Призрак горы Феодоро

– Прошу меня извинить, – громко сказал он, гибким движением вскочил на ноги, поклонился детям князя и быстрым шагом покинул их общество.

Мария проводила изумленным взглядом убегавшего Гвидо – до этой минуты он был нежен и деликатен, играл на мандолине, читал стихи Данте, Петрарки, Кавальканти – поэта нового сладостного стиля, воспевающего чистую возвышенную любовь. Мария уже начала задумываться о будущем с Гвидо, но он недостаточно высокого происхождения, чтобы составить пару высокородной феодоритской княжне.

– Алексий, я хочу вернуться домой, – вздохнув, сказала она брату.

Вечером того дня Мария не могла уснуть – её измучили мысли о будущем: кого ей выберет в мужья отец? Пусть бы претендент на её руку был похож на Гвидо.

Мария в легком белом домашнем платье стояла у парапета башни, её взгляд скользил по привычным окрестностям родного города. В свете ущербного месяца леса, окружившие Феодоро, казались темным облаком, опустившимся на землю, поверхность озера у подножия горы была схожа с шелковистой поверхностью отшлифованного малахита, как колонны во дворце константинопольских базилевсов.

Ночная тишина окутала дворец и всю гору Феодоро. Мария любила такие мгновения полного безмолвия после шумного суматошного дня. Она чувствовала в эти минуты, что душа её воспаряет к Господу в горние чертоги. Почти то же самое она ощущала, глядя на Феодорийскую святыню – чашу, вывезенную её отважным предком из горящего Константинополя.

Когда у её лица возникло чужое лицо, девушка мгновенно выхватила кинжал и приняла боевую стойку. Феодорийская княжна дорого продаст свою честь и жизнь!

– Не бойтесь, сладчайшая Мария, – раздался знакомый голос, и в ночном пришельце девушка с изумлением узнала Гвидо Фальконе.

– Я не боюсь, – ответила она. – Чего мне бояться в доме моего отца?

– Могу ли я припасть к вашим стопам, несравненная принцесса? – спросил Гвидо, держась одной рукой за канат, перекинутый за один из зубцов парапета башни.

– Вы можете встать рядом со мной, но припадать к моим стопам – совершенно лишнее, я не статуя вашей Мадонны, – сказала Мария.

Генуэзец легко перемахнул парапет башни и поклонился княжне.

– Мне отчаянно нужно поговорить с вами, синьорина, – нежно произнес он, пытаясь заглянуть в глаза княжны.

– Слушаю вас, мессир Фальконе, – ровным голосом, не выдававшим трепет её сердца, ответила она.

– Я люблю вас, – выдохнул Гвидо. Она только опустила ресницы, чувствуя, как слова нежного признания растекаются по её коже сладким медом.

– Обратитесь к моему отцу, синьор Фальконе, – ответила она. – А теперь оставьте меня.

Её голос был ясен и тверд. Гвидо поклонился и исчез. Колени Марии подогнулись, кинжал выпал из вспотевшей руки, и девушка опустилась на холодные каменные плиты плоской крыши башни.

Как ей теперь жить, услышав признание красивого юноши? Но что скажет её отец? Разве может наследница княжества Феодоро разделить судьбу с незнатным чужеземцем?

Гвидо вернулся в покои, выделенные генуэзскому посольству. Первый шаг в обольщении неприступной княжны он сделал. Интересно, это первое признание в любви, которой услышала княжна? С хищной улыбкой он упал на мягкое ложе и поклялся себе совратить княжну не позднее грядущего полнолуния. Мария привлекала его так же как сакральная чаша – святыня феодоритов. Она охраняет эту землю, даёт этим людям благоденствие, процветание и силы для защиты родной земли. Чтобы распространить сюда влияние генуэзцев, надо лишить феодоритов их святынь: похитить чашу, обесчестить княжну. Но как до неё добраться? За месяц, проведенный здесь, генуэзцев даже не пустили в дворцовую церковь, но с княжной Гвидо уже поговорил наедине. Горячая кровь билась в висках генуэзца – если Мария не отдастся ему добровольно, он ее похитит, ее и чашу.

Юный княжич Алексий не поддается чужому влиянию, Гвидо выяснил это сразу. Наследник княжества Феодоро чтит своих великих предков. Отец для юного Алексия – непререкаемый авторитет. Чужеземцам из-за моря не удалось подчинить юношу своему влиянию. Он почти не пьет вина, равнодушен к деликатесам, презирает азартные игры, любит читать старинные книги и упражняться с оружием. Может, сестра его будет сговорчивее? Она девушка и не обладает стальной несгибаемостью героических душ властителей Феодоро.

На рассвете Мария собралась идти в фамильную церковь, где с тринадцатого века хранится святая чаша. Девушка надеялась, что исповедь и молитва перед святыней успокоят её душу. В сером свете раннего утра княжна самой себе казалась бесплотной тенью, бесшумно подходящей к церкви. Резная дверь из местного дуба была приоткрыта, и Мария проскользнула в щель.

Пожилой священник, крестивший её саму, отца и брата, многолетний духовник княжеской семьи, тихо молился у алтаря, а теплое сияние золотой чаши пробивалось сквозь алтарную преграду. Оказавшись в родном храме, девушка почувствовала себя лучше. Священник благословил и прижал к груди свою духовную дочь. Её темные глаза стали, казалось, еще больше за эту ночь, а безукоризненный овал лица словно истончился.

– Откройся мне, дитя, скажи, что за горесть привела тебя сюда в этот час.

– Я чувствую, что нас ожидает большая беда, – дрожащим голосом сказала Мария.

Гонец влетел во двор замка и осадил разгоряченного коня. Доложили князю, он вышел на балкон.

– Вести от московского князя, великий князь, – с поклоном сказал гонец. Князь сделал ему знак подняться в приемный зал и воссел на трон. Гонец приблизился, опустился на колено и подал государю запечатанный красным сургучом пакет с оттиском двуглавого орла, герба Византии, а теперь и Московии. Князь Иван III женился на византийской царевне Зое Палеолог, получившей в Москве имя Софья, а московское княжество приняло герб павшей под ударами турок империи.

Князь Мануил велел позаботиться о гонце, привезшем, наверное, важные вести, и удалился в комнату для совета. Оставшись там один, князь извлек кинжал из ножен и вскрыл пакет. Перечитав несколько раз текст, написанный золотыми буквами на пурпурном пергаменте, он надолго задумался, а потом велел позвать к себе дочь. Он принял княжну, сидя на троне. Когда бледная взволнованная Мария, одетая как подобает княжне, вступила в тронный зал, отец сказал:

– Приблизься, дитя мое, тебя ожидает блестящая судьба.

Мария пошатнулась, но справилась с собой, подобрала подол платья из голубой шерсти, твердой походкой подошла к трону отца, склонилась в глубоком поклоне. Он ласково поднял её и усадил рядом с собой.

– Радуйся, дитя, московский князь просит твоей руки для своего сына Ивана. К нам следует его посольство с богатыми дарами.

Мария побледнела, рука её, лежащая в ладони отца, похолодела. Перед её внутренним взором стояло прекрасное лицо Гвидо, а сердце заныло. Ей придется отринуть свою любовь и уехать в далекую Москву. О том, чтобы ослушаться отца, она даже не подумала.

Вот её судьба и решена, но почему так стонет душа. Она не говорила с Гвидо о своей любви и пресекала все его попытки говорить на эту тему. У них нет будущего, но имя Гвидо Фальконе казалось ей написанным кровавыми буквами на полу тронного зала.

– Да, отец, я исполню вашу волю, – ответила княжна, целуя руку князя. Он обнял дочь. Конечно, он и не думал, что она осмелится противоречить ему. Его дочь хорошо воспитана, и при дворе московского князя будет образцом православной красоты и здравого смысла. Его внук станет когда-нибудь правителем Московии! Сердце князя замирало, когда он думал, что кровь Гаврасов и кровь Рюриковичей, соединяясь, прославят оба рода. И, конечно, его Мария в далекой Москве будет носить соболя, жемчуга, серебро – богатства северных лесов и рек. Князь подумал, что надо будет рассказать об этом Марии поподробнее, а то она что-то не очень обрадовалась своей замечательной судьбе.

– Ну, ступай, дочь моя, поблагодари Бога за такой счастливый поворот своей судьбы.

Мария поклонилась отцу и вышла из тронного зала. Она пошла в часовню замка, чтобы только духовнику и Богу открыть свое сердце. А сердце её призывало Гвидо Фальконе. Он же признался ей в любви! И всё чаще Мария задумывалась, каково это – быть любимой прекрасным юношей.

Князь Мануил позволил ей помечтать, но его мечты были государственными: надо подсказать Марии, что она, когда попадет на Русь, заказала для себя корону, как у византийских императриц. Князь вспомнил мозаики церкви Сан-Витале в Равенне, где императрица Феодора, супруга императора Юстиниана, запечатлена в мозаике на века. Князь, будучи еще наследником престола Феодоро, побывал в Равенне и видел изображение древней императрицы в царском пурпурном облачении, отороченном золотой каймой в короне, усыпанной драгоценными камнями. Жемчужные подвески обрамляют умное, властное, прекрасное лицо с темными глазами. У его Марии такие же глаза, она будет достойной повелительницей Московии, унаследовав славу и величие императрицы Феодоры. И сын Марии унаследует абсолютную власть. Князь подумал, что, когда его русский внук войдет в разумный возраст, он пригласит его в гости – надо же ему будет познакомиться со своими родственниками-феодоритами, и, быть может, они смогут посетить Равенну, бывшую столицу Западной римской империи. Князь покажет внуку мозаики церкви Сан-Витале, могилу Данте и объяснит наследнику двух правящих семейств, как важно оставить о себе добрую память в народе и литературе. Подумать только, Данте написал свою «Комедию» в прошлом веке, и теперь мы можем точно знать, что происходило во Флоренции при его жизни, конечно с точки зрения самого поэта. Князь подумал, что время его путешествия было очень бурным – Константинополь пал, когда он находился во Флоренции, на родине Данте Алигьери. Тысячелетняя империя прекратила существование. Сам император погиб на стенах, защищая столицу с оружием в руках. Гибель славная, но непростительная для политика. Князья Феодоро потеряли родственника и влиятельного покровителя. Отряд феодоритов, посланный императору, не вернулся из Константинополя. Князь Мануил задумался о своем предке, князе Алексии – он не только привел на родину свой отряд, участвовавший в 4-м крестовом походе, но и спас чудесную христианскую реликвию – золотую чашу-колыбель. Князь Мануил растил своего сына Алексия достойн6ым славы великого предка. Алексий взойдет на княжеский престол Феодоро в более спокойном мире, чем и его отец. Тогда политическая обстановка была очень нестабильна – пал Константинополь, в Европе окончилась столетняя война между Англией и Францией. Турки рвались в Европу, владения Византии в Европе были ими захвачены. Но до Феодоро они не доберутся – Её крепости сильны, а народ стоек и отважен. Да, сейчас феодориты – мирные земледельцы, пастухи, ремесленники, но в час испытаний они как один встанут на защиту своей родины и не допустят захватчиков на святую землю Феодоро. Князь быстро перекрестился и вознес молитву о том, чтобы военная угроза миновала страну и его народ.

Брачный союз Марии Феодорийской и наследника русского князя Ивана lll будет полезен обеим сторонам – княжество Феодоро получит надежную защиту, а семья русского князя – красивую, умную супругу наследника престола. Мария не только умна, она хорошо образована и сможет облагородить нравы при дворе московского князя и воспитать выдающегося наследника московского престола. Князь взмолился, чтобы все сложилось так, как он намечтал. Правитель Феодоро вышел из покоя за тронным залом, где пребывал в уединении.

Тронный зал готовили к торжественному приему русского посольства. Князь осмотрел приготовления и подумал, что надо бы позвать Марию, чтобы она исполняла обязанности хозяйки, но пожалел дочь. Такая перемена в судьбе, пусть и счастливая, требует времени, чтобы приготовиться и достойно встретить свое жизненное предназначение, и если Мария сейчас уединилась в своих покоях или молится в часовне, это её право. Князь отправился в фамильную часовню – беседа с отцом Димитрием сейчас ему необходима.

Князь Мануил шел в фамильную часовню по двору крепости. Везде царило праздничное оживление. Приезд русского посольства – радость для жителей Феодоро. И пусть их нежная княжна отправится жить далеко на север, в холодную Московию, она оттуда проследит, чтобы её соплеменники ни в чем не нуждались.

Князь небрежно ответил на низкий поклон молодого генуэзца. Как его… Ну да, Гвидо, синьорино Фальконе. Его отец, старый синьор Фальконе, оказался большим хитрецом – склонял князя Мануила заключить союз, выгодный только генуэзцам. А что делал молодой Фальконе, пока его отец вел переговоры с князем Мануилом? Очаровывал его дочь. Теперь это стало ясно князю. Он подавил вспышку гнева. Мария ни в чем не виновата, она вела себя, как подобает радушной хозяйке и никогда не оставалась наедине с молодым генуэзцем. Почти всегда с ними был княжич Алексий.

Значит, бояться нечего – Мария достаточно разумна, чтобы вести себя правильно, особенно теперь, когда ей сделано такое прекрасное предложение руки и короны. Что ж, византийской базилиссой ей не быть, а стать московской княгиней совсем неплохо. Князь Мануил понадеялся, что нынешняя московская княгиня Софья, урожденная Зоя Палеолог, будет добра к своей родственнице из княжества Феодоро.

Князь Мануил вошел в часовню. Он не заметил, что молодой Фальконе проследил за ним не менее «добрым» взглядом и тихо направился следом за правителем Феодоро.

Гвидо скорчился у входа в часовню. Князь и пастырь не заметили, что кто-то слушает их разговор. Говорили они по-гречески, но коварный итальянец хорошо знал этот язык – няня его была беглянкой из Константинополя, захваченного турками в 1453 году. А теперь опасность нависла и над Тавридой – султан жаждет присоединить к своей империи этот благодатный полуостров.

– Я пришлю людей проверить подземный ход из часовни, – говорил князь. – Он должен быть в хорошем состоянии на случай осады.

– Сын мой, это великая тайна, – ответил священник.

– Я пришлю сына и его воспитателя, тайна не выйдет из нашей семьи, – успокоил князь своего духовника. – В последнее время я мало уделял внимания нашим подземельям. Надо посмотреть и укрепить их. Это наша последняя надежда на спасение.

Гвидо трясло как в лихорадке. Только что случайно он узнал тайну, к которой подбирался всё это время. Из часовни есть подземный ход и ведет он в недра горы Феодоро. До него доходили слухи, что там существует подземный город с православными церквами и дворцами, но добрые, кроткие феодориты тщательно охраняли свои тайны от глаз хитрых коварных чужеземцев.

– Думаешь, сын мой, осады нам не избежать? – спрашивал пастырь.

– Хотел бы я развеять твои опасения, отец мой, но нам надо готовиться к худшему. Вот урожай мы должны снять хороший.

– Помолимся за наших людей, их жизни и благополучие, – сказал отец Димитрий и склонился перед алтарем. Князь опустился на колени рядом с исповедником, которого знал с детства. Князь и священник не заметили, что в часовню тихо проскользнул еще один человек. Он затаился у входа, устремив горящий взгляд на алтарь православного храма. Золотая чаша, невидимая сейчас, была предметом его исступленного желания. Злая радость переполнила Гвидо – в часовню ведет подземный ход, надо только найти его. Золото и сталь – два надежных проводника! Уж кто-нибудь из феодоритов проговорится! Князь и священник, коленопреклоненные, молились у алтаря. Теплый золотистый свет из-за алтарной преграды ложился на их лица мягкими бликами.