Карельская баня: обряды, верования, народная медицина и духи-хозяева

Свадебный ритуал карелов включал в себя три вида бани: невестину, женихову и для новобрачных. Каждую из них топили со своей целью, но в основе всех трех лежал тот же культ предков и почитание банных духов-хозяев. Иногда обстоятельства складывались так, что через неделю после свадьбы вместо бани для новобрачных приходилось приглашать колдуна-знахаря, который готовил специальную ритуальную баню для того, чтобы юноша смог достойно перейти в социально-биологический статус мужчины.

Девичья (невестина) баня

Свадебная баня невесты, или девичья баня neiskyly, являлась кульминацией свадьбы у многих народов: коми, мордвы, карелов и у русских, проживающих на северо-западе России.

Согласно мордовской свадебной традиции невеста жила в своей бане три дня. Туда ей приносили ритуальную кашу, здесь она гадала о характере будущего мужа, здесь же происходила замена девичьего головного убора на головной убор замужней женщины. Считалось, что невеста хоронит, оставляет божеству бани Баняве свое девичество[252 - Девяткина Т. П. Мифология мордвы. Саранск, 2006. С. 104, 106.].

Финские исследователи считают, что все финно-угорские народы заимствовали этот ритуал у русских[253 - Vahros I. Geschihte und Folklore der grossrussischen Sauna. FFC. N 197. Helsinki, 1966. S. 136–145.].

У девичьей бани выделяется несколько основных функций. Это баня прощания с девичьей «волей». В причитаниях невесты неоднократно подчеркивается, что она идет в баню не мыться и не париться, а «с белой волюшкой расстаться»[254 - Конкка У. С. Поэзия печали. Петрозаводск, 1992. С. 164–177.]. Финский исследователь И. Вахрос отмечал функции очищения, приобретения плодовитости, а также отчуждения (в результате отлучения невесты от статуса девушки) от своих родовых духов-покровителей[255 - Vahros I. Geschichte und Folklore der grossrussischen Sauna. FFC. N 197. Helsinki, 1966. S. 141.]. Здесь же происходит прощание с духами-хозяевами бани, отлучение выдаваемой замуж девушки и от их покровительства. Эта баня была последней в ее родном доме, после свадебного обряда она больше не имела права заходить в нее[256 - SKS 4945/33.].

Не случайно ряд магических обрядов, подчеркивающих существование культа предков и являющихся как бы логическим продолжением ритуала прощальной невестиной бани, в XIX веке совершался и на кладбище. Накануне собственно свадьбы (выданья) невеста посещала могилы покойных родственников, прощалась с мудрыми «сюндюзет»-прародителями-помощниками и брала благословение «в новую жизнь»[257 - Макаров Г. H., Рягоев В. Д. Говоры ливвиковского диалекта карельского языка. Л., 1969. С. 243, 270.]. В первой половине XX века этот обряд утратил свой архаический смысл и исполнялся, если только невеста была сиротой[258 - НА 156/80; НАФ. 1,оп. 50, ед. хр. 1–4.]. На кладбище в XIX веке проходил и обряд оберегания невесты и жениха, в процессе которого происходило отлучение девушки от родной земли и рода и приобщение к роду жениха. Патьвашка, произнося заговоры, левым башмаком невесты зачерпывал воду с берега и на кладбище давал трижды испить ее сначала невесте, потом жениху[259 - SKS Marttinen L, E 83, s. 114.]. И в Новом Завете Иисус говорит: «посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене, и будут два одной плотью»[260 - Новый Завет. Мтф. 19:5.]. В Приладожской Карелии вечером накануне свадьбы невеста крошила на подоконник хлеб, затем приоткрывала окно (окно в похоронно-поминальном ритуале – один из путей прихода-ухода душ умерших родственников на поминки), лила квас, чтобы крошки упали наружу. При этом она просила «сюндюзет» прийти «попить кваску» и благословить ее счастливой долей в доме мужа: «Не знаю, смогу ли вас пригласить туда, будет ли там такая волюшка»[261 - Pelkonen E. Karjalan meren ??rell?. Helsinki, 1961. S. 101–102.]. Как известно, в бане невеста прощается именно со своей волей, со своим биосоциальным статусом девушки. Разлука же с родным домом и родной баней мыслилась как вечная, ибо возврат туда был уже невозможен.

Культ предсвадебной девичьей бани был особенно развит у южных карелов. У ливвиков и людиков именно банные причитания занимают чуть ли не главное место в свадебном обряде[262 - Степанова А. С. Карельская свадьба в конце 19 – начале 20 в. // Культура повседневности карельской семьи / Сост. О.П. Илюха. Петрозаводск, 2014. С. 216.].

Обилие причитаний и грустных лирических песен, особенно во время обряда свадебной бани, позволило исследователям назвать девичью баню слезливой и соотнести ее с погребальным культом (невеста прощается и со своей волей, и со старой жизнью, и с прародителями). В Сегозерье говорили, что в бане не просто причитывают, а оплакивают саму баню virzitetaa kylyy[263 - НА 8/746 (Медвежьегорский район).].

Как пишет Ю. Ю. Сурхаско, ритуал девичьей (невестиной) бани включал в себя несколько обрядовых действий: приготовление бани, сборы невесты в баню, путь в баню, мытье и путь из бани[264 - Сурхаско Ю. Ю. Карельская свадебная обрядность. Л., 1977. С. 107.]. При этом весь процесс был строго регламентирован, предписывалось до малейших деталей соблюдать все наказы и табу.

Обряд neiskyly[265 - См. реконструкцию обряда на основе причетной традиции: А. С. Степанова. Свадебные причитания и ритуальная баня // А. С. Степанова. Карельские плачи. Петрозаводск, 2003. С. 49–69.] устраивался или под вечер накануне свадьбы, или утром перед приездом жениха за невестой. Чаще всего это происходило в субботу[266 - Inha I. К. Kalevalan laulumailta. Helsinki, 1999. S. 216.]. Перед баней невесте с плачами расплетали косу и затем накидывали на голову платок[267 - Сурхаско Ю. Ю. Карельская свадебная обрядность. Л., 1977. С. 107.]. Запрещалось притрагиваться к волосам невесты вдовам, сиротам и обездоленным людям, чтобы не спроецировать такую же жизнь и для выдаваемой замуж девушки. Невеста через плачею (чаще всего это специально приглашенная плакальщица, но иногда это мать или тетя), причитывая, просит, чаще всего подруг (девушек), истопить «последнюю баню»: «d’?lgim?izet sotkakylyzet» – «последние баенки нырка», «j?llindostarnoit kaunehet kanakylyzet» – «самые последние красивые баенки курицы», «dostal’noit valdu kylyizet» – «последние вольные баенки»[268 - Степанова А. С. Толковый словарь языка карельских причитаний. Петрозаводск, 2004. С. 102–103; Карельские причитания / Сост. А. С. Степанова, Т. А. Коски. Петрозаводск, 1976. № 106–109.]. Во время ухтинской свадьбы в причитании своя, родная баня четко противопоставляется чужой, неродной бане будущего мужа: «Ennen olis pit?n, lehvojaiseni, hienoin leik-kuurauvoin lemmen nuoret lehtoliemeny?t leikkualTa, ennen kuin lemmen omattomih lehvomaisih varoin levittelett?» – «Лучше бы моя [меня] в бане парившая [мать] тонким режущим железом обрезала бы мои молоденькие вольные волоконца/первошерстки [волосы], чем распускать их для ухода к неродным в бане пареным [в семью мужа, к чужим]»[269 - НА 20/ 35 (Ухта).].

При этом она требует «крепко караулить» ее, особенно не подпускать к ней представителей рода жениха. Они могут предпринять попытки похитить окно[270 - Байбурин А. К. Жилище в обрядах и представлениях восточных славян. Л., 1983. С. 140; Лызлова А. С. Место похищения женщины в русской волшебной сказке: к вопросу о контакте представителей своего и иного миров // Труды КарНЦ РАН. № 6. 2011. С. 146.] или дверь бани (это, с одной стороны, мифологические пути в иной мир и «канал связи»[271 - Криничная Н. А. Окно крестьянского жилища: к представлениям о границе и контактной зоне между мирами в севернорусской мифологии // Границы и контактные зоны в истории и культуре Карелии и сопредельных регионов. Петрозаводск, 2008. С. 131–141.] с ним, а с другой – символы дефлорации)[272 - Ojaj?rvi A. Morsiussauna // KV. 1959. N 39. S. 303.]. Окно играет особую роль и в похоронном обряде. На окно, под которым лежит покойник, кладут блюдо с пирогами, чтобы все умершие родственники могли прийти на угощение. Туда же ставится каша с холодной водой, чтобы душа умершего, выходя из тела, могла омыться в «холодной водушке»[273 - Лесков H. Ф. Погребальные обряды кореляков // Живая старина. Вып. 3–4. 1894. С. 511–514.].

С дверью, с порогом и притолокой связаны и представления о сохранении и поднятии лемби. Н. А. Лавонен считает, что «через дверь могли унести лемби». Именно поэтому в одной из карельских загадок на ее движение оглядывается весь народ[274 - Лавонен Н. А. Карельская народная загадка. Л., 1977. С. 50–52.]. В некоторых случаях эманацией любви и доброй славы, удачи, счастья, судьбы, доли (lembi означает все это) являлась дверь. Именно поэтому во время свадебных банных ритуалов невестина сторона, один род, охранял дверь бани, а род жениха – старался похитить. С другой стороны, дверь была оберегом, некоей границей, которая стояла на пути нечистых духов. Если она закрыта, это было гарантией благополучия в доме, а если открывалась, все смотрели (весь «народ», в том числе и первопредки-сюндюзет под порогом), не проскользнул ли в дом нежеланный «гость» с целью похитить любовь-славу-удачу-судьбу не только девушки, но и всего рода.

В то же время, по мнению исследователей, и дверь, и окно являются частью генитальной символики, их кража ассоциируется с дефлорацией[275 - Байбурин А. К., Левинтон Г. А. К описанию организации пространства в восточнославянской свадьбе // Русский народный свадебный обряд. Л., 1978. С. 95.]. Поэтому их утрата была недопустима в девичьей бане.

Для невестиной бани все требовалось особое, наполненное религиозно-магическим смыслом. Весь процесс подготовки бани сопровождался песнями, которые пели подруги невесты.

Дрова брались часто трех сакральных видов. Это были «легкие» дрова: обязательно ольха[276 - О почитании деревьев карелами см.: Сурхаско Ю. Ю. Козичендашаува – жезл колдуна на карельской свадьбе // Сборник Музея антропологии и этнографии. 1972. Т. 28. С. 203; Л.И. Иванова. Персонажи карельской мифологической прозы. М., 2012. С. 143–159.], «ласковое, мягкое деревце»[277 - Reponen A. Mets?suomalaisten ik?kylpy ja ilokylpy // KV. 1931, N11. S. 151. Salla-maa K. Nouse lempi liehumahan // KV. 1983, N 63. S. 256.] (Крошнозеро), липа (Сямозеро, Олонец) и клен (Сегозерье); так как березовые дрова, согласно карельским причитаниям, сулят «жестокосердие, беспокойство», еловые – суковатые, «кручину приносящие», сосновые – неровные, «печальные», осиновые – «будет заморозками прихваченная жизнь, бранчливая», ивовые – «тоску наводящие»[278 - Никольская R Ф. Материальная культура // Карелы Карельской АССР. Петрозаводск, 1983. С. 123.]. Но в реальности иногда это были рябина, береза, засыхающая сосна. Использовались и деревья, наполненные особой энергетикой, связанные с культом огня и воды: поваленные бурей или грозой, сломанные молнией, сухие колосники из риги, «веселые плавуны», принесенные водой. При этом изначально дрова нельзя было рубить и колоть топором и «острыми орудиями», их ломали «мирскими руками да с веселыми песенками»[279 - Конкка У. С. Поэзия печали. Петрозаводск, 1992. С. 172.]. Эти традиционные установки особенно хорошо сохранились в свадебных причитаниях. Баня, натопленная такими дровами, продуцировала счастливую жизнь в новом роду и доброго, любящего мужа.

Иногда в причитаниях упоминаются совершенно экзотические породы деревьев, например, кипарис. В далекой древности, возможно, такие дрова и использовались, так как климат был иным, и древесные породы, свойственные современным южным областям, могли произрастать и на данной территории (например, дубы, очень часто встречающиеся в карельских эпических песнях). Но, скорее всего, здесь сказывается влияние славянской традиции и православия. Сакрализация кипариса связана с тем, что, по народным русским поверьям, именно из этого дерева был вырезан крест, на котором распяли Христа. Об этом говорится во многих духовных стихах, записанных на разных территориях, в том числе и в Карелии. Например, действие стиха «Сон Богородицы» происходит у «святого дерева кипариса»:

Спала я ночись, ночевала
Во городе я, у Удеи,
У этого чудного креста,
У этого у древа кипарична[280 - НА 79/325, 420 (Заонежье).].

Или:

Кипарис древо всем древам мати.
Почему ж д’она всем древам мати?
Распят был на ней сам Иисус Христос[281 - Бессонов П. Калики перехожие. М., 1861. С. 281.].

Сегодня воспоминания об экзотических породах деревьев в свадебных причитаниях и песнях лишь подчеркивают, что дрова для невестиной бани требуются особые, наполненные сакральным смыслом.

Однозначно запрещалось топить осиной, елью, можжевельником, иногда и твердой березой. Такие дрова, согласно народному мировоззрению, связаны с миром мертвых Туонелой-Маналой и болезнями, они могли навлечь на будущую жизнь горе, злость, кручину, недуги и различные несчастья.

Существует множество различных вариантов банных причитаний. В одних невеста устами плачеи просит топить баню не осиновыми, не березовыми, а сосновыми m?ndyzill? дровами, чтобы муж был мягкосердечным[282 - НА 7/127 (Сельга).]. В другом плаче говорится, что баня топится даже не дровами, а цветами: «Этими цветочками аленькими, этими цветочками аленькими топите баню, баеночку девичью последнюю». До этого девушка спрашивала, «выбросили ли из печи все головешки»[283 - НА 8/176 (Медвежьегорский район).]. Это, конечно, исключительно образное описание дров, с одной стороны, продуцирующих счастливое замужество, а с другой, являющихся символом умирания-сжигания девичьей воли. Иногда в ответ девушки причитывали:

L?mmitimm? l?mbim?t kylyl?ylyizet.
Emma l?mmitellyh huabazilla
halgoizilla,
Ei lieniz havanskoit p?iv?izet,
Emma l?mmitellyh koivuzilla
halgoizilla,
Ei lieniz kovavaccaine,
Emma l?mmitellyh lepp?zilla
halgoizilla,
Ei lieniz lauhakka p?iv?ine.
L?mmitimm? duboovoloista
doskaizista,
Stobi lieniz siun kohtaa ylen hyv?[284 - !HA 8/569 (Медвежьегорский район).].

Натопили мы самый теплый банный
парочек.
Не топили мы осиновыми
дровишечками,
Чтобы не был муж хвастливым
(заносчивым),
Не топили мы березовыми
дровишечками,
Чтобы не был он жестокосердным,
Не топили мы ольховыми
дровишечками,
Чтобы не был мягкотелым (забитым).
Натопили мы дубовыми дощечками,
Чтобы был очень добр по отношению
к тебе.

В некоторых причитаниях оговаривается локус, на котором должны произрастать нужные деревья. Это сухие, «веселые» пригорки. Указывается и необходимый количественный показатель: «на трех девяти Васильевских пригорках». В Сегозерье говорили, что для того, чтобы жизнь была веселой, а муж – добрым, веники надо «выбрать на горе-горушке да на молодых порослях» – «gora goraldi da veza vezaldi vallita»[285 - НА 8/553.]. Горы и возвышенности – это пограничные территории между человеческим и иным миром или места проживания божеств в мифологиях многих народов мира.

Вода у карелов, как уже указывалось, была олицетворением жизни и чистоты. Поэтому с целью обеспечения здоровья и жизнеспособности в новом роду особые требования предъявлялись и к воде, необходимой для невестиной бани. Ее брали из бурлящего источника: порога или течения реки. Вода обязательно должна быть чистой и проточной.

Иногда указываются ключи («самородные колодцы с веселой водицей»). Порой это дождевая вода, собранная во время грозы. Иногда требуется сходить за водой за «девять морей», где есть родники с медным, серебряным и золотым черпаками, и только из последнего можно взять воду[286 - Макаров Г. Н., Рягоев В. Д. Говоры ливвиковского диалекта карельского языка. Л., 1969. С. 247.]. В севернокарельских плачах для умывания невесты дома, сразу после прихода из бани, просят принести «из-под корней елей вытекающие, сквозь горы протекающие, журчащие водицы»[287 - Степанова А. С. Свадебные причитания и ритуальная баня // Степанова А. С. Карельские плачи. Петрозаводск, 2003. С. 62.]. Здесь вода соединяет два мира: нижний – Туонелу-Маналу первопредков и верхний – божеств-небожителей. Она несет для невесты благословение из обоих миров. В некоторых причитаниях встречается «предостережение ни в коем случае не брать воду и дрова в том месте, где их могут взять представители рода жениха»[288 - Степанова А. С. Свадебные причитания и ритуальная баня // Степанова А. С. Карельские плачи. Петрозаводск, 2003. С. 63.]. Этим, безусловно, подчеркивается, что последняя для невесты баня должна быть абсолютно «родной». Ведь она являлась неким семейным святилищем, родовой культовой постройкой, все в ней сконцентрировано вокруг почитания первопредков-сюндюзет, которые являются помощниками в мире человека.

Веник для невестиной бани тоже готовился особый. Чаще всего его делали заранее, во время летних Святок, желательно даже в Иванову ночь – один из самых сакральных временных отрезков в году. Требовалось ломать веточки, а не рубить «топориками и не резать острым орудием». При этом брать по одной с дерева, причем с его средней части. Объяснялось это тем, что верхние веточки «дождь побивает», на нижних – «поганые птички сидят», а на средних – «золотые кукушечки»[289 - НА Ф. 1, оп. 38, ед. хр. 265, л. 98.]. Деревья должны были расти на сухих пригорках и «в самых милых ольшаниках». Веник в основном был березовый, но в него входили и веточки ольхи, и цветы. Иногда его называли lempivasta веник лемби[290 - Ojaj?rvi A. Morsiaussauna // Kalevalaseuran vuosikirja. 1959. N 39. S. 297.]. Он был одним из самых сильных средств повышения славутности у подруг, которые парили невесту в бане. Удивительны по красоте метафорические замены слова веник в свадебных причитаниях: «с самых ласковых/благодатных ольховых зарослей (ольшаников) лиственные венички», «с пригорка на пригорок выбранные кудёрушки», «купельные венички, с островов холмистых горок принесенные», «шёлковые венички с бахромой, в славных боровых лесах выбранные», «на красивых высоких пригорках выбранные венички», «на золотых березках взятые средние веточки», «золотые веточки, на золотых веточках золотые листики»[291 - Степанова А. С. Толковый словарь языка карельских причитаний. Петрозаводск, 2004. С. 103.]. В заменах подчеркивается сакральность и самих пород деревьев, и мест их произрастания. В цветоописании используется единственная краска – золотая, ассоциирующаяся в мифологии с солнцем, богатством, богами и раем [292 - Новичкова Т. А. Эпос и миф. СПб., 2001. С. 177–193.].

Поэтому каждая девушка в бане старалась первой завладеть этим магическим предметом. В современном свадебном обряде lempiv?st? заменен букетом, который невеста бросает за спину в толпу подруг, а поймавшая его девушка, считается, скорее остальных выйдет замуж. Иногда невеста сама отдавала свой веник незамужней сестре или подруге, чтобы ускорить их замужество. Выйдя из бани, «девушки забрасывали веник на крышу или, развязав, подбрасывали прутья вверх, чтобы “поднять свою лемби”»[293 - Сурхаско Ю. Ю. Карельская свадебная обрядность. Л., 1977. С. 109.].

Когда баня была готова, кто-либо из натопивших ее бросал воду на каменку и произносил заговор, в котором изгонял из бани угар:

Pois, kacku, kylyst?,
L?yly sijah
Ja rist’kansa kylpem?h!

Вон, угар, из бани,
Пар – на место