Старшая сестра

Отец и Изюмка (отец теперь прямо с работы заходил за ней в детский сад) явились все в снегу.

– Дед Мороз и Снегурочка, – улыбнулась Зина и принялась раздевать Изюмку.

Изюмка смеялась, глядя на отца:

– У, какой, даже на бровях снег!

А отец ещё с порога спросил:

– Как дела?

Он теперь всегда так: не успеет войти и уже спрашивает, всё ли благополучно дома, а сам тревожно, какими-то странно большими глазами, оглядывает детей, словно боится, что опять какая-нибудь беда забрела в его семью.

– Всё в порядке, папа, – поспешила ответить Зина. – Обедать садись.

Но отец, прежде чем сесть за стол, выложил перед Зиной покупки:

– Вот мясо – купил по дороге, вот масло – взял в заводском буфете, вот колбаса – там же взял…

– Папка, какой ты становишься хозяйственный! – сказала Зина и, очень довольная, отнесла свёртки на холод.

– Учусь помаленьку, – ответил отец. – Скоро буду совсем догадливый. Завтра утречком, до работы, за картошкой схожу. Картошки-то, наверно, нужно?

– Нужно, нужно! – подтвердила Зина. – И моркови захвати. И хорошо бы свёклы…

– Ой, дочка, я такие сложные задачи решать не могу, – запротестовал отец. – Ты напиши мне на бумажке.

– Хорошо, папочка, – улыбнулась Зина, – я всё тебе напишу.

После обеда отец уселся на диван. Изюмка взобралась к нему на колени. Антон сосредоточенно строгал лучинку: ему нужна была ось для тележки, которую он мастерил.

– Антон, иди-ка и ты сюда, – позвал отец. – Ты что-то невесёлый… Не заболел ли?

– Я не заболел, – ответил Антон, – я занятой…

– Ох ты, «занятой»! – засмеялся отец. – Такой занятой, что и вихры причесать некогда. Вот мы с тобой в субботу вместе стричься пойдём.

Зина почувствовала себя виноватой.

– Я хотела с ним сходить сегодня, да не успела, – поспешно сказала она. – Завтра – обязательно!

– Ничего, ничего, – ответил отец. – До субботы и так доживёт.

– Я доживу, – подтвердил Антон.

И, забрав свои лучинки, катушки и коробки, тоже отправился к отцу на диван.

Зина спросила:

– Папа, ты не очень устал? Если не очень, посиди с ними. А я к Фатьме схожу. Они с тётей Даримой снег сгребают, я им помогу. Очень много снегу сегодня…

– Ступай, дочка, – ответил отец. – Какой же разговор! Конечно, помочь нужно.

Зина, застёгивая на ходу пальто, бежала через двор. В воротах кто-то загородил ей дорогу:

– Стой! Куда?

– Тамара… – Зина на мгновение растерялась: что же, возвращаться? Сидеть с ней, разговаривать… Нет!

– Ну, вот видишь, я и пришла! – весело улыбнулась Тамара. – Видишь, даже каток из-за тебя отложила!

Зина не ответила на её улыбку.

– А ты и ступай на каток, – сухо сказала она.

– Но я же к тебе! – удивилась Тамара.

– Ко мне? Ну, а меня дома нет! – И Зина, поджав губы, прошла мимо Тамары.

До позднего вечера Дарима убирала с улицы снег, а Фатьма и Зина помогали ей. Дарима большой лопатой сгребала снег в кучи, очищая тротуар. А Фатьма и Зина, впрягшись в салазки, на которых стояла большая корзина, возили этот снег во двор.

– Поменьше накладывайте! Эге! – кричала им Дарима. – Зачем тяжело таскать? Не надо!

– Нам не тяжело! – отвечали девочки и проворно оттаскивали салазки.

Они тащили салазки в самую глубину двора, под старые тополя, и тут, остановившись, опрокидывали корзину, вываливая снег. А порожняком мчались уже во всю прыть, скользили на тротуаре, а иногда и падали.

Девочки смеялись, и Дарима смеялась ещё больше, чем они:

– Эге, лошадки не подкованы! Зачем не подкованы? Хозяин у вас плохой!

И только лишь когда закончили работу и отвезли салазки в сарай, Зина рассказала Фатьме про Тамару.

– Так и сказала: «Меня дома нет»? – Фатьма хлопнула большими дворницкими рукавицами: – Вот здорово! Теперь она обиделась, наверно. И не помирится с тобой.

– А мне и не надо, – ответила Зина.

Зина и Фатьма тихо шли, взявшись за руки. Они устали, им было жарко от работы; пальтишки их распахнулись, шапочки сдвинулись на затылок.

Свет фонаря лежал белым сверкающим квадратом в синеве снежного двора. Окна домов светились жёлтым и розовым светом, а одно, крайнее, было голубое, будто там поселилась луна…

И в первый раз за всё это тяжёлое время Зину потянуло к краскам, к кисти, к бумаге…

– Хочется рисовать, – тихо сказала Зина. И чувство, похожее на смутную радость, возникло на минуту в её сердце.

Но она шла домой, а в доме у них было тяжело, мрачно, у них всё ещё жила беда, жила и не уходила. И радость эта тут же погасла.

Неизвестно какими путями всё это поняла Фатьма.