Таланты и преступники. Иронический детектив

– Ну и что ты кричишь, не привыкла, что по нескольку раз в день, на какой канал не переключи, показывают трупы? И всамделишные, и придуманные в фильмах. По всем каналам то «Менты», то «Ментовские войны», то «Глухарь», то «Глухарь-2, 3» и т. д. И ты тут еще орешь, как оглашенная, – развозмущалась Алька.

Поняв, что Светка слишком долго не произносит ни звука, примолкла и она, а потом осторожно протянула:

– Э, подруга, ты чего молчишь-то, ты сама живая?

Но она беспокоилась зря, через несколько секунд Пустозвонова разразилась очередной тирадой:

– Ты что, совсем голову со своим Остаповым потеряла? Это же твой покойник! Ну, в смысле не совсем твой, а тот, которого ты в поезде нашла. Ну, не нашла, но застукала, когда его волокли из вагона. Это же элементарно! Ты что, уже забыла, что тебе угрожает смертельная опасность?

Светка тараторила безостановочно, не давая ответить на свои вопросы.

Алька, слушая ее трескотню, постепенно превращалась в соляной столп. Перед глазами всплыла картинка ее ночного приключения. Она снова ощутила себя дичью, за которой неслись убийцы, и ее в который раз охватила паника. Но девушка решила не поддаваться.

– Откуда ты знаешь, что это мой покойник? – с бравадой в голосе наскочила она на подругу. – Вот я не знаю, милиция не знает, ФБР не знает, Интерпол не знает… никто не знает, а Светлана Иосифовна Пустозвонова в курсе. Вот что ты мелешь-то?

– Это я мелю? – сорвался на визг голос собеседницы. – Его, то бишь, труп, где нашли?! Около конечной остановки электрички, на которой ты ехала ко мне. Значит, те бандиты из поезда труп этот убили, потом дождались, пока все пассажиры выйдут из вагона, электричка заедет в ихнее депо, и хотели жмурика спрятать. А тут ты как сиганешь, и поперлась с криками, они решили, что ты понеслась в мили.., т.е. в полицию, и не успели спрятать покойничий труп, и там недалеко его и кинули.

Альку снова заколотило, она понимала, что Светка, скорее всего, права, но сдаваться не собиралась:

– Ой, а то ты знаешь, в каком депо я проснулась. На чем я ехала? Я не знаю, мили.., полиция не знает, ФБР не знает, Интерпол не знает, а Светлана Иосифовна Пустозвонова знает.

– Я знаю. Потому что ты мне билет на электричку показывала. Он был до Зюкино, ты хоть и пьяная была, а билет до моей дачной станции купила. А потом тебя развезло, ты уснула и проехала нужную остановку. И доехала до депо. А конечная перед этим депо называется Пегово. А труп нашли недалеко от Пегова. Усекла?

– Ничего и не усекла, – продолжала зачем-то упрямиться Веревкина. – Во-первых, это может другой труп в Пегово, мало ли трупов может быть. А во-вторых, билет-то я купила правильный, а вот в какую электричку меня с ним занесло, неизвестно. Контролера не было, ну или был, я не помню. Но меня же никто не высаживал. А значит, я могла ехать куда угодно.

– Ты все сказала? – с металлом в голосе спросила Светка. – Ну так слушай сюда, подруга. Это покойник твой, и точка. Ты сейчас едешь в свое Толчино, собираешь манатки, возвращаешься, и мы беремся за расследование.

– Зачем? – неожиданно тонким голоском проблеяла Алька.

– А затем, чтобы тебя не они первые нашли и укокошили, а мы их разыскали. И сдали их в полицию. Нам за это могут дать премию, а могут показать по телевизору, как сознательных гражданок. А это знаешь, какая реклама для моего бизнеса?! Я сразу столько дистрибьюторов под себя подпишу… – протянула Светлана мечтательно.

До недавнего времени Пустозвонова работала диспетчером в небольшой таксомоторной компании «Черные стрижи». Но, к сожалению, они не смогли выдержать конкуренции с открывшимися в городе онлайн-диспетчерскими. Объединяя частников, они предлагали солидный автопарк и низкие цены. А у «стрижей» все машины были лизинговые, поэтому поездка на них по определению не могла быть дешевой.

Став безработной, Светлана недолго горевала. И через некоторое время стала счастливым членом команды сетевого бизнеса.

Она с упоением искала покупателей на пищевые добавки «Доктор Вит»[1 - Пищевых добавок с таким названием не существует.], а так же потенциальных дистрибьюторов, готовых заняться распространением товара. Надо сказать, что со Светиным напором и целеустремленностью дела у нее шли совсем неплохо.

– Да иди ты! Мне все это не надо. Я только хочу, чтобы меня не трогали. Не хочу я лезть в это дело. Вон у меня появилась работа почти сомелье, зарплата хорошая, Москва… А ты – «расследование». Убьют меня такую молодую, успешную… – и Алька заревела.

– Да, – язвительным голосом проговорила Светка, – нам, как всегда, все пофиг, а Остаповы, значит, пусть другим достаются. То есть тем девушкам, которые вызывают интерес. А кто больше всего вызывает интерес?

Светка сделала эффектную паузу и продолжила:

– Те, кого показывают по телевизору.

– А сама сказала, что мужчины любят беззащитных, – проворчала сквозь слезы Алька. – Ничего себе беззащитная: захватила и сдала полиции одна трех мужиков.

– Во-первых, не одна, а с подругой. А во-вторых, мы их не силой будем брать, а умом и женским обаянием. Чувствуешь разницу? Поэтому после Толчино сразу ко мне. Будем добавлять тебе обаяния.

– Ну, блин, – протянула Алька, – не хочу я никакого обаяния добавлять. Себе лучше добавь, а мне и так хорошо.

Следующие десять минут Светка стыдила Альку за нежелание быть женственной, обаятельной, привлекательной, кокетливой, желанной, изысканной, загадочной, волоокой, ироничной, недоступной, искрометной и нежной.

– А мне, между прочим, обаяния добавлять не надо, своего хоть отбавляй. Меня муж, к твоему сведению, так и называет «Обойма моя».

– Ой, можно подумать! – протянула Алька. – Обойма – это не от слова обаятельная, а от того, что ты трещишь, как пулемет. Ну все, пока, завтра буду назад.

И она быстро положила трубку.

Разговор с подругой Алевтину несколько расстроил. Находясь в эйфории от перспективы новой интересной работы, да еще и рядом со Степаном Остаповым, Алька уже подзабыла о своем детективном приключении. Сейчас же перед глазами снова возникли зловещие картинки: звуки волочения тела, она, лежащая под лавкой, стук рассыпавшихся банок и побег от бандитов. Снова стало страшно, и хотя преступники вряд ли в темноте ее разглядели, Веревкина решила не рисковать и опять изменить свою внешность.

Как-то в детстве, когда мама была еще жива, на один из новогодних утренников она нарядила дочь в индианку, в довершение образа нарисовала у нее на лбу точку и сказала, что та называется «бинди». Немного поразмыслив, Аля надумала и на сей раз выбрать для себя образ индийской девушки.

А так как ваять стиль пришлось из подручных средств, то и результат был соответствующий.

Во-первых, она нарисовала на лбу большую черную точку.

Затем необходимо было откорректировать цвет кожи. В ход пошел тональный крем с распродажи, который в прошлом году ей отдала секретарша из «Бахуса». В баночке крем выглядел натуральным, телесного тона, но при взаимодействии с кожей дал темно-желтый оттенок. Зная, что Алька ничего не выбрасывает, как все думали, по причине скупости, секретарша и подарила ей этот распродажный крем.

– Эй, Алевтина, я тут тоналик собралась выкинуть, тебе он случайно не нужен? – спросила бахусовская секретарша и презрительно скривила губки.

– Нужен, конечно, – обрадовалась Алька. – Спасибо.

И прижала баночку с кремом к груди. Народ вокруг радостно заржал.

– Отдай немедленно назад, – прошипел Ванька Огурцов. – Что ты все, как Плюшкин, тянешь и тянешь себе? Они над тобой смеются, хотя не стоят твоего мизинца. Зачем тебе это барахло нужно? Тебе вообще никакие макияжи не нужны, вон щеки какие красные!

Он взглянул на Алю и сам немедленно покраснел.

– Что ты, Ванечка, – Алька сделала большие глаза, – как же я верну, если мне тоналка позарез нужна?! Сама же я не куплю, ты ведь знаешь мою ситуацию. А они пусть ржут, не плачут же.

Ее ситуацию Огурцов знал хорошо. Алевтина была на свете одна как перст. Родителей своих она помнила плохо – они умерли как-то один за другим, когда ей было семь лет. Воспитывала ее сестра отца, тетка Аглая, а сиротский хлеб очень несладок. Долгое время Аля пыталась оправдать жестокость тетки тем, что той тяжело, у нее не складывается личная жизнь, и мужики в доме не задерживаются.

Тетка во всем винила сироту, говорила, что мужчины от нее, Аглаи, бегут, потому что она с довеском в виде Альки. Та терзалась, комплексовала, старалась быть незаметной в доме, втягивала голову в плечи. И когда к Аглае заходил очередной ухажер с бутылкой беленькой, племянница мышкой шмыгала за дверь и убегала на чердак. Там была каморка, в которой бедный ребенок сидел, пока не хлопала дверь квартиры, и теткин избранник не уходил. Тогда она тихонько просачивалась в дом. Аглая в это время обычно сидела пьяненькая, расхристанная, пела жалостливые песни и плакала.

Если удавалось войти незамеченной, вечер можно было считать удавшимся. Аля быстро ложилась в постель, крепко закрывала глаза и ждала, пока тетушка захрапит. Если тихонько прокрасться не удавалось, то Аглая всю свою ненависть за неудавшуюся личную жизнь срывала на сироте. А рука у тетки была тяжелой, разборки заканчивались далеко за полночь.

Признаком того, что экзекуция заканчивается, был крик Аглаи: «Да за что же мне такое наказание-е-е-е?! У всех дети как дети, а у меня – ирод какой-то, да еще и не родной. Ой, горюшко-то горькое-е-е-е. Сидит злыдня неблагодарная-я-я. Вот сдам в детдом, будешь тогда Аглаю вспоминать, да поздно будет…»

Аля кричала, просила не отдавать ее в приют, и тетка сменив гнев на милость, отсылала ее спать и засыпала сама.

Однажды к ним по жалобе соседей пришла какая-то комиссия. После этого тетка на некоторое время притихла и даже нашла себе мужчину. Это был чернявенький юркий мужичок—гастарбайтер из Молдавии.

С появлением дяди Михая для Али началась счастливая жизнь, которая продолжалась целых два года. Михай девочку очень любил и баловал. Он сразу сказал Аглае, что у него в Молдавии осталась семья: жена, две дочери и сын. Он тяжело работал, большую часть полученных денег отсылал на родину, остальные отдавал Аглае, но у него всегда оставались деньги, чтобы и Альку побаловать. При Михае и тетка присмирела, пару раз даже погладила Алю по голове.

Иногда по вечерам Михай садился к Але на кровать и начинал рассказывать ей про свою родину, про то, как чисто у него в доме, как вкусно готовит его жена, какой зреет на склонах гор виноград. Как он наливается цветом, наполняется вкусом, терпкостью, запахом. Он так рассказывал про вино, что интереснее этих рассказов для Али не было ничего на свете.

Потом Михай уехал, и стало совсем невыносимо.