Снежный король. Сны об Александре Блоке

Вся окутана звездами вьюг,

Уплываешь ты в сумрак снеговый

Но пока она промелькнула в метели и растаяла без следа. Он словно бы мучительно выбирает ту, которая должна явиться.

Во втором стихотворении появится вроде бы лицо, но какое?

Твое лицо бледней, чем было,

В тот день, когда я подал знак

Мы понимаем, что она уже покидала его, но снова возвращается, то ли в реальности, то ли в его видениях. И на этот раз она замедлила свой шаг и готова задержаться около него.

В «Незнакомке» героиня будет появляться «и каждый вечер в час назначенный». Он покорен в этот момент, но обращается в прошлое, вспоминает о зарождавшихся чувствах.

Мы оба небо знали,

Звездой кровавой ты плыла.

Но она падает на землю, а он по-прежнему остается в небесах, и на этот раз следит за нею сверху. Это падение помогло им соединиться когда-то. И она обряжена в черный шелк. А в «Незнакомке»:

И пахли древними поверьями

Ее упруги шелка

Она в том же наряде и дышит «духами и туманами». Здесь же по-прежнему появится шлейф, но на этот раз без звезд. Они потухли, растаяли, но вместо них «серебряный узкий пояс». Ее фигура прорисовывается все более отчетливо.

В главном стихотворении изменяется время года – вместо зимы – весна, она должна появиться и возродиться снова. И она опускается на землю и двигается по ресторану. Но и земной образ поэт странно романтизирует. Он убирает ее из мерзкой обстановки кабака «иль это только снится мне». Женщина становится видением, последней радостью, там, где царит разврат и ужас реальности.

Более реальной кажется «в кольцах узкая рука». Но и здесь он не видит ее лица. Это уже и не прошлое, но еще не грядущее. Она растворилась и «очи синие бездонные» остались на дальнем берегу его юности. И на этот раз она удаляется, не успев приблизиться.

И во второй раз другой смысл он придает фразе «истина в вине», это не пьянящий напиток, а чувство, которое в сознании его появляется. Это вина перед первой женщиной, которую он навсегда оставил когда-то в своей юности, но не сможет забыть до последнего вздоха.

Земная тема развивается и в стихотворении «Там дамы щеголяют модами». Здесь мы еще яснее видим, что героиня не земная женщина, а только греза и видение:

Там, где скучаю так мучительно

Ко мне приходит иногда

Она бесстыдно – упоительна

И унизительно горда.

Но она только печально скользит за чертой грубой реальности, за толстыми пивными кружками.

У нее уже обозначены глаза и черты лица, так постепенно исчезает тайна и удивительная музыка, но стихотворения на удивление похожи в главном:

Вздыхая древними поверьями,

Шелками черными шумна,

Под шлемом с траурными перьями.

Это та же героиня, но нет в ней больше небесного начала, она превращается в развенчанную тень. Но и на этот раз она противопоставлена той пошлости, которая со всей сторон окружает поэта. Она «непостижима и единственна». Но с прошлым покончено.

И перед нами снежный костер страсти, который разгорится в «Снежной маске», это она снова посещает его в новой роли:

Ты – рукою узкой, близкой, странной,

Факел-кубок в руки мне дала.

Он готов влюбиться в нее, потому что мучительно ищет ту, которая будет похожа на первую его возлюбленную:

Ты одна взойдешь над всей пустыней,

В тот миг, когда он прощается с одной героиней, появляется другая. Он предчувствовал и искал ее, и всегда неизменно находил. Он еще не знаком с ней, даже не коснулся складок ее одежды, но она уже наполнила его реальный и творческий мир.

Сам поэт говорил, что отдельные стихи – это те колышки, на которые натягивается полотно поэзии, в каждом есть то, что и во всем цикле, только это отдельные осколки мозаики еще не сложенные в целую картину. И каждое стихотворение – кусочек головоломки, которые открываются только терпеливому и внимательному читателю.

Глава 23 Признание куртизанки

Там – брошены зияющие маски,

Там – старцем соблазненная жена,

И наглый свет застыл в их мерзкой ласке

А. Блок

«Куда бы ни зашел Блок и чего бы ни делал, как бы жизнь свою ни прожигал и не туманил, иногда грязнил, в нем было то очарование, которое влекло к нему и женские и мужские сердца. Эта печать называется избранничеством».

Б. Зайцев

Они столкнулись на Невском. Где еще можно было встретить любого из своих знакомых и самого знаменитого из поэтов в самый неподходящий для миг.

Когда тот, окруженный каким-то странным сиянием, плыл мимо еще с кем-то высоким в шляпе и готов был раствориться в тумане – казалось, что он ничего не видел и не слышал, девица рядом с профессором взвизгнула и бросилась в сторону. Он не сомневался, что по какому-то дьявольскому наваждению она визжала и стала вырываться именно в тот момент, когда они столкнулись. Словно он не договорился с ней обо всем минуту назад.

– Отпусти меня, мерзавец, да как ты смеешь.

И он оторопел, словно не ходил с ней или с подобными ей до угла с тем самым желтым фонарем. Что могло случиться на этот раз? Какой черт заставил ее визжать, как невинную девицу?

Он побледнел от ярости. А Сияющий остановился, взглянул на него, и узнал, конечно, был ли кто-то в мире богемы, кто не узнавал первого поэта, давно и прочно обосновавшегося на Олимпе.

Правда, самые невероятные и неправдоподобные слухи ходили не о стихах его, а о дебошах и ночных похождениях, но разве это не часть их жизни и очень значительная часть, без которой поэзии и всего этого мира никогда бы не существовала.

Он был человеком страстным во всем, и если чему-то отдавался, то всей душой, вот и на этот раз. Даже мудрая жена его примирилась и смотрела на это спокойно и насмешливо, и вдруг.

– Отпустите ее, профессор, – говорил спутник Лучезарного, – что же вы насильничаете-то.