Теперь или никогда

– Не каждый день становишься мятежником, антэ Тор, – прошептал Эск деревенеющим языком, словно оглохнув и ослепнув в одночасье. – Этот момент стоит запомнить, Тор. Мы с вами перешли тот рубеж, после которого возврата уже не будет, никогда не будет.

И матросы, словно подтверждая его слова, кричали охрипшими голосами:

– Эскизар! Всегда! Вперед!

Грэйн и Аластар

«Женщине не место на палубе боевого корабля». Когти Локки, это действительно так! Женщине нечего делать на корабле, вступившем в бой, а что говорить про детей? Никогда прежде Грэйн не ощущала с такой ясностью всю мудрость этой заповеди богов и предков. Морайг ревнива и жестока, воинская удача слепа, и достаточно одного неверного шага, чтобы все погубить. Чтоб вести бой, чтоб рисковать и сохранять трезвость, помня при том о собственных сыновьях, которых каждый твой приказ подставляет под бомбы и ядра… Наверное, для того нужно родиться диллайн. Ролфи так не умеют и никогда не научатся. И это хорошо!

Осознание собственное бессилия – самое мерзкое чувство из тех, что доступно ролфи. Что ты можешь сделать, сидя на качающемся полу… хорошо, палубе! – в каюте? Прижимать к себе детей, разве что. Молиться Морайг? Лучше вообще не думать о богине, не призывать ее даже мысленно: здесь, в море, Неверной не милы мольбы женщин, она не слышит их, а если услышит, станет только хуже.

Бессилие. Что может быть гаже?!

Прочный корпус «Меллинтан» стонал и содрогался, и о том, что творится наверху, Грэйн старалась не думать. Как бы ни повернулось дело, Эск не позволит врагу захватить своих сыновей. И не сдастся. А значит…

«Он должен, обязан убить их всех, расстрелять, потопить и не давать пощады, – подумала ролфи. – Обречен выбирать между злом и Злом. Нет, даже не выбирать – этот диллайн уже давным-давно выбрал. Подтвердить свой выбор, доказать его. Кому же нужно такое доказательство? Неужто тебе, Огненная?»

Богиня была где-то здесь, Грэйн все время чуяла ее незримое присутствие. Она была здесь и смотрела, и отсвет ее крыльев трепетал над палубами и мачтами «Меллинтан», отражался в золотых глазах диллайнского князя. Жаль, он сам этого не чувствует. А вот Джойн – та увидела бы непременно, и шуриа нашла бы, как сказать своему мужчине – ты не один. Ролфи так не умеют. Да и ни к чему это умение ролфи – не бывает одиноких волков, байки это…

Она думала так все время, пока шел бой: обнимала детей Джойн, утешала Шэррара, подбадривала напряженного Идгарда, что-то говорила им… кажется. А потом пришел вестовой Эска (Грэйн все никак не могла запомнить его имени и отчасти смущалась поэтому) и принес новости… вероятно, все-таки добрые. «Меллинтан» выиграла схватку, и синтафский фрегат пущен ко дну. Глаза у диллайн были просто безумные: огромные, вполлица, желтые глаза с крохотной черной точечкой зрачка. Верно, он только сейчас начал осознавать, что вражеский корабль шел в бой под флагом Империи, которой все они присягали. И Аластар Эск – тоже.

Грэйн не стала ни о чем выспрашивать – к чему поминать пеньку в доме висельника? Попросила молока для детей и кадфы для себя. Служба в Канцелярии Конри заставила ролфийку поневоле оценить бодрящие свойства горькой и черной «имперской смолы». И, уложив мальчиков, присела к столу, приготовившись ждать, сколько понадобится. Единственное, чем эрна Кэдвен могла помочь ему, – это выслушать, ежели «диллайн Джойаны» вдруг захочет поговорить.

«Может, и не захотел бы, будь у него выбор, – поняла Грэйн, едва лишь в каюту бесшумно вернулся Эск. – Но выбора у него нет».

Нет ничего хуже, нет ничего гаже. Отсутствие выбора, то же самое бессилие, осознание которого делает ролфи бешеными, а диллайн… Уж не оно ли делает одержимыми бесприютных детей Локки?

– Бой окончен, – молвил он.

Каюту освещал только один-единственный фонарь, но этого приглушенного света было довольно, чтобы как следует разглядеть возлюбленного Джойаны. Грэйн чуть прищурилась, наблюдая, как он двигается, как поворачивает голову, как садится к столу. Посмотрела так, будто видела впервые. Впрочем, отчасти так и было.

Да, воистину, Огненная Сова смотрит сейчас на своего сына, тут и гадать нечего. Смотрит и видит. И услышит, если он все-таки станет говорить. Так пусть говорит, пусть рассказывает. Боги не услышат тебя, пока не позовешь.

«Ты ведь не слеп от рождения, тебе просто завязали глаза, диллайн, – подумала Грэйн. – Завязали глаза, заткнули уши – будто мешок надели на голову, как пленнику или приговоренному перед казнью. Чтоб ни слышать Ее, ни видеть, ни позвать не мог. Но вот ты смог разорвать веревки – осталось сбросить повязку и выплюнуть кляп. Я попробую помочь тебе, диллайн моей Джойаны. Да, Локка, я попробую… нет, я – сделаю».

– Да, ваш вестовой рассказал. Вкратце. Я не стала выспрашивать у матроса то, что следует узнавать у капитана. Если вы сочтете возможным что-либо мне рассказать, милорд.

Аластар на несколько мгновений закрыл ладонями лицо, словно вытирая с кожи что-то липкое.

– Рассказать… Да, рассказать. Эрна… Грэйн… Я могу вас так называть?

Она кивнула.

Больше четырехсот человек на борту «Меллинтан», а поговорить не с кем. Они подчиненные, они заранее согласились с любым решением Аластара Эска, они тяжело и много работают. Так имеет ли он право возлагать на их плечи бремя ответственности? Ни в коем случае. Они не заслужили такого, нет, не заслужили.

Грэйн тоже не заслужила, но она единственная сейчас, кто способен понять. Может быть. Она одна из тех редких людей, знакомство с которыми меняет других. Как сказочный единорог или дракон. Встретишь такого – и больше никогда не будешь смотреть на мир прежними глазами. Просто потому, что падут старые шоры.

– Пожалуй, мне не просто можно, мне нужно вам кое-что рассказать, – вздохнул диллайн. – Я только что утопил человека – отличного капитана, которого уважал и ценил. Убил за то, что он всего лишь исполнял приказ и оставался верен воинской присяге. И… еще несколько сотен честных и храбрых моряков. Пусть наш разговор станет им надгробием и поминовением, иного у них все равно не будет.