Ее ведет отчаянье и боль.
И Муза, умножая все печали,
Разучивает мученицы роль.
Вернется Гамлет, снова Мышеловки
Расставлены до точки роковой,
И как-то одиноко и неловко
Быть женщиною в схватке мировой.
И пусть Святой Георгий стонет тихо,
И всем кресты достанутся мужьям,
А ей лишь слышать вой и стоны Лиха,
О доля незавидная ея.
А август умножает все страданья,
И все потери множит до поры,
Останется прощенье и прощанье,
И жуткий трепет яростной игры.
И ей писать поэму без героя,
И выжить, все труднее и страшней.
Склонился перед ней Святой Георгий,
И растворился средь иных теней
Ты только тень
– Ты только тень поэта, – он сказал,
Она же усмехнулась виновато,
Упал на камни острые бокал,
И мысли унеслись ее куда-то.
Она готова музой быть в тот миг,
Легко убив в душе своей поэта.
И словно нерадивый ученик,
Молчала в этот вечер до рассвета.
Но можно ль запретить себе писать,
Ведь это как дышать, она-то знала,
Предательски строка звучит опять,
Начало там, в преддверии финала.
Исполнить обещанья не смогла,
И большего от жизни той хотела,
Нет тьмы без света, расступилась мгла.
Когда она отчаянно запела.
Он рассердился и ушел в тот сад,
Где ждали музы дивного поэта.
Она-то знала, что писать – дышать
Рифмуется в венке ее сонетов.
Он знать о том и слышать не желал,
И не читал стихов ее лавину,
Все потому что женщиной была,
И не могла соперничать с мужчиной.
26 августа
Две Анны замерли в печали,
Когда в том наслоенье дней
Лишь тени странные мелькали
У ложа женщины твоей.
Ты жил иль не жил непонятно,
Похоже все идет к концу.
И Африки немые пятна,
И даже рифмы не спасут.
Там брань и пьянь, и пистолеты,
И выясняют что-то вновь,
А офицеры и поэты
Здесь коротают эту ночь.
Все тает и опять взлетает,
С какой-то птицей неземной,
И жизнь куда-то улетает,
И комиссар забыл покой.
И только Анна – сон нежданный,
И оправданье странных дней,
Она легка, она желанна,
Ты снова думаешь о ней.
Потом Набокову приснится
Расстрел, овраг, глухая ночь.
Войны кровавые страницы,
И птица улетает прочь.
Мы были ли, мы снова будем,
И шарм растаявшей строки,
Летящей в полночь ту и бурю
Расстреливают большевики.
Поэты больше неуместны,
Им стихоплеты всех милей,
И оборвется где-то песня,
И вот там тень среди теней.
И львы с грифонами в тумане
Пытаются его спасти,
И только Анне, только Анне
Все ведомы его пути.
Одна, любимая навеки,
В тумане тает в этот час,
Рассвет, но свет в тот миг померкнет,
Хотя еще сердца стучат.
Сердца стучат, и строки льются,
И тени сходятся устало,