Бог из машины

– На Шанте живет, – после некоторого раздумья ответила Грэйн. – Среди сородичей.

И лицо у нее при упоминании шурианского острова стало… грустное-прегрустное. Редкое для ее строгого образа, нетипичное.

– Говорят, красивое место…

– Очень, – отрезала ролфийка таким тоном, чтоб сразу отбить желание продолжать разговор.

Идти в ночь никто не собирался. Туман постепенно сгустился, солнце, и без того бледное за пеленой облаков, закатилось, и наступила темнота. Хорошо еще, что покойные контрабандисты оказались людьми, по-крестьянски обстоятельными и неленивыми. Навес, где приходилось коротать ночи, сделали на совесть – ни тебе сквозняка по спине, ни ледяных капель за шиворот. А еще – костровище, обложенное камнями, лежанка, запас дров, воды и кое-какая полезная мелочь вроде запасного кресала. Хочешь – от дождя прячься, хочешь – у костра грейся, а хочешь – спи без всякой опаски, тем паче посторожить сон есть кому. Хорошо быть контрабандистом, право слово. Гораздо лучше, чем беглым полукровкой с нездоровыми наклонностями, который, вместо того чтобы наслаждаться отдыхом, горячим ужином и относительной безопасностью, только и делает, что прислушивается к далекому зловещему вою. Где-то там за туманом, в ночном безвременье…

Хорошо также быть ролфи. Сидеть себе и набивать трубку табачком, бросая как бы между прочим:

– Надо же, какая-то тварь как надрывается! Можно подумать, что Маар-Кейл на охоту вышли.

Не находивший себе места, весь издерганный, Удаз Апэйн так и не смог заставить себя промолчать и солидно, как пристало серьезному мужчине, хмыкнуть что-то неопределенное. Вой приближался и ввинчивался в уши.

– А кто такие эти Маар-Кейл? – чтобы как-то отвлечься, спросил бывший тив.

Грэйн же словно ожидала именно этого вопроса. Попыхивая трубочкой, пребывая в отличном настроении и чувствуя себя настоящей сказительницей, она нараспев молвила:

– О, это очень древняя ролфийская легенда! Знай же, что Отцу Дружин Оддэйну служат не только белые волки из его Стаи, но и псы Маар-Кейл. Безжалостные и неотвратимые, они встают на след неприкаянной души, недостойной вступить в Чертог Оддэйна, и гонят ее по бескрайним ледяным равнинам Межмирья, пока не настигнут. Рассказывают, что иногда Маар-Кейл приходят и за живыми, но это уж точно сказки. Ни одному посвященному ролфи Маар-Кейл не страшны. А вообще-то, – эрна угрюмо глянула на Удаза, – если б ты меня тогда все-таки удачно повесил, гоняли бы сейчас Маар-Кейл мою одинокую душу по черным пустошам…

Прозвучало эпично, омерзительно эпично. Особенно когда в качестве наглядной иллюстрации эпичному сказанию из сине-лилового, густого, клубящегося туманом сумрака явились те, кто шел по следу Удаза Апэйна от самой Ибэоры.

– Это такие здоровенные черные псы с красными ушами и красными глазами? – уточнил мужчина ледяным шепотом, ритмично вздрагивая и звонко постукивая зубами.

– А откуда ты узнал? – удивилась девушка.

Но Удаз безмолвно таращился в темноту, а челюсти его отбивали замысловатую дрингу.

– Эй! Ты что, кого-то… увидел?

И голос у посвященной Кэдвен был очень нехороший, ничего доброго никому не суливший.

– Они тут… это они… вот там, – и указал зажатой в сведенных судорогой пальцах палкой в непроглядную ночь. – И там! И вот там. Целая стая!

Душераздирающий… в буквальном смысле вой Маар-Кейл несся над болотами и рвал в клочья перепонки в ушах бывшего тива. Красноухие клыкастые твари кружили совсем рядом, и их следы светились холодным призрачным светом, а глубокие ямки от когтей мгновенно наполнялись то ли водой, то ли кровью. Но за нарисованный Грэйн защитный круг ни одно из чудовищ ступить не посмело. Бессильно щелкали Маар-Кейл клыками, роняя серебристую пену, но в круг не рисковали сунуться даже кончиком хвоста.

А тут еще жестокая эрна сурово и как-то даже торжественно сообщила:

– Маар-Кейл может видеть только тот, за кем они пришли. Мне они не страшны, я – посвященная Локки… Ты их видишь, значит, они пришли именно за тобой. Псы не переступят рунный круг, но и ты не можешь выйти за его пределы. А значит, и я не смогу.

– Что? Что же теперь делать? А?! За мной пришли? И зачем? Грэйн, что мне делать? – едва удерживаясь на грани немужественной истерики, простонал Удаз.

Вопрос риторический. Что смертный может противопоставить божественным тварям, у которых совсем не призрачные зубы и когти? Смешно даже думать о сопротивлении.

Полукровка скорчился, согнулся в три погибели, пряча от Охотников лицо и глаза. Чудилось – встретишься взглядом с алыми зеницами чудищ, и душа сама покинет тело, чтобы стать добычей Оддэйновых Псов.

Грэйн оскалилась, одновременно горестно и злобно:

– А вот мы сейчас и спросим, что нам делать! У той, кто их натравил! Ну и стер-рва же ты, Огненная! – Ролфийка вскочила на ноги и, по-волчьи сморщив нос, зарычала прямо в невидимое за пеленой тумана ночное небо, разбрызгивая клочья пены с перекошенных гримасой губ: – Хор-рошие же у тебя способы вербовать сторонников! «Или ты со мной, или тебя сожрут». Так?!

«Именно так, моя Грэйн! – насмешливый клекот Локки ударил в уши. – Догадалась? Да ты становишься умницей, Верная! О чем еще ты догадаешься, если немного подумаешь?»

– Отзови псов, – холодно сказала ролфи, будто очнувшись и разом успокоившись: – Он был тебе нужен, и ты звала его, верно? Ну так бери же, разве не видишь, что он уже твой? Зачем ты натравила на нас Маар-Кейл?

Мужчин учат с раннего детства: «Стыдно бояться. Стыдно выказывать свой страх. Стыдно признаваться самому себе в своем страхе». Правила эти въедаются глубоко в плоть, в костный мозг, и не вытравить их ничем. Но сейчас, оказавшись нос к носу с Маар-Кейл, Удаз утратил даже стыд. Позор стёк с бывшего тива, как пот по спине в жаркий день. Маар-Кейл на то и существуют, чтобы их бояться и не стыдиться страха.

«На вас? Тебе они не страшны, моя дочь. У меня нет власти над Псами Оддэйна, ролфи. Они пришли за ним, потому что он – ничей. Тот, кому он служил, выбросил его, а мне этот полукровка еще не сын».

– Разве? Ты заметила его еще там, в подвале Синхелма. Или еще недостаточно ты его испытала?

Огненное тавро Синхелма! И хохочущая женщина, только что сама вырвавшаяся из петли. Обыгравшая Смерть в карты. Тот огонь поджег не только крыши домов, он опалил веру в Предвечного.

«Не достаточно, – Огненная Луна сложила крылья и сияющим сполохом разорвала туман, пронзила темноту – и встала перед ролфийкой стеной золотого пламени. – Для смеска, отравленного кровью предателей, – не достаточно! Порченая кровь должна выгореть, отравленный дух – очиститься! Он должен выбрать, Грэйн. Он должен шагнуть в мой костер. Иначе – его возьмут Маар-Кейл».

– Он под моей защитой, Локка. Я не отдам его Псам, пока жива.

Перед глазами Удаза плыло и плясало золотое пламя.

«Молчи, эрна, молчи! Однажды я приказал тебя повесить. А теперь ты спасаешь меня? Покровительствуешь? Безжалостная эрна, ты хочешь, чтобы я сгорел все-таки от стыда!» – взмолился Апэйн.

«Разве он – не твой враг, Грэйн? Разве ты не клялась вырвать ему горло?»

– Неважно. Он – под моей защитой.

«Зачем ты делаешь это, Грэйн Кэдвен? – вопрошал Удаз. – Или только так и становятся ролфи? Споря с богиней, бросая ей вызов?»

«Тогда Маар-Кейл подождут, пока твои силы иссякнут. Они могут позволить себе ожидание».

– А ведь ты, похоже, поймала меня, Беспощадная, – коротко рассмеялась Грэйн. – Да, я становлюсь умницей. Я догадалась. Как отобрать у Предвечного его пищу? И как заставить меня в этом участвовать?

«Ты пришла ко мне сама, Грэйн. У тебя был выбор. Стать моей посвященной, моей Верной – или сдохнуть дочерью предателя. Шагнуть в мой огонь – или отступить. Ты не очень-то правильная ролфи, Верная. Ты возжелала еще и свободы. А за это придется заплатить. Я жестока, да, но я ищу пути для моих детей. И один из этих путей откроет он. Если ты ему поможешь».

– И что же я должна сделать? – Ролфийка злобно усмехнулась. – Откроешь ли – или мне самой догадаться? Самой произнести это вслух?

«Для него нужен мой костер, Грэйн. Огня посвящения мало, чтоб выжечь из него заразу. Только я сама могу это сделать, только в моих объятиях он очистится».

– Вот как, – Грэйн продолжала улыбаться. Присутствие Локки стало таким отчетливым, что волосы ролфийки скручивались и потрескивали от жара. – Ведь это я должна стать костром, да? Впустить тебя, дать тебе мое тело, чтобы ты воплотилась? Отказаться от себя, утратить самое право зваться человеком – добровольно… И ты ждешь, что я предложу сама, потому что никто не вправе требовать такого, ни смертный, ни божество. А если я… не предложу?

От эрны исходил жар, настоящий, как от хорошо растопленного камина. Она уже полыхала и плавилась. Или это застило жгучими слезами выедаемые огнем глаза бывшего служителя Предвечного?

«Ведь это твой выбор, Верная, – в треске пламени проступила… пожалуй, грусть. – Маар-Кейл нужна добыча. Жизнь за жизнь, Грэйн, мужчина за мужчину. Ты мне кое-что должна, помнишь ли?»

– Ах, ты… – эрна Кэдвен задохнулась, захлебываясь рычанием. – Ты!!!

«Ты тоже выбрала себя мужчину, Грэйн, и ты выбрала сама. Нарушила все правила, захотела невозможного, сказала «Мое!» – и попросила. Ты задолжала мне, ролфи. Я зорко стерегла твоего проклятого змея, волчица, но если я однажды отвернусь? Кто знает, увидит ли он этот рассвет? Или ролфийское Проклятие унесет в когтях его жизнь? Маар-Кейл – лишь одно из обличий тех, кто приходит за детьми Лун. Я действительно не вправе просить тебя о такой жертве, Верная, но ты можешь назвать свою цену».

– Вот так вы нас и ловите, боги, – горько вздохнула ролфийка. – Все правильно, Беспощадная. Жизнь за жизнь. Мужчину за мужчину! Ты возьмешь своего, но сохранишь жизнь моему. Избавишь его от нашего Проклятия, от вечного ожидания «змеиного часа», от этого незнания – проснется ли поутру? И я впущу тебя, отдам тебе мой облик, не требуя ничего больше. Но даже если я не смогу вернуться потом, ты сохранишь и убережешь его. Так? Твое слово, Огненная!