервным клеткам.
И свобода все ближе.
Клетка, в которой торчал на протяжении трех ебаных лет, тает на глазах с каждым диким толчком в тугое, мокрое нутро.
Ускоряюсь, толкаясь все быстрее в охуенное тело.
Я вряд ли долго выдержу эту блядскую пытку, но сначала ее удовольствие.
Руки скользят по груди, играя с твердыми вершинками сосков. Губами скольжу по плечам и ключицам, покусывая, оставляя едва заметные засосы.
Двигаюсь резче, порывистее. Уже как таран в матку. Страсть берет верх, а Лана выгибается подо мной, все громче дыша. Грудь качается в такт грубых толчков.
Сдерживаюсь с огромным трудом, чувствуя, как ритмично сокращаются стенки влагалища, ты совсем скоро кончишь, а я же следом, еще немного…
И Лана уже дергается в последнем спазме, падает с высоты, что мы вместе достигли, и я улетаю за ней. Как с парашютом, что не раскрылся.
И страшно, что насмерть. И восторг почти детский. Словно снова есть только она. Я. И тот бережок в Балашихе, скрытый ветками ивы.
Чувствую, как она дрожит, как обволакивает кипятком член.
Вытаскиваю резко под звон женского стона и кончаю на платье, с рыком:
– Свободен.
Лана даже улыбается подо мной, спускает дрожащие ноги с плеч и просто лежит. Не дергается, только пытается восстановить дыхание. Я просто расслабляюсь. Впервые за столько времени дышу полной грудью, ощущая себя живым. Это, как знаете, в гору подняться. Тяжело, больно мышцам, но от свежести воздуха спирает дыхание, а от вида захватывает дух. Я ходил на Таганай, знаю, о чем говорю.
И я лежу на ней, член в сперме, кожа в поту. Хочется помыться. Или поспать, а лучше поцеловать Лану. Да, последнее, пожалуй, больше всего. Но она подставляет щеку и буквально выскальзывает из-под, меня. Собирает трусы, что давно выпали из ее рта, и на ходу, пошатываясь, снимает платье.
– Хочешь повторить? – смотрю на ее попку орешком и тонкую талию. Ни на грамм не изменилась. Чуть дунь, и ветер унесет.
– Хочу помыться. Помнишь, как мы любили гигиену, – говорит она, кивает на душ и стягивает лифчик. Ну ок. Опираюсь руками на диван, с трудом встаю и иду в душ. На вешалке оставляю одежду и, мало что соображая, захожу за дверь душевой.
Глава 6.
– Пойдем в ванну?
Поворачиваюсь к ней, чтобы позвать с собой, как она вдруг захлопывает перед носом двери. Оставляя мне только вспоминать охрененное тело в полный рост и все еще торчащие соски.
Ржу, твою мать. Что за детский сад?
Замок слабый. Выломать пару мгновений, и она это знает, поэтому говорит быстро. Пытается оправдаться перед самой собой за любовь.
Ну давай, послушаем.
– Максим, нам нельзя быть вместе. Нам нельзя трахаться.
– И чтобы сказать это, ты закрыла двери? – задаю вопрос иронично, оборачиваясь и включая душ.
– Мне так с тобой разговаривать легче.
Понимаю. Я уже готов накинуться на нее снова.
– И что?
– Ты женишься. Мы брат и сестра. Нам нельзя делать такие вещи. Это противоестественно. Так что… Пообещай, что больше не будешь меня к этому склонять, – говорит она жалобно и шуршит одеждой. Переодевается. Склонять, надо же.
– Ты, как мне кажется, отлично склонялась.
– Замолчи! – шипит он и чем-то ударяет в дверь. – Не подходи ко мне больше, тебе ясно?!
– Нет, – говорю спокойно, подмываясь остужающей пыл водой. Вроде легче. И даже как-то весело. Нашел ее ведь. Случайно. Но сам факт. Судьба не дала нам всю жизнь существовать раздельно. Так о какой сдержанности может идти речь?
– Что именно нет?
– Все нет, Лана. Я же сказал, что больше тебя не отпущу. Тебе больше не сбежать от меня.
– Ты сам-то себя слышишь?! – кричит она через дверь и снова ударяет. – Мы же родственники!!
– Не ушиблась?
– Ушибся ты, когда тебя рожали?
– Гены гнилые, – замечаю резко, со злой иронией… Она тут же умолкает. И за коричневой дверью такая тишина, что сердце делает кульбит. – Лана!