Без корня и полынь не растет

– Эй, малявка, ты че это тут делаешь? – крикнул один из них.

Я, не останавливаясь, ответила тоже криком:

– Я-то? Прыгаю, а что?

– А ниче! Вали отсюда! Пацаны, гляньте, она нам все поле испортила!

В это время Чарлик подбежал ко мне и сел рядом.

– Эй, ребята, ну чего вы шумите, ничего она не испортила. Сейчас будем играть – все притопчется, – это мой старший брат сказал спокойно, подъехав на велосипеде. – А ты, Мила, больше не делай так, – прошептал он, наклонившись ко мне и положив руку на мое плечо. – Я ведь не всегда буду с тобой рядом. Ребята могут и побить за такое! Ступайте с Чарликом домой, мы сейчас играть будем.

Но я тоже хотела играть! Домой уходить мне никак не хотелось, но и спорить с братом было нельзя, потому что он старший, а это почти как папа. Я положила свою стекляшку в кармашек и, опустив голову, побрела домой. В это время подошли и подъехали на велосипедах еще ребята для игры в футбол. Брат мой увлеченно им что-то говорил, держа мяч одной рукой и прижимая его к себе, а второй показывал, кому куда встать, и разводил ребят то одного, то другого по разным сторонам. Мальчишки его слушались. Я встала посмотреть, что будет дальше и как они станут играть. Чарлик сел рядом и тоже учился играть в футбол.

Игра началась. Спустя некоторое время мне стало скучно оттого, что всё одно и то же, все бегают за мячом и кричат друг на друга. Конечно, когда мяч залетал в ворота, было интересно. Половина ребят кричала, бегала, как сумасшедшая, прыгала друг на друга и радовалась, а другая половина ругалась или возмущалась, а то и просто, опустив голову, мальчишки махали руками, будто все пропало и жизнь потеряла всякий смысл. Мне наскучило на них смотреть, и я пошла домой. В это время Чарлик, отстав от меня по своим собачьим делам на несколько шагов, сильно взвизгнул. Я обернулась, а это в него мяч попал. Мальчишки громко хохотали, а брат мне махнул рукой, что значило «Правильно! Иди-иди, а то и тебе так мяч прилетит».

Вскоре наступил вечер, а там и ночь. Я и не знала, что после игры брат оставил мяч на террасе.

На следующий день бабушке стало легче, и мы вышли с ней в сад. Она постелила для меня на лавку теплое одеяло, а себе взяла «подушку-сидушку», и мы прекрасно проводили время, наслаждаясь теплом и светом ласкового солнца и пением скворцов.

После полудня, как обычно, из школы вернулись ребята, и мы услышали шум возле нашего дома. Это братья обнаружили на террасе спущенный и порванный футбольный мяч. Сомнений не было! Это Чарлик, улучив момент, расквитался с «обидчиком» за вчерашний «удар по самолюбию», так сказал брат. Так я поняла интересную вещь: для собаки враг и обидчик не тот, кто его чем-то шлепнул за провинность или шалости, а именно тот предмет, которым наказали! Поэтому собак нельзя наказывать за проделки рукой или тем более ногой, чтобы не спровоцировать агрессию на себя. Вот и не любят собаки веник, швабру или тапок хозяина! Называется это умным словом «переадресация».

Конечно, мяч ребята починить не смогли, и папе пришлось «достать» им новый. Тогда это было непросто. Но папа был человек находчивый и нашел мяч, правда, не в магазине, а у своего товарища – школьного учителя физкультуры.

С тех пор подходить к футбольному полю и футбольному мячу нам с Чарликом было запрещено. Да нам не очень-то и хотелось! Что касается Чарлика, так он вообще возненавидел эту игру.

Поэтому после игры брат тщательно вытирал мяч влажной тряпочкой и вешал в своей комнате в авоське, это сумочка такая плетеная, как сеть.

«Вот так в один момент можно отбить интерес к новому делу», – подумала тогда я, рассуждая сама с собой над вопросом «И почему мальчишки так любят футбол?».

Рассказ 10. Чарлик и старьевщик Шимон

Вот смотришь порой, сколько разных вещей скопилось в доме, и думаешь: и это нужно, и то, а это мне подарили на день рождения, а то я сама купила, непонятно для чего…

А раньше столько вещей у людей не было. Вот инструменты для хозяйства – это да. А одежды, обуви, всякой мелочи – нет! Потому что жили скромнее, зарабатывали меньше, да и идеалы были другие. Дорогие украшения, вечерние костюмы и шубы не были предметом первой необходимости, вот на них и не тратились. А если и были уже достаточно поношенные вещи, которые вышли из употребления, то их не выбрасывали, а продавали старьевщику или выменивали у него на разные мелочи: наборы ножей и ножниц, железные крышки для консервирования, булавки и иглы, спицы для вязания, шерстяные и мохеровые нитки – в общем, на всякий мелкий «дефицит». Летом старьевщик предлагал разные фрукты и даже прошлогодний мед. Каждую пятницу он проезжал по улицам поселка на старой и совершенно безынициативной кляче и кричал громко:

– Алтэзахэн! Меняю шило на мыло!

Всем ребятишкам почему-то очень нравился этот старый еврей, несмотря на то, что каждый раз грозился маленьким кнутом с резной деревянной рукоятью, как плеткой. Этот кнут лежал на повозке внизу – в ногах старика. Лошадь его не нуждалась в том, чтобы ее хлестали, требуя быстрой езды, она знала, что делать. А когда он суетливо доставал кнут и грозил им мальчишкам, бегущим за повозкой, лошадка смешно округляла глаза и открывала рот, поворачиваясь посмотреть, что это старик удумал. Вместо того, чтобы ускорить шаг, она останавливалась и замирала. Странная была картина.

Вот однажды в пятницу, когда мы с Чарликом играли под большой черемухой в саду, мы услышали скрип телеги и такой же скрипучий голос старика:

– Меняю шило на мыло!

Чарлик, по обыкновению, сначала, лежа мордой на передних лапах, поднял одно ухо, потом, пробормотав свое «рвав!», вскочил и выбежал из сада.

Старьевщик как раз доехал до угла нашего дома, когда выскочил Чарлик со звонким лаем…

– Азохн вей! – закричал старик и с прытью молодого заскочил на телегу. – Алэ цейн золн дир аройсфалн (да чтоб у тебя все зубы выпали)! Заберите вашего гитлера!

Бабушка Мина вышла на его крик и, стоя на ступенях террасы, громко и уверенно скомандовала:

– Ко мне!

Чарлик, поняв, что совершил очередную подростковую глупость, прижав уши и опустив голову, виляя хвостом, с неохотой поплелся к бабушке. А она продолжала:

– Ну сколько тебе говорить, ты приличный кобель, а все кидаешься, как паршивая шавка, на каждого конного и пешего! Не всякая живность съедобна!

Старьевщик покачал головой, но не обиделся на бабушку. Они давно знали друг друга, и он понимал ее своеобразный юмор.

– Мишугине копф (придурок)! – ворчал он, поправляя какие-то мешки в своей повозке. – Ой, Мина, Мина, и с какой радости такого фашиста дома держать? Сама выходи почаще и сиди у ворот!

Вдруг эти слова подействовали на бабушку странным образом.

– Ах ты, старый шломиэль (негодник)!

Она развернулась и с грохотом закрыла дверь террасы. Надо сказать, что бабушка знала себе цену и такие шутки ее не радовали.

Старик поплелся со своей лошадью дальше по улице, продолжая зазывать людей. В этот раз он менял все, что людям было не нужно либо у них были излишки, например, прошлогодние овощи, свежие яйца домашней птицы, молоко и масло, на вкусный и спелый тёрн.

Я тоже очень любила терновое варенье и компот, но больше всего мне нравилось есть свежие и спелые ягоды, а потом стрелять по выбранной мишени, зажав скользкую от мякоти и сока косточку между указательным и большим пальцами руки. Это было веселое развлечение, пока, вот так играя, я не попала в глаз моему брату. Но это другая история, может быть, и об этом расскажу вам позже.

Сейчас Чарлик лежал грустный возле ступенек дома на травке-муравке, а я сидела на лавочке рядом и училась плести корзинку из гибких веточек ивы, которые добыла возле речки. Они то и дело ломались. Тогда я еще не знала, что, прежде чем плести, надо замочить очищенные от коры ветки ивы в соленой воде, вот только так они становятся гибкой и послушной лозой. Ну, «век живи, век учись», как говорила бабушка, правда часто добавляла: «дураком помрешь!» На улице становилось совсем жарко, в небе туда-сюда летали ласточки, щебеча о чем-то своем.

Мимо нашего дома сначала пробежали двое мальчишек, затем проехали на велосипедах еще несколько ребят постарше, громко обсуждая что-то смешное и хвастаясь друг перед другом своими мальчишечьими подвигами.

Старьевщик остановился недалеко от соседского дома и показывал свои товары обступившим повозку женщинам и детям. Вдруг один из мальчишек громко крикнул:

– Дядь, а тёрн почем? Дядь, а дай за яйца тёрну.

Старик вдруг резко схватил свой кнут и, тряся им в воздухе, закричал:

– Я уж те сейчас дерну!

Не знаю, что произошло, но все женщины и мальчишки хохотали, как сумасшедшие, а старик, ругаясь на чем свет стоит, хлыстнул вожжами свою старую клячу и поехал прочь из поселка.

Бабушка снова вышла на террасу и, обращаясь к Чарлику, сказала:

– Марево! Тяжело тебе? Эх, ты, Чаплин, когда уж ты поумнеешь? Выскочил, старика бедного напугал, а он в отместку мне настроение испортил! Вот и зачем тебе сдался этот старик?

Чарлик виновато посмотрел на бабушку, потом на меня и глубоко вздохнул. Через некоторое время он куда-то пропал. Бабушка предположила, что у него «муки совести».

Под вечер старьевщик возвращался из соседнего села и, поскольку дорога вела мимо нашего дома, издалека стал звать:

– Хозяева!

Папа вышел узнать, чем помочь.

А старик сказал: