Синдром выгорания любви
– Ой, что это из отпуска вас принесло? – ответсек Мила Сергеевна что-то жевала.
– А вы что, перестали худеть, раз жуете? – поинтересовалась Юля.
– Это мне можно, это пророщенная пшеница.
С Милой Сергеевной, женщиной без возраста, было всегда нескучно. Она щедро делилась с коллегами как рецептами красоты, так и рецептами здорового питания.
– Между прочим, очень неплохая пшеничка, сначала в зубах вязнет, а потом привыкаешь.
– Мила Сергеевна, о вас тоже уже нужно писать.
– Да ну тебя, Сорнева, это тебе неймется, в отпуске на работу притащилась. Ох уж эти журналисты, и вечный бой, покой нам только снится! – кокетливо сказала она, разбирая редакционную почту.
Мила Сергеевна лукавила, она сама четверть века отдала журналистике, но иногда иронизировала по этому поводу.
– Ну, рассказывай, как твои дела, – Егор Петрович отключил сотовый телефон пояснив: – Чтобы не мешали, а то ведь поговорить не дадут.
– Да пока непонятно. Сбор информации, если коротко.
– А если не коротко?
– Стариков безумно жалко. Всю жизнь проработали на страну и брошенные, забытые.
– Брошенные своими родными, заметь, теми, кто должен ухаживать за ними. Есть такой рассказ у Джека Лондона – «Закон жизни», про индейцев и их закон: стариков, которые стали обузой для племени, при переходе с одной стоянки на другую просто бросали, обрекая на голодную смерть. Главный герой там старик, которого бросили. Зимой ему оставили горстку хвороста. Вот он сидит возле маленького костерка и вспоминает свою жизнь, ему очень хочется, чтобы сын вернулся за ним, но он понимает, что это невозможно, таков закон жизни. Костерок потухает, и к нему подходят голодные волки, он обречен.
– И что дальше?
– А дальше все по жизненным законам: побеждают и торжествуют только сильные, приспособленные, ловкие, а слабые, старые, больные обречены на гибель, на нищету.
– Егор Петрович, мы же люди, у нас так не бывает, не должно быть! У самого Джека Лондона, вы помните, конец жизни был печальным, он принял смертельную дозу лекарства. Так не должно быть! Я как раз хотела с вами обсудить, как помочь старикам.
– Ты хочешь благотворительный фонд открыть?
– Нет, есть вещи более значимые, чем материальная помощь. Я хочу через газету акцию организовать, я об этом читала – «Напиши письмо ветерану». Пусть наши горожане пишут письма в дом престарелых, обычные письма, рассказывают о себе, спрашивают их о здоровье. Школьников можно подключить, а то мы говорим о патриотическом воспитании, а это – конкретное дело, частица души, тепла в почтовом конверте для пожилого человека. Им внимания не хватает, Егор Петрович, простого человеческого внимания. Поддержите меня?
– «Бабушка по переписке»? Поддержу, хорошая, красивая идея. Не зря ты там полы драишь по поддельным документам. Не расшифровали тебя еще, разведчица?
– Я, между прочим, работаю хорошо, стараюсь. Такие кадры, как я, на вес золота. Мне ваша помощь нужна, Егор Петрович! Есть такой странный фонд, «Старость в радость», он сотрудничает с нашим домом престарелых.
– Ты уже говоришь «нашим»? А почему фонд странный?
– Еще не знаю. Я посмотрела сайт фонда – красивая, яркая картинка, но персонал намекает на какие-то «особые» отношения. Вы не могли бы по своим каналам узнать? И еще, у погибшей Щукиной было много виповских клиентов.
– Раньше-то и слова такого не было – «виповских». Говори по-русски – важных.
– Хорошо, важных. Среди них была Клара Гулько, она убила своего мужа. Как утверждает ее соседка, Глафира Сергеевна, Щукина дружила с этой женщиной и все время про нее рассказывала. Мужа звали Александр Гулько. Я перерыла все газеты в библиотеке, ничего про эту историю не нашла.
– Ну ты хватила, раньше об этом писать было нельзя! Только про достижения партии и правительства. А ты говоришь – убийство.
– Мне нужно в архивах это дело посмотреть.
– Хорошо, напишу официальный запрос, попрошу выписку.
– А если неофициально? Вы же знаете, какие чиновники неповоротливые, пока чернила разводить будут, чтобы нам ответить… Где эту Клару найти? Жива она или нет?
– А сколько лет ей дали? Кларе, которая украла кораллы.
– Эта Клара убила, Егор Петрович, убила.
– Ну ее может уже в живых не быть.
– А может и быть, потому что Щукина в последний перед пожаром вечер нервничала и говорила своей соседке, что дух Гулько к ней приходил.
– А это уже кое-что. Духи просто так не приходят. Я постараюсь ребят подключить.
– Постарайтесь, Егор Петрович, а то у меня отпуск скоро закончится. И еще, у Прасковьи Щукиной был ухажер, пенсионер Петр Петрович. С ним я еще не поговорила, повод нужен.
– Круто у вас в доме престарелых, ухажеры. Еще ведь что-то есть?
– Есть, но я не знаю, куда это приспособить. Щукина не жаловала директора дома престарелых Антонину Котенкову. Могла сказать о ней гадость, и вообще тетка была остра на язык, но что-то понесло ее ночью в коридор. Что-то или кто-то? Какие-то результаты экспертизы по пожару появились?
– Я же тебе координаты Алексея Сурина дал.
– Мне нужна официальная бумага, чтобы поизучать, а потом уж ему вопросы позадавать. В общем, Егор Петрович, у меня все. Я приеду через два дня, а сегодня мне после шести на работу, в вечернюю смену, тогда и со щукинским кавалером найду о чем поговорить.
– Ну, Сорнева, подкинула работу старику!
– Какой же вы старик, Егор Петрович! Я вам как санитарка дома престарелых вот что скажу: старость неизбежна. К ней надо относиться философски. А вы молодой, очень молодой!
– Ну, Юлька, ты стала мудрецом! Вот что значит – вовремя сменить работу, – засмеялся он.
В приемной главреда стояла корректор Надя Метеля, и выражение лица у нее было такое, что Юля поняла: у Надюхи что-то случилось. Спрашивать об этом было бесполезно, Юля знала, что Метеля никогда не жаловалась на свою жизнь и обстоятельства.
– Надюшка, а не ударить ли нам по чаю?! У меня конфеты в столе припрятаны. Пошли?
Надя посмотрела на нее глазами, полными слез.
– Что случилось, Метеля?
– У меня все деньги с карточки мошенники сняли, все, подчистую.
– Тогда в полицию нужно обращаться, заявление срочно писать.
– Я не могу в полицию. Я сама дала свои координаты – электронку, телефон. Я сама отослала деньги.
– Надя, ничего не понимаю! Какие ты деньги отослала? Кому? Сколько?
– Все деньги, что у меня были. Своему любимому человеку.
Глава 19
С кривдою жить больно, с правдою тошно.
Поговорка35 лет назад
Когда у Клары родилась дочка, ее радости не было предела. Да и вообще, чего грешить на судьбу? Она вышла замуж за любимого человека, родила ему дочь, которую назвала в честь него – Саша, Сашенька, Александра. У нее никогда не вызывал сомнения поступок отца, военного по профессии, который чуть ли не приказал Гулько жениться на ней. Возможно, папа был резок и настойчив с Сашей, но как же иначе, ребенку нужен отец. Мама говорила, что мужчины в принципе не хотят жениться, они дорожат свободой, но если у женщины будет ребенок, то это меняет дело. Женщина несет двойную ответственность, за себя и за ребенка. Клара всегда объясняла себе поступки родителей. Конечно, они были недовольны, что ей пришлось брать академический отпуск, учиться в МГУ – это вам не в каком-нибудь сибирском вузике.
– Мы поможем тебе с ребенком, – говорила мама, – но учиться надо обязательно. Необразованная жена – это дурной тон. Кстати, твоему мужу тоже надо учиться. Официант – это не профессия. Папа сейчас выстраивает стратегию вашей семьи.
Кларе можно было не думать ни о чем и не заботиться, все делал за нее папа. Ей даже в голову не приходило, что своей семьей они с мужем должны заниматься сами. Клара привыкла слушаться родителей. Конечно, папе не понравилось, что ее избранник – официант, и ранняя беременность перечеркнула все папины виды на дочь, но его боевая закалка мобилизовала все силы организма, и он определял цели для «наступления». Кооперативную квартиру для молодой семьи Гулько папа купил и оформил на себя, рядом со своей. Первое время Саша вздрагивал, когда ее родители своим ключом, без звонка, открывали дверь.
– Они такие странные – ладно, у них ключ от нашей квартиры, но почему они не считают нужным стучаться?
– Они мои родители, Саша, – виновато отвечала Клара.
– И что? А если мы с тобой в постели лежим в это время?
– Они все делают из лучших побуждений, они хотят, чтобы у нас все было хорошо.
– Странно хотят.
– Сашенька, ты на них не обижайся!
Обижаться на Клариных родителей было бессмысленно, они занимались семьей дочери так активно, что он ничего не мог поделать. Во-первых, его чуть ли не под дулом пистолета женили. Андрей Петрович, отец Клары, просто застал его врасплох. Саша напугался – ему не хотелось идти в армию. Когда он в сопровождении папы и двух солдат пришел к Любе за вещами, она только ахнула.
– Санька, что случилось, тебя в армию забирают?
– Если не женится, то обязательно заберут, – произнес папа.
– Как женится? – ахнула Люба.
– Так и женится. Ребенок у него скоро родится. Вот так, девушка.
– На работу-то ты придешь? – от удивления ее глаза стали круглыми.
– Приду, – буркнул он. – Мне теперь семью кормить надо.
В этот же день его будущий тесть обрисовал Сашкины перспективы.
– С работы ты увольняешься. Муж моей дочери не может быть официантом.
– Мне моя работа нравится.
– Твоя работа не нравится мне. У нас в военторге освобождается место товароведа. Я договорился, что тебя возьмут.
– Но я ничего в этом не смыслю!
– Поступаешь осенью на заочное, в торговый. Я тоже там договорился и все порешал.
Саша Гулько почувствовал, что его загоняют в клетку и закрывают за ним дверь. Ключик папа кладет к себе в карман. Нужно сказать, что от женитьбы на Кларе он сначала ощутил плюсы. Во-первых, ему понравилось, что он живет в квартире с красивой обстановкой и с красивой женой. Клара утром варила кофе и подавала его ему в постель. Во-вторых, работа в военторге ему понравилась, он перестал бегать с подносом в руках, вокруг были красивые девушки, а красивых девушек он умел ценить.
Учеба в институте тоже давалась легко, он почувствовал ее вкус, преимущества и вдруг понял, что жизнь его складывается не так уж и плохо. К Любашке он тоже иногда захаживал, не забывать же старых подруг.
– Ну, Сашка, ты изменился, гладким стал, ухоженным.
– Жизнь теперь у меня такая.
– Какая такая? Связали мальчонку по рукам и ногам, женили, – она смеялась. – Раз там хорошо, что же ты ко мне бегаешь?
– Да слишком правильная Клара, до слащавости. Скучно с ней.
– А тебе перчика захотелось, веселья? Ой, Сашка-Сашка, балагуром ты был, балагуром и остался.
Гулько понимал, что жизнь сделала за него правильный выбор: останься он с Любкой, был бы «вечным официантом», мальчиком на побегушках, а сейчас он уважаемый в военторге человек, и у него есть перспективы в будущем, только вот диплом надо получить. То, что кроме очевидных плюсов существовали минусы, он переносил стойко. Ну не нравится ему, что родители жены заходят в их квартиру без стука, со своим ключом, но это же не катастрофа. И потом, время все расставит на свои места.
Новорожденная дочка Сашка ему понравилась, славная такая малышка, правда, первое время кричала по ночам, но к кроватке дочки все время вставала Клара. На время Сашиной сессии Клара с ребенком вообще переезжала жить к родителям, и его это устраивало.
Уставала Клара. Сашенька была беспокойной девочкой, ночью поспать удавалось нечасто, но на помощь приходили мама, отец, и все проблемы Кларе казались не такими сложными. Когда дочери исполнился годик, Клара увидела на животе у малышки несколько откуда-то появившихся пигментных пятен, которые перешли в сыпь. Анализы они сдали в местной поликлинике и тут же получили направление в областную больницу.
– Пока оснований для волнения нет, но надо обследоваться, – успокаивала ее врач.
Но Клара видела – с ребенком происходит что-то непонятное, ее кожа становится сухой и морщинистой, а волосы выпадают. Диагноз «детская прогерия» прозвучал как страшный приговор. Уже потом, когда Клара прочитала в медицинском справочнике об этой редкой болезни, она все время недоумевала – почему? Почему это несчастье случилось именно с ее ребенком?
Что это за малоизученный ген, мутация которого является причиной болезни? Болезни, которая не лечится никак, и с этим надо жить. Про институт пришлось забыть, да и о каком институте можно мечтать, когда трагедия в семье? Ее маленькая, любимая, красивая девочка менялась на глазах: вены по всему телу вдруг стали яркими и бросались в глаза, голова становилась несоразмерно большой по отношению к туловищу, а лицо приобретало «птичьи черты».
– Мы все равно любим Сашеньку, здоровую, больную. Любим, – мама была оптимисткой. – И потом, медицина развивается, будет изобретено новое лекарство и Сашеньку обязательно вылечат, вот увидишь!
Клара, уставшая от больниц, сузила свой мир только до потребностей больного ребенка. Она не думала, что будет так тяжело. Женщина все меньше и меньше занималась домом, все силы и время уходили на дочку: она была ей жизненно необходима. Клара выматывалась, надрывалась, вкладывала в Сашеньку все свои силы, но в ответ не получала ничего. Она теряла веру в себя как в мать, теряла веру во врачей, которые переписывали назначения и диагнозы друг друга в медицинскую карточку и боялись брать на себя ответственность за лечение. Казалось, что этому не будет конца и края, и с годами ничего не менялось. Саша превращалась в маленькую старушку, и с этим поделать было ничего нельзя. Клара жила с постоянным чувством вины, она глубоко прятала свои чувства и эмоции, собственно, на страдания у нее не было времени, нужно было заниматься Сашенькой. Ей очень хотелось, чтобы у их дочери было будущее.
Ее муж получил сначала должность начальника военторга, потом трехкомнатную квартиру, потом перешел на новую руководящую работу. Клара радовалась его успехам, но он жил словно в другой, «здоровой» реальности – ходил на работу, общался с коллегами, строил планы, а она по-прежнему не могла отдохнуть и расслабиться, потому что такой возможности у нее не было. Друзьями семьи они как-то не обзавелись, да и потом ситуация с ребенком не способствовала общению, ей хотелось горе переживать в одиночестве, изолироваться, дистанцироваться от людей, пресечь лишнее любопытство. Когда ее отец, Андрей Петрович, скоропостижно скончался от инфаркта, мама умерла вслед за ним через три месяца. Клара почувствовала, что они с Сашенькой остались одни, осиротели и больше некому протянуть им руку помощи.
Ее муж был всегда очень занят на работе, Сашенька подрастала, появилась домработница, и Кларе стало чуть полегче – человек ко всему привыкает. Она теперь могла заняться собой, ходить в парикмахерскую и косметический кабинет, но все равно продолжала чувствовать себя рабыней-заложницей в маленьких детских ручках. Клара очень старалась, занималась домом, старалась с любовью выполнять все свои обязанности, но чем дальше, тем больше напоминала себе лошадь, которой нужно дотянуть до финиша. Только вот где он, финиш?!
Глава 20
Что про то говорить, что нельзя воротить.
ПоговоркаНаши дни
Ужин в доме престарелых почему-то напомнил Юльке детский сад: группы старичков и старух увлеченно работали ложками, наивно заглядывали через плечо соседу в тарелку с кашей, и столько было в этом искренности и наивности! А может, и правда дети могли бы приходить сюда в гости, играть с пенсионерами, учиться добру? От этого польза всем – и у детей будет много любящих бабушек и дедушек, которые смогут и будут рады поделиться своим опытом и любовью – во взрослении и старении, оказывается, есть общее.
Старики – это дважды дети. Как много мы, взрослые, состоявшиеся, теряем, оставляя этих людей коротать свои дни в одиночестве. Мы сами, наверное, в старости будем не сахар, но почему дочери и сыновья отдают своих родителей в дома престарелых, как жить с таким грехом в душе? Ну уж если сыновья Бенджамина Спока, автора бестселлера «Ребенок и уход за ним», хотели отдать его в дом престарелых, что уж грешить на наших граждан?! Проблема вся в том, что нет у нас достойных клиник и домов престарелых, куда бы пожилые люди приезжали по собственной воле, где были бы созданы условия для полноценной жизни, а не для доживания.
– Пятая палата, надо памперсы поменять.
Юля поняла, что это обращаются к ней. Сегодня она впервые на этаже работает в паре с медсестрой Ниной, той самой, что дежурила в злополучную ночь, когда произошел пожар. С нею надо обязательно подружиться, разговориться. Получится ли это сегодня, откроется ли у Юльки второе дыхание, потому что первое она потратила на свою коллегу Надю Метелю? Когда Надя ей рассказала, что случилось, Юля сначала растерялась.
– Надя, ты взрослый человек! Как ты могла на это купиться? Деньги перевести непонятно кому! Зачем ты сообщила свои персональные данные? Да мошенники только этого и ждут и снимают деньги с карточки.
– Так получилось. Корабль, на котором должен плыть Виктор, пираты могли захватить, он просил мои данные, чтобы мне деньги перевести. А оно вон как получилось… – Надя плакала, и слезы катились по ее щекам.
Юлька вполне могла понять, что одинокая и влюбленная женщина от отчаяния способна на всякие глупости. Женатые друзья в гости ее не зовут, дома ее никто не ждет, и эмоциональные силы ее не растрачены.
– Знаешь, какие он мне письма писал о любви, женой меня называл, королевой!
– Ой, Надюшка-Надюшка!
Не могла Юлька Сорнева, не поворачивался у нее язык сказать Наде, что письма эти из Интернета имеют свое название – «нигерийские письма». Все происходит по похожим сценариям: вам на электронку приходит странное письмо на плохом русском, как правило, из бедной страны, чаще всего из Нигерии, отсюда и название. Страна может быть любой, суть в том, что вы оказались невероятно удачливым, выиграли огромный приз в лотерею, умер доселе вам не известный богатый родственник и оставил вам наследство, нужно только оплатить пошлину, или в вас безумно влюбились по фотографии. Мошенничество очевидно, но многие люди, особенно одинокие женщины, ведутся, вступают в переписку и «отключают голову», как это произошло с Метелей. Она как женщина, которая находится в ожидании счастья, мечтает о романтической любви, вовлекается в процесс переписки и «попадает на деньги». Мошенники играют на лучших человеческих чувствах – на сочувствии, сострадании, доверии.
– Он не мог меня обмануть! – она вытерла слезы. – У меня даже телефон его сотовый есть, но он почему-то все время недоступен. Наверное, с ним что-то случилось!
– Надюшка, ты взрослая девочка. Интернет – штука коварная. Может, это не Виктор совсем, а Виктория.
– Там его фотография была. Ну, ты ведь знакомилась по Интернету. Я что, хуже?
– Надя! Ты лучше, ты опытнее, ты умнее. У меня ничего не получилось с Кевином. Ничего! Я не смогла уехать и жить в Америке, но у меня не было денежного вопроса. Тебя обманули, Надюшка, как обманывают сотни таких же женщин, как мы с тобой. Ты потеряла много денег?
– Все, я выслала ему все деньги.
– Хорошо, будем считать, что ты спасла любимого человека. Спасла, Надя. Потеряла деньги, но спасла, – Юлька понимала, что лишить Надю веры будет преступлением. – Ты хочешь, я тебе денег одолжу?
– Нет, не хочу. Ты, пожалуйста, – Метеля сделала паузу, – никому не говори о моих проблемах.
– Я не скажу, но только ты не плачь больше. Извини, мне идти надо.
– Ты «копаешь» под дом престарелых?
– Надя, я в отпуске и очень устала. Держи хвост пистолетом.
– Вас Юлей зовут? – ее воспоминания прервал строгий голос медсестры. – Вы плохо слышите?
– Почему плохо слышу?
– Да потому, что я вас зову и зову в пятую палату!
– Я сейчас.
В пятой палате все были лежачие. Но старушка, имя которой Юлька еще не запомнила, умудрялась каким-то образом памперсы снимать. Юля наловчилась надевать поверх памперса брюки и прикалывать памперс булавкой.
– Вот так будет лучше держаться, только не снимайте, пожалуйста. – Бабушка посмотрела на нее ясным взглядом, и Юля поняла, что памперс будет снят сразу, как только она выйдет из палаты.
Нет, наверное, зря она равняла стариков и детей. Уход за ребенком – это радость, ребенок с каждым днем становится все умнее, а уход за бабушкой в маразме – это грустно, и в первую очередь от того, что маразм с каждым днем прогрессирует.
Медсестра Нина пила в подсобке чай.
– Поменяла? Садись чай пить. У меня конфеты вкусные.
– Поменяла, да ненадолго это, стаскивает она с себя памперсы, я уже и булавками закалывала, бесполезно.
– Да здесь все бесполезно. Носим воду решетом, работа у нас такая.
– Грустная эта работа.
– Другой нет, да и здесь зарплата побольше, ночные хорошие.
– Я первый раз в ночь. Скажи, Нина, ночи здесь беспокойные? Поспать получится или как?
– Как придется. Им на ночь всем почти снотворное прописано, раздаю таблетки, контролирую, чтобы выпили. Кто слишком активный – дозу увеличиваю, все у меня по палатам спят.
– Тут как-то ночью был пожар, получается, люди не могли покинуть палаты, потому что крепко спали?
– А лежачих что, на себе надо было выносить? Ты вон с одной бабкой справиться не можешь, памперс, она, видите ли, снимает, а когда у тебя два десятка таких, не захочешь, а взвоешь. Вздремнула я в ту ночь. Устала днем, я же днем в стационаре, в неврологии медсестрой ишачу, выдыхаюсь. Когда устаю сильно днем, так тут отсыпаюсь. После девяти пойду лекарства разносить, – Нина допила чай.
Юлька вдруг случайно перехватила ее взгляд, он был злой и холодный.
– Я, пожалуй, опять в пятую.
Юлька схитрила, она из подсобки увидела, что по коридору идет Петр Петрович.
– Здравствуйте, Юля!
– Здравствуйте, Петр Петрович! Как ваши дела?
– Да какие у меня могут быть дела, девочка! Кашу поел и на боковую. Но вечером я обязательно пятьсот шагов прохожу, пять раз по сто шагов, туда и обратно по коридору, все движение, а движение – это жизнь. Заходите ко мне в палату, пряничком угощу. Вы любите пряники?
– Люблю, – Юля засмеялась. Старик ей нравился своей энергией и отношением к жизни.
– Угощайтесь.
Пряники и вправду были вкусные и рассыпчатые.
– Петр Петрович, а вы кем раньше были?
– До этой богадельни?
– Ну, до того, – она замялась, – ну до того, как переехали сюда.
– Участковым милиционером.
– Как? – она даже перестала жевать. – Милиционером?
– А что ты удивляешься? Здесь и милиционеры, и начальники городские, и простые шоферы. Знаешь, кто та бабушка в маразме из пятой палаты?
– Кто?
– Бывшая заведующая городским управлением образования Краснова Ираида Павловна. Красавица была и умница, строгая, горделивая.
– Не может быть, – Юля вспомнила, как старушка стягивала памперс.
– Может, все может быть! Старость никого не красит. Я разве похож на бравого милиционера? Так, дедок-развалюшка, а было время – крутил с дамочками романы.
– А мне говорили, что у вас роман и здесь был с женщиной, Прасковьей Щукиной, той, что во время пожара погибла.
– Врут. Не было у меня здесь никаких романов. Общались мы с ней, не спорю. Кстати, я слышал, что ты в тюрьме сидела. Это правда?
– Было такое, – Юлька без запинки назвала статью. – Кража.
– Не похоже, – Петр Петрович прищурился и подозрительно глянул на Юльку. – Ну не похожа ты на сидевшую в тюрьме!
– И хорошо, что не похожа. Я новую жизнь начала, – еще не хватало, чтобы ее раскусил бывший участковый. Зря она думала, что здесь все потеряли память и впали в маразм.
– Ну начала, и хорошо. С тобой поговорить приятно. А что про Пашу, так советовалась она со мной.
– Да мне про нее Глафира Сергеевна, ее соседка, рассказывала, что она в свое время была самым модным мастером и что попасть к ней на стрижку было просто невозможно.
– Мы с ней познакомились уже здесь. Она, между прочим, нашу директрису в молодости знала, может, тоже кто из ее родни к ней в парикмахерскую ходил.
– Да, в нашем городе через третьих лиц могут быть все друг с другом знакомы, – согласилась Юля.
– А советовалась она со мной как с милиционером. Сложное у нее положение было. Она утверждала, что убила человека. Спрашивала, могут ли ей это простить за давностью лет.
– Кого она могла убить? Зарезать в парикмахерской ножницами?
– Знал я про это убийство, громкое дело было, хотя и не мой участок. Но Паша умерла, что я зря буду на нее наговаривать. Мне казалось, что ей хотелось себя оговорить, такое при стрессах тоже бывает. Вот она и придумала это убийство. Я вот запамятовал многое из того, что она говорила. Да и ерунда все это. Никого уже нет в живых в этой истории. Не мог он к ней по ночам приходить.