Девочка из города

Кто был в огороде?

Ромашка чувствовал себя счастливым. И оттого, что жарко пригревает солнышко, и оттого, что сегодня утром старик Мирон, приставленный к лошадям, дал ему проехать верхом на рыжей кобылке, и оттого, что его гряды в огороде вышли всё-таки самые лучшие… Это сказала сама тётка Елена, бригадир по огородам, и Женьке, делать нечего, пришлось замолчать.

Ромашка шёл лёгким шагом и то насвистывал, то напевал. Пока эти горе-огородники соберутся засаживать свои гряды, у него уже огурцы взойдут.

Отворив калитку, Ромашка вдруг остановился – и остолбенел. Его гряды, его ровные, прямые гряды были истоптаны, будто палкой истыканы, и почти разбиты.

Ромашка в бешенстве оглянулся кругом. Огород был пуст. Вокруг отцветающей дикой груши гудели пчёлы. Молодые смородиновые кусты, облитые росой и солнцем, светились и сверкали, будто на празднике.

Ромашка поставил на землю свою баночку с огуречными семенами и бросился на другой конец огорода, где в полном спокойствии лежали грядки, вскопанные ребятами.

– Вы мои так – и я ваши так! – пробормотал Ромашка, чуть не плача от гнева. – Я сейчас вот тоже все истопчу! Все до одной!

Но потом остановился. «Они так – и я так? Нет. А вот я не буду так. Я вот пойду да председателя приведу. Пусть он посмотрит, что его дочка делает».

Ромашка побежал. Недалеко от риги ему встретились Груня и Стенька. За ними по тропочке семенил Козлик. И сзади всех, отмеряя длинными ногами неторопливые шаги, шёл Женька.

– Ты уже посадил? – весело удивилась Груня. – Уже успел?

Ромашка сверкнул на неё светлыми ледяными глазами и ничего не ответил. Он шёл прямо на них, не сворачивая.

– Вот идёт, как бык какой, – закричала Стенька, – да ещё толкается!

Козлик ещё издали посторонился, а Женька хотел было задержать Ромашку и широко расставил руки:

– Стой! Пропуск давай! Пароль говори!

Но Ромашка молча отпихнул Женьку и пошёл не оглядываясь. Все в недоумении посмотрели друг на друга:

– Что это он?

– Что это на него наехало?

Тут их догнала Раиса. У неё было обиженное лицо.

– Ромашка совсем взбесился! Я его не трогаю, а он толкается!

Подойдя к огороду, они сразу поняли, почему Ромашка взбесился. Все они, так же как и Ромашка, неподвижно остановились перед испорченными грядами.

– Ой, кто же это натворил? – жалобно сказала Стенька и обеими руками взялась за щёки. – Ой, батюшки!

Женька стоял, засунув руки в карманы и приподняв плечи. Чёрные брови его сдвинулись к самому переносью.

– А вот пусть не хвалится! – возразила Раиса. – А то – «мои лучше всех, лучше всех»! Вот тебе и лучше всех!..

Груня огорчённо глядела на гряды:

– Ещё на нас подумает, вот что хуже всего!

– А если взять да поправить? – несмело предложил Козлик.

Женька выдернул руки из карманов, оглянулся – нет ли заступа.

Груня поняла его движение:

– Вы пока сажайте огурцы, а я сейчас за лопатами сбегаю. Живо поправим.

Она не успела уйти, как пришёл Ромашка, а за ним Грунин отец.

– Вот, дядя Василий, смотри, – сказал Ромашка, не взглянув на ребят. – Вот что сделали!

Председатель помолчал, потеребил ус и медленно перевёл глаза на Груню:

– Это что же у тебя делается, бригадир?

– У меня! – вспыхнула Груня. – Как это – у меня? Мы все грядки делали… мы не портили…

– Они не портили! – горько сказал Ромашка. – Это не они, это петровские колхозники на конях проехали!

– Что ты, Ромашка! – крикнула Груня со слезами. – Ты и правда думаешь, что это мы?

– Нет, не вы, – повторил Ромашка. – Я и говорю – не вы, я говорю – это петровские… Это им не понравилось, что мои гряды тётка Елена похвалила!

– Ну уж, если ты не веришь… – У Груни осёкся голос, она докончила почти шёпотом: – Тогда как хочешь! – и гордо отошла в сторону.

– Груня не портила! – быстро и горячо сказала Стенька. – И я не портила! Мы всё время вместе были. Может, вот Женька…

– Что? – крикнул Женька. – Ты что мелешь?

Все закричали, заспорили. И каждый доказывал, что не трогал Ромашкиных гряд.

Председатель слушал, покачивая головой.

– Эко дурачьё! – сказал он. – Один делает, другой портит. С такой работой, братцы, далеко не уйдём. А идти-то ведь нам ещё ой как далеко!

Председатель велел поскорее принести заступы и помочь Ромашке. И пригрозил: если это повторится, то он виновнику так всыплет, что тот и своих не узнает.

Ромашка никого не подпустил к своим грядам. Сделал сам. Молча посадил огурцы. И ушёл, не сказав никому ни слова, ни на кого не взглянув.

Невесело в этот день было на огороде.

А вечером ещё и мать журила Груню:

– Как же это так? Огород – общий. Земля – общая. Разве Ромашкина грядка – это его собственная? Разве он так же не для нас всех старается? А вы его грядку – топтать? Ведь это всё равно, что свою топтать! Надо порадоваться, что у парня работа ладится, да поучиться у него, а они вон что – истоптали! Ну, куда это годится?

– Мама, – повторяла Груня, – ну я же не топтала! И даже не знаю кто! Мы и не думали даже!..

– Так надо узнать, кто такую чепуху сделал. Да хорошенько взыскать. А прощать такие дела нельзя.

Козий пастух

Ромашка был человек гордый, непокладистый и обиду помнил долго. На огороде работал особняком. Окликнут его – не оглядывается. Спросят что-нибудь – не отвечает. Будто он в огороде совсем один – копает-копает, потом отдохнёт немножко. Обопрётся на заступ и глядит куда-то на деревья, на облака, а потом снова начнёт копать. Работал он крепко, споро. Невысокий, коренастый, как молодой дубок, он был самый сильный из всех ребятишек в Городище.

Когда позвали на обед, Ромашка не поднял головы и не выпустил заступа. Груня подошла к нему:

– Ромашка, обедать!

– Без тебя знаю! – буркнул Ромашка.

– Ромашка… Всё так и будешь злиться теперь? Ведь говорю тебе – я не знаю кто… – начала Груня.

Но Ромашка оборвал её:

– А ты иди! Слыхала? Обедать звали!

– Да ведь ты всё не веришь!

– А кому мне верить – тебе или своим глазам?

– Но я тебе говорю!..

– А можешь и не говорить.

Он всадил заступ в землю и, разминая плечи, пошёл с огорода.

Груня с огорчённым лицом поплелась следом. У неё очень болели руки и плечи от заступа, и Груня сердилась на себя за это. Почему это она такая не крепкая и не сильная? Вон Стенька! Её спросишь: «Стенька, устала?» А она: «Не!» – «Стенька, руки болят?» – «Не!» – «Стенька, спину ломит?» – «Не!»

И всегда «не»! И в холод ей не холодно, и в грозу не страшно, и в работе не тяжело.

А Груня, никому не сознаваясь, потихоньку считала, сколько ещё дней копать придётся. И думала: хватит у неё сил или не хватит?

Но что думать об этом? Должно хватить, раз она бригадир.

День был влажный и тёплый. Вскопанная земля, ещё сочная от весенних дождей, дышала свежими испарениями. А там, где ещё не было вскопано, по серой, засохшей корочке уже побежали зелёные задорные сорняки. Трактор шумел в поле. Но сколько ещё невспаханной земли!.. Эх, побольше бы сюда лошадей, плуги бы!..

Но глаза страшат, а руки делают. Колхозники работали упрямо, настойчиво. Они забыли все свои мелкие свары и ссоры, все обиды, которыми они когда-либо огорчили друг друга. Была только одна мысль, одно стремление: побольше вскопать, побольше поднять земли, побольше засеять. Они в эти напряжённые дни понимали всем своим сердцем, всем существом своим, что, если они сейчас не поднимут и не засеют землю, значит, и колхоза им не поднять.

Грунин отец и сам копал вместе с бабами. Он землю любил и всегда повторял:

– Земля – она фальшивить не будет. Только обработай её хорошенько да удобри, а уж она с тобой за всё расплатится: и хлебом тебя завалит, и одёжей, и всякими богатствами!

А по ночам долго кряхтел и охал. Грунин отец был ранен в ногу ещё в первые дни войны, и каждый раз после трудной работы нога его очень болела.

Но дни проходили. Всё новые и новые поднимались грядки на огородах: и там, где у реки копали под капусту, и на Кулиге, где собирались посадить красную свёклу и помидоры. Уже начали копать и приусадебные огороды. И опять получалось очень странно и непривычно: огороды есть, а изб нету!

В этот день ребятишки копали огород у соседки Федосьи. Тётка Федосья осталась на свете одна: сына её убили на войне, а больше у неё никого не было. Ей огород копали всем миром. Народу собралось много, работать было весело. Женька дурачился – притворялся, будто он трактор, и рычал, копая землю.

Только Ромашка молчал. А когда его уж очень разбирал смех, он отворачивался и потихоньку улыбался, чтобы никто не видел.

В сумерках Груня и Стенька сидели у пруда. Пруд был розовый от заката. Чёрные стрижи летали над ним. Груня молча глядела на ракитовую ветку, которая, почти касаясь воды, отчётливо отражалась в ней. И казалось, что две ветки – одна сверху, а другая снизу – смотрели друг на друга.

– Стенька, как ты думаешь, кто же это всё-таки Ромашкины гряды истоптал?

Стенька развела руками:

– Придумать не могу… Женька? Нет, Женька не зловредный. Уж не Раиса ли?

– Неужели она? Тогда уж пусть созналась бы.

– Сознайся попробуй! Ромашка живо колотушек надаёт.

– Пахнет хорошо – травой, что ли, не то лесом… – помолчав, сказала Груня. – Но, Стенька, ты подумай, как же он может мне не верить?

Стенька махнула рукой:

– Опять за своё! Ну не верит – и не надо… Вон Трофим своё стадо гонит!

По деревне шли три козы. Беленькие козлята бежали за ними.

А сзади, с хворостиной в руке, шагал Трофим.

– А где же его подручные-то? – усмехнулась Груня.

– Убежали небось! – сказала Стенька, – Они его то и дело обдуривают.

Грунин отец купил для колхоза трёх коз с козлятами. Коров пока нет, неизвестно, когда вернётся эвакуированное стадо. А маленьким ребятишкам всё-таки нужно молоко.

Коз пасти отрядили Трофима и двух подружек: Анюту и Полю-Полянку, – по козе на человека. Но лукавые девчонки часто обманывали Трофима:

– Ты погляди за нашими козами, ладно? А мы пойдём сморчков поищем. Говорят, на вырубке – про́пасть! Мы и тебе дадим.

– Да, как же, дадите!

– Дадим! Всё поровну разделим!

– Да, уйдёте на целый день.

– Ну что ты! Мы скоро!

И убегали – то за сморчками, то за столбечиками, то на реку за ракушками. Только никогда ничего не приносили Трофиму.

– Да там и нет ничего! Искали-искали…

Иногда пробегают целый день, придут, когда Трофим уж подгоняет коз к деревне. А то забудут и совсем не придут. Вот как сегодня.

Груня и Стенька с улыбкой провожали глазами Трофима.

– О, важничает-то как! – сказала Стенька. – Пастух! А тут как-то раз пришёл запылённый весь, даже волосы на лбу прилипли. Козы у него удрали.

– Прозевал?

– Не знаю. Не рассказывает.

Груня вдруг подняла голову и уставилась на Стеньку:

– Стенька, а когда это было?

– Да не помню. Третьего дня, кажется. А что?

– Стенька, а уж не он ли со своими козами в огороде был?

У Стеньки широко открылись глаза.

– Ой, и правда! Ой!.. Там и следы-то были маленькие! И потом – круглые такие, будто палкой натыканы. Это, наверно, козы бегали!

– Стенька, позови его. Сейчас мы его допросим!

– Только ты, Груня, его не ругай. Испугается – не скажет… Трофим, как коз загонишь, приходи сюда! Мы тебе одну историю расскажем…

Трофим загнал коз и пришёл. Он спокойно смотрел на них своими ясными голубыми глазами.

– Какую историю? – спросил он.

– Мы, Трофим, историю тебе потом расскажем, – с улыбкой сказала Груня, – а сначала ты нам расскажи.

– А про что?

– Ну хоть бы вот про то, как у тебя козы убежали.

Трофим густо покраснел и насупил свои белые брови:

– Они не убежали.

– Ну, сегодня-то не убежали. А вот третьего дня?

Трофим мрачно молчал. Ему это «третьего дня» запомнилось очень хорошо.

…Трофим стоял один на бугорке среди жёлтых одуванчиков и ждал шмелиного мёду. Девчонки уверили Трофима, что видели под большой липой шмелиное гнездо, полное мёду, и сказали, что сейчас найдут это гнездо, принесут и они все втроём этот мёд съедят.

А козы – они хитрые. Особенно старая, с длинной серой шерстью и острыми рогами. Щиплет, щиплет траву, а потом поднимет голову и смотрит на Трофима своими жёлтыми глазами – следит за нею Трофим или не следит.

Трофим грозился хворостиной:

– Я тебе!

«Следит!» – соображала коза и снова принималась щипать траву.

Трофим ждал мёду и глядел со своего бугорка туда, где сквозь молодую зелень ракитовых кустов светилась река. Там, возле переезда, ребята поставили забой.

«Небось теперь рыбы набилось! – думал Трофим. – Плотвы этой, язей!.. Сбегать бы посмотреть, может, козы не заметят!»

Но, оглянувшись, он вдруг увидел, что ни одной козы нет на пастбище. Горе взяло Трофима.

«Это не козы, а просто собаки какие-то! Так вот и норовят убежать. Ну так вот и смотрят!»

Трофим вздохнул, вспоминая, как он выгонял в тот день коз из огорода, как они скакали и бегали по грядам… Хорошо хоть, никто не видел!

И, не глядя на Груню, Трофим сказал:

– И третьего дня не убегали!

– Ну? – удивилась Стенька. – Значит, твои помощницы нам неправду сказали? Ну, погоди, вот я их сейчас позову да проберу за это!

– А они почём знают? – сердито сказал Трофим. – Их тогда и не было даже! Я всё время один за козой по грядкам гонялся.

Груня и Стенька от души рассмеялись. И Трофим понял, что проговорился. Он отвернулся и молча пошёл домой.

У Груни словно гора с плеч свалилась. Она весело вскочила:

– Стенька, пойдём в горелки играть. Пойдём ребят позовём. А сначала – к Ромашке!

– Ладно. И сейчас при всех хорошенько с ним посчитаемся – не разобрал, что у него на грядках козиные следы были, а скорей взъерепенился! Пускай ему при народе стыдно будет!

– Нет, Стенька, не надо, – сказала Груня, – уж я ему одному потихоньку скажу. Так будет лучше.

Груня и Стенька в этот вечер напрасно искали Ромашку. А потом Федя сказал, что Ромашка ушёл в лес срезать удилище.

Груне так не терпелось рассказать ему всё, объяснить, оправдаться – и вот, как нарочно, нет его!

– Может, нам в лес пойти?

Но Стенька отмахнулась:

– Вот ещё! Авось придёт, волки не съедят!

За ужином Груня сказала отцу:

– Вот ругал меня за гряды… А это Трофимовы козы бегали.

– Да ну? – живо отозвался отец. – Значит, нашёлся виновник? Ну, надо ему взбучку дать!

– Да нет, не надо! Ведь он нечаянно!

Отец не настаивал. И Груня видела: он очень рад, что это дело случайное и никакого зла тут нет.

Как-то особенно мирно и хорошо было в этот вечер дома. Спали с открытой дверью, потому что в сараюшке было душно.

И Груня перед сном долго смотрела на звёздный краешек неба, мерцающий и таинственный.

Ромашка командует

Утром первой заботой Груни было повидать Ромашку. Она пришла в ригу. Но оказалось, что Ромашка уже ушёл к забоям.

Груня побежала на реку.

Утро было свежее. Пели жаворонки. Цветы на лугу открывались навстречу солнцу, а на каждой травинке висела светлая капелька росы.

Груня ещё издали увидела Ромашку. Он прилаживал удочку возле кустов.

– Ромашка! – дружелюбно окликнула его Груня.

Ромашка быстро взглянул на неё, но не ответил, а продолжал делать своё дело, будто тут и нет никого. Груня усмехнулась:

– Ромашка, ты что говорил?

– Ничего не говорил.

– Ты говорил, что мы твои гряды испортили…

– Ну и что?

– А вот и не мы! Это Трофим. У него козы убежали. А он их сгонял. Вот как было! А ты ничего не разобрал, ничего! И скорей… на нас! А товарищи разве так делают? Товарищи так не делают. Товарищи сначала узнают, сначала спросят. И товарищи, если им говорят «нет» или «да», так они верят. А ты и не спросил, и не поверил. Эх, ты!

Груня не собиралась ссориться. Но против воли обида одолела её. Она повернулась и, не оглядываясь, быстро пошла от реки.

Ромашка молча смотрел ей вслед. Но тут плеснула вода, удочка дрогнула, и всё внимание Ромашки устремилось на неё.

Однако, вытягивая из воды жерлицу, на конце которой дёргалась и металась узкая молодая щучка, Ромашка машинально повторял вполголоса:

– Трофим… Так бы и говорили сразу, что Трофим… А я почём знал?

Вытащив щучку, Ромашка беззлобно погрозил кулаком по направлению к деревне:

– Ну, подожди ты у меня, белый гриб! Я тебе бубны выбью! Запустил коз – так и скажи, что запустил. А людей в обман вводить нечего!

В этот день в огородах сажали последнюю рассаду. Ромашка ещё хмурился: он не знал, как ему повернуть свои отношения с ребятами. Ромашка чувствовал свою вину, а сознаться в этом не мог. Он делал ямки для рассады и поглядывал исподлобья то на Женьку, то на Груню.

Что бы это им сказать? Вот сейчас он спросит, кто за рассадой ходил.

Ну и глупый вопрос! И так всем известно, что за рассадой ходили Федя и Козлик.

Пока Ромашка раздумывал, с чего бы ему начать, Груня сама обратилась к нему.

– Ромашка, – как всегда дружелюбно, сказала она, – ты ямки сделаешь и уйдёшь? Или с нами сажать будешь?

– А чего ж я уйду? – мирным голосом ответил Ромашка, втайне обрадованный. – Конечно, сажать буду.

– Вот и хорошо, – сказала Груня. – А то тётка Елена просила подольше поработать сегодня, потому что рассады много…

Ромашка поглядел на голубовато-зелёную грудку капустной рассады:

– Рассады-то много. Только вот работают у тебя больно лениво. Кабы я бригадир был…

– А пожалуйста, – весело согласилась Груня, – вот бы мне-то хорошо было!

– Так ведь сразу нельзя, – возразил Ромашка, – это ведь снова выбирать надо… А вот помочь, если хочешь, помогу. С ними круче надо. Надо, чтобы они боялись. А ты что? Ты как курица. Но подожди, я сейчас наведу порядок… Эй, Раиса! – закричал он через минуту. – Ты что – живая или мёртвая? Шевели руками!

– А ты что за начальник?

– Вот и начальник. Работать надо… Федь, оглянись назад!

– А что? – спросил Федя, оглядываясь.

– А то. Не видишь – что?

Ромашка быстро подошёл к Феде, неожиданно взял его сзади за шею и пригнул почти к самой грядке:

– Как сажаешь? У тебя рассада на боку лежит! Видишь теперь?

– Отпусти шею!

Федя высвободился из Ромашкиных рук и, надувшись, отошёл к изгороди.

– Куда пошёл? Сажай капусту! – крикнул Ромашка.

Но Федя не обернулся. Он стоял, обиженно посапывая носом, и ворчал:

– Что большой – то и шею гнуть? Подожди, я тебе припомню. Не буду капусту сажать, вот и всё! Сажай сам!

– Раиса! – снова закричал Ромашка. – Ты опять спишь? Опять отстаёшь?

– Ну и не кричи! – рассердилась Раиса. – Только и кричит! Как делаю, так и буду делать.

– Нет, не так будешь делать! А будешь делать, как я велю!

– Ох какой!

– А вот такой! Будешь работать как следует или нет?

Раиса вскочила, швырнула в межу рассаду и решительно пошла с огорода.

– Ромашка, – негромко сказала Груня, – ну что ты!

– Пусть идёт, – ответил Ромашка, – всё равно от неё толку нет.

Все молчали. Женька, усмехаясь, поглядывал на Ромашку, строил ему рожи исподтишка. А потом, чтобы развлечься, начал придумывать.

– Как вы думаете, что вырастет вот из этого корня? – спросил он.

– Кочан. А то что же?

– Из этого корня у меня вырастет дыня. Сейчас я скажу волшебное слово. Тише! «Фун-ти-брыня – вырасти дыня!» Готово! – И он проворно примял землю вокруг корешка.

Девочки засмеялись.

– А вот из этого вырастет у меня… хм… ананас. Тише! «Фун-ти-брас – будет ананас!» Готово!

Вдруг толчок в спину заставил его покачнуться. Ромашка стоял перед ним:

– Ты что, на работе или фокусник на ярмарке?

Женька обозлился и, размахнувшись, ударил Ромашку в грудь.

Они вцепились друг в друга, как петухи.

Стенька подскочила разнимать их.

– Бросьте сейчас же! Бросьте! – кричала она и стучала кулаками по спине то одному, то другому.

Козлик со страху убежал в дальний угол, забился в смородиновый куст и глядел оттуда. Ромашка опомнился первый и выпустил Женьку.

– Очень надо с дураками работать! – сказал Женька и, сверкая чёрными злыми глазами, с пылающим лицом, пошёл на другой огород, где работали взрослые.

Груня с сокрушением смотрела на потоптанную грядку, на испорченный корешок рассады, на опустевший огород.

– Вот как ты мне помог, Ромашка! Вот как ты мне помог! – сказала она. – Знаешь что?.. Лучше уж ты сажай капусту, Ромашка… А мне больше не помогай. Уж я как-нибудь сама.

– Как хочешь, – пробурчал Ромашка и отошёл на свою борозду.

Груня вызвала Козлика из куста. Уговорила и умаслила Федю.

В этот день работали наравне с большими дотемна и очень устали. Еле заступы до дому доволокли.

Но зато завтра! Завтра – отдых! Больше никаких дел ребятишкам нет, гуляй, пока сорняки в огород не нагрянут!

Дядя Сергей

Стоял горячий полдень.

Усталый и загорелый, заглянул в сараюшку солдат.

– Входи! Кто там? – отозвалась больная бабушка со своего сундука.

Солдат вошёл, спустил с плеча котомку. Улыбаясь, подошёл к бабушке; крупные белые зубы блестели на смуглом лице.

– Здравствуй, мама!

– Сергей! Сынок! – ахнула бабушка и протянула к нему руки. – Вернулся!

И заплакала.

Бабушка заплакала от радости, а солдат подумал, что, значит, в доме несчастье. Оглянулся – никого нет в сараюшке. И спросил нерешительно:

– Где же… народ? Живы?

– Живы! Все живы! Только я вот всё хвораю. Простыла в ямах-то этих… Ведь мы тут ямы копали; от немцев прятались. Да я встану сейчас, всех позову… Ах ты, батюшки, радость какая!

– Значит, живы, мама? Все живы – сестра, зять, Груня?

– Все! Пережить тут пришлось… Слов нет!

– Но пережили! Выдержали! Нет, нет, уж ты, мама, не вставай! Я сейчас сам всех найду.

– А деревню-то видал, как спалили? Одни берёзы стоят!

– Видел. Чуть мимо не прошёл. Но это, мама, ничего. Лесу кругом много, отстроимся. Руки-то – вот они. Целы!

– Целы! А что спина осколком пробита – забыл?