Жила-была Вера. Истории о силе духа, любящих сердцах и билете на счастье

Ведь стоит дать ей волю и немного помочь, и она начнет расти не по дням, а по часам, меняя жизнь тех, кто приютит ее у себя. И пусть ожидания не всегда совпадут с реальностью, этой крохе поначалу будет довольно и того, что в доме снова зазвучит смех, а беда, сердито нахохлившись, посидит в уголке, наблюдая за этим безобразием, а потом уметется восвояси, хлопнув на прощание дверью. Но люди этого уже не услышат. Они будут прислушиваться совсем к другому звуку.

И этот звук, легкий, едва слышный, со временем окрепнет, зазвучит переливами хрустального колокольчика, и надежда сделает шажок, потом другой, и, спустя какое-то время, все-таки закружится в танце, повторяя движения за маленькой девочкой, за которую так отчаянно будет просить судьбу Максим.

– Что тебе стоит? Ну пожалуйста! Еще один билетик… Мне же ты помогла?!

И судьба, поразмыслив, выполнит просьбу этого настырного мальчишки.

Почему?

Отчета она никому не даст. Просто пороется в своей корзинке, свернет еще один бумажный самолетик и запустит его в небо, напевая что – то себе под нос. А потом зашагает дальше по тропинке, заметая воланами новой нарядной юбки, и гадая, кому бы еще отмерить толику счастья…

Иваныч

– Иваныч! Старый хрыч! Хватит только о себе думать! Бог велел делиться! А ты целую бутылку, да в одно лицо! Это справедливо по-твоему?

Тимофей грустно балагурил, раскладывая на столе нехитрую закуску и поглядывая на своего приятеля.

Иван на шутки внимания не обращал. Он сидел у стола, крутя в руках полупустой уже стакан, и даже не пытался участвовать в разговоре.

На душе был полный раздрай. Неделю назад он попрощался с Катей и теперь не мог понять, как же жить дальше.

Катенька, Катюша, Катерина…

Сколько лет они прожили вместе? Двадцать? Да, двадцать с гаком… Много это или мало? Наверное, как посмотреть…

Память стерла подробности, оставив почему-то то, что было незначительным и ненужным. Убрала, припрятала по сундукам хорошее.

Удивительно, куда что девается?

Хотя… Сколько его было, хорошего-то?

Иваныч вздохнул, аккуратно поставил стакан на стол и отодвинул от себя бутылку.

– Ты чего это? Не будешь больше? Нет, Иваныч, так не пойдет! Поминать надо как положено! Она тебе все-таки жена, а не чужая тетка!

Тимофей оставил свое занятие и присел к столу.

На маленькой, тесной кухоньке места было мало, но им с Иваном хватало. От прежнего порядка, заведенного Катериной, уже почти ничего не осталось. В раковине громоздилась грязная посуда, а цветы на подоконнике поникли, словно отдавая последнюю дань уважения той, что так любила их.

– Вань, ты бы повинился, что ли? Оно бы и полегчало. – Тимофей поставил полный стакан перед приятелем.

– Убери… Не хочу больше!

– Эва как! А когда Катя жива была – не отказывался…

– Не капай, Тимофей! Все ты знаешь! Сволочью я был… И порядочной… А Катя терпела…

– Так баба она, Иваныч! Ей сам Бог велел терпеть!

– Глупости не говори! – Иван помрачнел еще больше и угрюмо глянул на своего соседа и давнего собутыльника. – Что Бог ей велел – про то мне неведомо. А вот, что я про себя понимать должен был – это знаю…

– И что же?

– А то, что не человек я, а человечишко… Беспутный, пустой, как вот эта банка из-под огурцов. Ничего во мне хорошего нет…

– И не было? – Тимофей прищурился, но бутылку от Ивана отодвинул, заменив ее на бутерброд с «докторской».

– Не знаю, Тимофей. Может, когда и было, да только забыл я об этом давным-давно… Катя, вот, помнила…

– А что она про тебя помнить могла, если вы познакомились с ней, когда ты в наш город переехал?

– А ты не знаешь? Не тогда мы друг друга узнали-то. Давно знакомы были. Еще с того времени, как я кораблики в луже пускал, а Катя со сбитыми коленками бегала…

– Постой! Это что же получается? Ты мне врал? Я думал, что вы с Катей знакомы столько, сколько прожили. Вы же сразу съехались, как только познакомились. Вот я и думал…

– Почему врал? Ты не спрашивал.

– Надо же… А я о ней не очень хорошо думал…

– Почему?

– Потому, что сошлась с тобой быстро. До этого жила тихо – скромно, с пацаном своим, никого к себе не водила, а тут – здрасте-пожалуйста! Муж! Кто такой? Откуда взялся? Никто не знал. Решили, что она на тебе от тоски повисла. Шутка ли – столько лет одна, да еще с ребенком? Все знали, что ты сидел. А какая порядочная женщина за сидельца замуж пойдет? Кому оно надо?

– Прав ты. Никому… Катя единственная была, кто меня понял и принял… А я ей вот так отплатил…

– Как?

– А то ты не знаешь? С тобой ведь пили!

– Как будто я тебя силком поил! Ты, Иваныч, говори, да не заговаривайся!

– Это не тебе претензия. Себя ругаю… Нет мне прощения за то, что такую женщину потерял…

– Каждому свой срок, Иваныч! Не вини себя так уж… В одном только ты прав – Катя твоя редкой красоты человеком была… Ты бы это… Рассказал бы про нее, что ли? Помянем ее не стопкой, а словом. Мать моя говорила, что поминки живым нужны. И вовсе не для того, чтобы глаза залить, а чтобы хорошее о человеке вспомнить. Я, вот, уйду, и про меня слова никто хорошего не скажет. А потому, как никому от меня не было ни тепла, ни привета. Прожил жизнь, а добра от меня никто и не видал. Почему так? Вроде и воспитывали меня, и учили, а все мимо…

– Не только у тебя так… Я ведь тоже по молодости неплохим парнем был. А потом закрутила жизнь, завьюжила. Родителей потерял, когда семнадцать сравнялось, а дядья родные меня из дома выставили. Не нужен я им был. Места много занимал. Пришлось в город податься, на завод. Там я жизни учился. И сказать бы, что эта учеба впрок пошла, да не могу. Связался с не очень хорошей компанией. Они меня за малым под статью не подвели.

– Из-за них сел?

– Нет. Это уже много позже было. А пока я на заводе работал, меня Катя как раз и спасала.

– Как это?

– А вот так. Она мне письма писала. – Иван грустно улыбнулся, встал и поставил на плиту чайник. – Не хочу больше пить. Не лезет.

– А и не надо! Я бы тоже чайку горяченького освоил! – Тимофей согласно кивнул, ловя настроение приятеля, и спрятал недопитую бутылку под стол. – О чем же она тебе писала?

– А обо всем на свете. О том, как кошка котят принесла, о матери своей, о братишке… Расписывала мне жизнь свою по строчкам, а я, не поверишь, жил этими письмами. Мне казалось, что это весточки из родного дома. Ведь с Катей мы жили в соседних подъездах. И пусть она помладше меня была, но это дружить нам нисколько не мешало. И именно она мне идею подала – к морю податься. Я с детства о нем мечтал. Видел всего лишь раз, когда матери как-то путевку на работе дали. Она меня тогда в детский лагерь отправила. Я это лето и сейчас в подробностях помню. Лучшего времени в моей жизни и не было…