Смерть поэта – Маскарад. Романтизированная биография

Кажется, что выдохнула и охнула толпа, увидев и услышав то, что тут творилось. Маски же, окружившие ее снова (так, что ее уже и не разглядеть), то звонко смеялись, то завывали, и так жутко становилось, что ребенок пронзительно закричал и проснулся. Потом весь день ему казалось, что это происходило на самом деле, бывают такие сны, пред которым отступает даже реальность. Они запоминаются и часто повторяются снова и снова, и тогда становятся вещими.

Забегая вперед, надо сказать, что сон о Маскараде повторялся еще много раз, до той самой поры, пока не появилась на бумаге драма. Он все врезался и врезался в его сознание, словно бы напоминая о каком-то очень важном событии, которое уже было и которое будет в жизни Мишеля. Да и все время повторяется в том мире, где ему суждено было родиться, в том времени, в котором ему пришлось взрослеть и жить.

Да и мудрено ли, если вся их жизнь – это театр и маскарад, маскарад и театр, сменяющие друг друга, и именно там и происходили все самые важные события, творившиеся в мире. Там встречались, расставались, демонстрировали свои наряды, любили и ненавидели – как княжеский пир в старые и не всегда добрые времена был центром жизни в княжестве, так теперь им стал тот самый маскарад, и от этого никому еще не удавалось уйти, да вряд ли удастся когда-то.

№№№№№

Там бывал весь свет. Сам император порой закрывал лицо диковинной маской и спокойно шагал в это разноцветное и многоликое действо.

Тогда буря, подхватив его, бросала в самый цент игрища, и заставляла затеряться где-то, в этом странном мире, и перестать быть собой, наверное, для государя это было важно.

Правда, ничего тогда об этом юноша не знал, даже не догадывался. Он просто в очередной раз смотрел сон о маскараде, где пытался отыскать себя самого, и почему-то никогда не находил. А еще ему хотелось понять, все ли они живые, нет ли там уродов с того света, такими злыми и холодными они порой казались. Души, наверное, бывают мертвыми, а может быть, кому-то просто не досталось душ? Вот так и ходят они бродят по миру, не понимая, что давно мертвы, и творят свои страшные дела.

Помнится, в последний раз, когда он видел такой сон, и так и не нашел себя там, он просто крикнул этой бездушной нарядной толпе:

– Она ни в чем не виновата.

– Жизнь – ужасный маскарад, где миром правят вздорные старухи, – шепнул какой – то противный голос над самым ухом.

Ребенок вздрогнул, застыл пораженный, он думал о том же самом, словно кто-то читал его мысли. Это был не его вечный собеседник Домовой, а совсем, совсем другой тип, один из тех, кто за бунт был сброшен с небес, и теперь метался где-то между людьми, пытаясь и их подтолкнуть к каким-то нелепым, а то и скверным поступкам. Но разве он был не прав, разве он не был страшен в своей правоте? Нет, кто-то упорно его преследует и явно хочет свести с ума. Но немного помолчал, а потом прибавил:

– Тебе придется бороться с ними и погибнуть…

Нет, этого не было сказано, это придумал он сам или просто знал с самого начала? Но ведь такого не может быть, потому что не может быть никогда. И все-таки это было и врезалось в память. Он не мог забыть этого, вспоминал каждый день.

Да, он обязательно будет бороться, но он не собирался погибать, не бывать этому. Пусть весь мир погибнет, а он останется цел и невредим. И в такие минуты он больше не чувствовал себя человеком. Чем больше Мишель себя в том убеждал, тем четче начинал понимать, что именно так и будет. Не сегодня, не теперь, но именно так, как и было сказано в тот серый, туманный вечер, когда ему снова снился сон о маскараде.

Он будет повторяться на протяжении всей жизни, но в тот раз казался особенно ясным и отчетливым.

Демон был на том Маскараде, и то ли он стал первым поэтом, то ли сам поэт чувствовал себя Демоном. Они слились в едином порыве, и с той поры казались неразлучными.

Глава 6 В мире царила музыка

В детстве мы всегда запоминаем лето. Особенно если оно проходит за городом, на природе. Как легко можно, выбравшись из теплой постели, броситься на траву, на лужайку, даже если для этого приходится пробежать несколько зал и коридоров, все равно где-то окажется та заветная дверь, которая выведет нас на свободу, а там любимый парк, переходящий в лес, в мир бабочек и стрекоз.

Зима забывается, может быть потому, что зимой мы становимся пленниками этих самых зал и коридоров, и не можем вырваться из замкнутого пространства. Ведь в морозные дни двери плотно закрываются, и даже если удается их отыскать, то уже никак не открыть. А там завывает метель и все завалено снегом, так что и выбраться туда часто невозможно.

Мишель помнил первый снег и обжигающий холод, когда ему удалось распахнуть такую дверь. Там, на той стороне мира, завывала метель, где-то рядом ворчал Домовой, пытаясь ему объяснить, что в природе все переменилось, и он не должен туда отправляться, если не хочет превратиться в снежный сугроб, если хочет просто остаться жив.

Но потом все зимы соединились в одну большую очень большую и холодную – очень холодную зиму, а вот лето оказалось многообразным и многогранным, и всегда радостным, потому что ему чаще и чаще удавалось убегать из бабушкиного плена.

Нет, в доме было немало народу, но он все время вспоминал шуршанье ее платьев, легкую походку где-то за спиной и жалел только о том, что не удалось улизнуть вовремя. А когда удавалось это сделать, то убегал он все чаще и все дальше, понимая, насколько велик, почти до бесконечности велик этот мир. И только какой-то Леший заставлял его вовремя остановиться и вернуться назад.

– Ищи тебя, свищи, – слышалось ворчание за спиной.

И он возвращался, зная, что не стоит шутить с духом леса, он может оказаться страшнее, чем бабушка, если его разозлить, уронит тебе на голову какую шишку, повалит в ярости дерево и все. Тогда уже никто не поможет. Его даже и найти не смогут, потому что лес огромен, там так легко спрятаться.

Так медленно, но, верно, прислушиваясь к ворчанию Старика и шелесту листьев за спиной, Мишель возвращался назад. Сам дивился тому, что каким-то чудом находил тропику, словно она была той самой нитью Ариадны, которая могла вывести из любого лабиринта и привести к своему кораблю или к своему дому. Неведомая царевна все время спасала его от верной гибели, но чувства благодарности в душе все равно не возникало.

№№№№№№

А еще его вела к дому совсем другая музыка, тихая, ласковая, словно бы матушка садилась к роялю и играла для него свои печальные песни.

Едва услышав, как изменилась музыка, он вольно или невольно поворачивал туда, и шел, уже ничего не замечая, на эти дивные звуки, и неизменно приходил к забору своей усадьбы. Забор этот тянулся так далеко, что трудно было заблудиться, просто можно было оказаться довольно далеко от калитки и от ворот. Но он летел туда и все надеялся, что она снова появится, что она вернулась из долгого путешествия, чтобы навсегда остаться с ним теперь.

И только однажды, на закате, когда Мишель привычно шел на зов той самой музыки, она оборвалась, когда он приблизился к старому дубу. Он замер от неожиданности, словно вкопанный. Там виднелся шлейф белого платья на зеленой траве.

– Матушка, – пролепетал ребенок, и рванулся туда.

Дуб был огромен, так просто его не оббежать малышу.

Шлейф двигался тоже, она ускользала, она пыталась ускользнуть, но он рванулся за ней, споткнулся, упал, и разрыдался. Потом испугался, если бабушка узнает, что он плакал, она рассердится. Она не переносила слез, а может быть, просто чувствовала вину перед ним.

Он поднялся, потер ушибленную коленку, еще раз обошел дерево, но там больше никого не было. Только блеск заходящего солнца оставил на траве белую полосу.

Музыка, она снова зазвучала в старой усадьбе, и он рванулся туда.

Но с той поры мальчик был уверен, что у старого дуба его поджидает матушка.

– Берегини, они берегини, – говорил Домовой, когда утихла гроза. И он рассказал о той, которую встретил у священного дуба.

А бабушка ругалась и требовала, чтобы он не убегал больше далеко… Но она не знала, не могла знать, что же влекло его на ту сторону речки к священному дубу… Бабушка не верила в чудеса, она никогда не знала тайны заповедного леса, и потому злилась, и считала его упрямым и бессердечным созданием.

Русалка плыла по реке голубой,

Озаряема полной луной;

И старалась она доплеснуть до луны

Серебристую пену волны.

И шумя и крутясь колебала река

Отраженные в ней облака;

И пела русалка – и звук ее слов

Долетал до крутых берегов.

И пела русалка: «на дне у меня

Играет мерцание дня;

Там рыбок златые гуляют стада;

Там хрустальные есть города;

И там на подушке из ярких песков