Воспоминания крови. Мемуары с мистикой (1883—1985 гг.)

А через год Вера родила ещё девочку, Машеньку, явно без желания, просто так вышло. Все думали, что родины смягчат её, но, увы, она даже отказалась кормить новорожденную и уже через неделю, утянув холстиной грудь, вернулась на сцену.

И жизнь её, вернее то, что от неё осталось, как-то сама собой обратилась в две всецело захватившие Веру игры: сценическую – постоянно балансирующую меж надуманным благом и столь же надуманным грехом, и житейскую – мелко суетную, состоящую лишь из скороспелых привязанностей и столь же скорых бесчувственных отречений – совершенно пустую, но успешно отвлекавшую её от чёрных мыслей.

– Принимайте – какая есть, другой не буду! – резко отсекала она любые попытки осудить или хотя бы вразумить её, но все продолжали любить строптивицу Верочку и с лёгкостью прощали ей то, что вряд ли простили бы кому-то другому.

Её особенное, трагически надорванное женское обаяние действовало на окружающих подобно сильному наркотику. И устоять пред ним, особенно мужчинам, не представлялось никакой возможности.

Время шло, а Вера Краснопольская не менялась. Душевная болезнь её не шла на убыль, а скорее прогрессировала и вскоре сделалась не чем иным, как новым Вериным характером, который в свою очередь определил ей и новую судьбу, столь же запутанную и противоречивую, как её хозяйка.

    Сентябрь, 1889го…

2. Нашла

Три недели кряду за окнами Краснопольских с шумом и скрежетом хозяйничали дожди, и Вере никак не удавалось выбраться на конную прогулку. Просто сил не было терпеть!

Хотелось воздуха, ветра, скакать и скакать, не разбирая дороги. Казалось, сама душа её засиделась в эту чёртову непогодь.

– Эй, Кликните Жорку, пусть гнедого подаёт – потеряв всякое терпение, вдруг гаркнула она в окно и через ступеньку заспешила вниз.

– Господи! Ну, куда?.. Дождина-то – какой! – попытался урезонить её конюх, но она так зыркнула на него, что он даже присвистнул.

Стоило ей съехать со двора, как дождь тут же стих.

– Вот ведьма-то… – улюлюкнул ей вслед Жорка и даже бросил вдогон горсть сырого песка.

Вера неслась и неслась, не разбирая дороги. Мокрые ветки хлестали по плечам и щекам. Наконец она выбралась на открытое место. Мелкая влага ещё висела в воздухе. Впереди, прямо по ходу, над луговиной образовался цветной коридор из двух радуг.

– Кто под парой радуг проедет, счастливым будет! – вспомнила она бабкину присказку.

– Нет уж, хватит с меня вашего счастья… – по горло! – Развернувшись, она поскакала вдоль реки и в пол версте впереди увидала такую же, как она, одинокую всадницу. Захотелось догнать, всё-таки – родственная душа. Вера долго мчала за незнакомкой, но та тоже оказалась не робкого десятка. Наконец, дама впереди, въехав в глубокий овраг, скрылась из виду. Когда Вера подъехала, там, в затуманенной пойме, никого не оказалось:

– Как сквозь землю провалилась… – Весело ругнула она незнакомку и, оглядевшись, направилась к старику, медленно поднимавшемуся по склону с мешком лозы на плече.

– Эй, дед, кто мимо тебя вон туда поскакал?..

– Да вы ж и промчали надысь, – удивился тот, – ищете кого?..

– Уже нашла. – Подхлестнула коня Вера и галопом поскакала обратно.

Уже дома, сбросив сырую одежду и накинув тёплый мужнин халат, она присела у своего трельяжа:

– Не сильно ли лицо поцарапано?..

Поперёк зеркального стекла, скорее всего, её пудрой, что-то было крупно написано по латыни.

– Почерк явно не мужа. – Растерялась она. – Кто бы это?..

Переписав фразу на листок из расходной тетради, она вечером подошла к Петру Аркадьевичу:

– Переведи!

– «Тебе будет дано…» – Удивился он. – Это ещё откуда?..

– Так, из книжки…

– Наконец-то! – Весь вечер, сама не зная чему, улыбалась Вера. – Мучили меня, мучили… И вот – вспомнили.

3. Колокола и колокольчики

Видимо от неистового блеска на траве и ветвях ещё не просохшей влаги, это воскресенье, наконец, выдалось радужным и весёлым.

Оглянувшись она на играющих в мячДашу и Жули, Машуля боком-боком через редкий осинник подалась к овражку, на дне которого под корявой ветлой прятался маленький булькающий ключ. В нём было интересно поковырять палочкой или попускать кораблики из сухих свёрнутых листьев, втыкая в них гусиное или воронье пёрышко.

Склон был ещё сырым, и девочка почти сползла по нему, закинув на голову верхнюю бархатную юбку. Но, едва она присела на корточки передохнуть, как откуда-то справа, из-за островка высоких темноголовых камышей, ей послышался такой знакомый, всегда будто потаённый, смешок матери:

– Серж, ну, Сержик, да не щекочите же меня своими усами. Это невозможно вынести! У меня от смеха все желания разлетаются, как бабочки. Ну, послушайте же меня, послушайте…

– Слушаю и повинуюсь, моя королева…

– Точно! Это дядя Серж, – обрадовалась Даша, – он такой весёлый и озорной. Мамочка его очень любит и Машка тоже:

говорит, когда вырастет, непременно за него замуж выйдет! Смешно, он же тогда совсем старым будет…

Машуля, обойдя сырой бочажок по проложенным кем-то булыжникам, совсем было собралась окликнуть мать, но, буквально в двух шагах, за сломленной ивовой веткой, увидала округло поблёскивающее колено матери с такой знакомой бархатной подвязкой в зелёных камушках. Колено плавно покачивалось из стороны в сторону, а губы мамы-Веры, часто подёргиваясь, кривились в странной пугающей усмешке.

Дяди же Сержа и вовсе не было видно под маминым вздыбленным платьем, но его офицерские сапожки со шпорами прямо перед носом Машули почему-то всё ковыряли и ковыряли сырую луговую кочку и, наконец, доковырялись таки до высоко брызнувшей из под неё чёрной болотной жижи.

Машуля, инстинктивно почувствовав, что окликать никого нельзя, да и смотреть на всё это, видимо, тоже, – уткнулась лбом в траву и зажала уши.

В чувства девочку привёл только испуганный возглас, наконец, отыскавшей её мадмуазель:

– Мари, ну отзовитесь же! Отзовитесь, или я сейчас умру! Лучше б я уехала с Бердиковыми в Париж, лучше б уехала…

Машуле же показалось, что она просто долго спала здесь, на болотной траве – не зря же платье на животе так отсырело? – и вот только сейчас от воплей мадмуазель и проснулась.

– А, может, так и было на самом деле? Мма… – с простудной хрипотцой подала она голос и тут же расплакалась.

Потная и как-то сразу полинявшая Жули, путаясь в кустах ежевики, почти спорхнула к ней в овражек. А следом, выворачивая ступни и цепляясь за ветки, сползла и Дашка:

– Ты где была? Мы тебя обыскались!

– С вами ничего не случилось, Мари? Вас кто-то обидел? Вам сделали больно? – ощупывая Машку, испуганно заглядывала ей в глаза мадмуазель.

– Да нет же, нет… Просто я, наверно, спала. И ещё грязь – такая, совсем чёрная…

– Тебе что-то приснилось? Ну, скажи! – Вцепилась в неё Даша.

– Наверное…