Радость и грусть бытия

И мрак, и прохладу рассвета гоня.
Над тихой рекою заря занималась
Июньского нового светлого дня.

К скамейке подъехала серая «Хонда».
Из дверцы открывшейся вылез пижон,
И зазвучало брав?рное «рондо»…
Пижон, как и я, был рассветом сражён.

Он вынул из куртки игрушку – мобильник,
И стал примеряться к пейзажу с рекой.
В машине пел песню приёмник-будильник,
А малый с мобильником двигал рукой,

Её направляя на утра красоты,
На вид слева, справа и сизый туман,
Прихлёбывал также из банки он что-то,
Курил и снимал утра млечный обман.

Так мне из окна моего показалось
Сквозь тюль, и решётку, и липу в окне,
Но что им на самом там деле снималось,
То было, конечно, неведомо мне.

Но как-то на сердце моём потеплело.
Подумалось мне: «Нет, ещё молодёжь
Не всё пропила, прокурила, пропела,
Коль ты, Красота, в её душах живёшь».

И так стало мне и легко, и отрадно,
И к парню хотелось тому подойти,
И незнакомства разрушить преграду,
И тёплое слово для парня найти.

Но, выпив из банки последнее пиво,
А, может, коктейль, но, скорее, не сок,
Он «щёлкнул» себя и закинул в крапиву
Бочонок пустой, а окурок – в песок.

Забрался в нутро «навороченной» «Хонды»,
Снял тормоз с лошажьих «японовских» сил,
Сплевал на дорогу и, слушая «рондо»,
На нас наплевав, с ветерком укатил.

    10 июня 2007 г.

Ирине Бирюковой

Как хорошо, что у тебя есть краски,
И чуткий глаз, и нежная душа.
Когда ты прозу превращаешь в сказку,
То забываешь есть, порой – дышать.

Вот охра просится сама в картину,
И сам влечётся к ней ультрамарин…
Вдруг появляется с пионами куртина,
Чуть высвечена бликами зари.

В хрустально-перламутровом уборе
Фигура девушки появится из тьмы…
И бирюзовой дымкой вспыхнет море,
Мою печаль своей волной отмыв.

Купаюсь в цвете. Зыбкость очертаний
Притягивает душу, как магнит,
И тонет прозы опостылевший «Титаник».
А синева всё дальше вглубь манит.

Я уплываю в этот тихий вечер
В гондоле грёз от бед, борщей – от них…
Мечта одна томит: хотелось вечно
В бесплотных жить Венециях твоих.

    8 июня 2007 г.

Миражи

Не жила, а ходила по лезвию.
Может быть, ещё так же хожу.
Но, в себе открывая поэзию,
Как я рада её миражу!

Дивен слова прохладный оазис!
И спасителен тем уже он,
Что, надстройкой украшенный, базис
Стал всё больше похожим на сон.

Но когда-то все сны отоснятся.
Мне б отнять у забвенья хоть пядь!
Миражей моих строчки струятся,
Жизни воды бежали чтоб вспять.

День уйдёт, но какой-то кусочек
Своей жизнью теперь заживёт,
И однажды бессонною ночью
В одиночество чьё-то войдёт.

Жизнь моя заструится в ладошках, –
Счастьем-грустью и вас заражу,
И потянутся лунной дорожкой