Мадам будет в красном

Сегодня в галерее, где она работает куратором, открывается новая выставка. Вернее, вернисаж для широкой публики назначен на субботу, но именно сегодня, в четверг назначены приемка выставки высокой комиссией из областного Департамента культуры и пресс-показ. Это было ее собственным ноу-хау – показывать все нужным людям чуточку заранее, чтобы создать у них чувство собственной исключительности и еще до официального открытия обеспечить позитивные отклики, подогревая тем самым интерес публики. Анна знала, что выставку ждет фурор, предвкушала его и смаковала свое предвкушение маленькими глоточками, как очень холодное и очень сухое шампанское. Нельзя не признать, ее вклад в успех сегодняшнего события просто неоценим.

Галерея была маленькая, существовала на частные пожертвования. Точнее, практически полностью финансировалась одним человеком – Михаилом Валентиновичем Бабурским, когда-то одним из последних «красных директоров», сумевшим в годы перестройки быстро и без шума приватизировать государственное предприятие, а позже вовремя и задорого его продать.

Бывший директор и бизнесмен на старости лет заделался меценатом и благотворителем. Купил старинный особнячок в центре города, практически на набережной Волги, отремонтировал его и открыл картинную галерею, специализирующуюся на современном искусстве. В искусстве владелец галереи ничего не смыслил, а потому, оставив за собой лишь финансовую сторону дела, все художественное руководство отдал на откуп своей жене Ольге Аполлинарьевне. Будучи на пятнадцать лет моложе седого благообразного супруга, Ольга Аполлинарьевна новому детищу отдалась со всем пылом нерастраченной страсти. И дела у галереи пошли хорошо.

Работалось там Анне Бердниковой тоже хорошо – спокойно и легко. Сотрудником она была исполнительным, в споры с Ольгой Аполлинарьевной никогда не вступала. Да это было и невозможно, потому что характером старуха обладала «золотым» и никогда не склочничала. Впрочем, Бабурской было всего шестьдесят пять, и на «старуху» она никак не тянула. А вот восьмидесятилетний Михаил Валентинович в последнее время сильно сдал – возникли проблемы с сердцем, ходил он с большим трудом, быстро начинал задыхаться и в последнее время практически не покидал стен родного дома.

Анна отпила еще глоточек кофе, вспомнила «прежнего» Бабурского – статного крепкого мужчину, и представила Бабурского «сегодняшнего» – больного, совершенного седого и с блуждающим взглядом. М-да, печальное зрелище. Допила кофе, быстро ополоснула чашку – она не терпела неаккуратности, и пошла одеваться. Предпоказ привлечет много народу, придется быть на виду, а значит, нужно соответствовать.

В спальне толкнула дверцу шкафа и с удовлетворением осмотрела ровные ряды вешалок с одеждой. Работа в галерее не только была интересной и спокойной, но и неплохо оплачивалась. Бабурские не имели детей, а потому не видели смысла в приумножении и сохранении своего немалого состояния. На свои удовольствия деньги они тратили легко, а галерея была именно удовольствием, тонким и изысканным. Анна Бердникова обеспечивала высокий класс этому самому удовольствию, ибо обладала отменным вкусом, позволяющим находить уникальных авторов и подбирать удивительные по композиции работы. Галерея пользовалась популярностью и была на слуху у ценителей живописи, а Анна получала вполне заслуженное вознаграждение.

К тому же ее собственные работы тоже неплохо продавались. Анна рисовала, сколько себя помнила, и картины ее – яркие, сочные ягодно-фруктовые композиции, казалось, искрились вкусами и ароматами, не хуже радужных конфеток «Скиттлз». Натюрморты пользовались спросом, особенно среди владельцев загородных домов, желавших украсить интерьер понятными и приятными глазу картинами.

Такое примитивное восприятие ее творений Анну немного удручало, но зато приносило стабильный доход, позволяющий жить той жизнью, к которой она привыкла. У нее была очень современная светлая двухкомнатная квартира с дивными французскими окнами в самом престижном микрорайоне, носившем сказочное название «Изумрудный город». А еще небольшая, но быстрая и надежная японская машинка, огромный гардероб, полный дорогой стильной одежды на любой случай – наряды Анна обожала, а главное, возможность ездить по лучшим мировым картинным галереям и бродить там по залам в полном одиночестве, впитывая всю силу шедевров мирового искусства.

Она могла позволить себе изысканную еду и дорогой кофе, любые современные гаджеты и свозимые со всего света альбомы по искусству: дорогие, на тяжелой шелковистой бумаге, страницы которых были проложены тонкими листами папиросной бумаги, приятно шелестевшей на пальцах. В свободное от работы и рисования время Анна уединялась с этими альбомами и, задумчиво рассматривая иллюстрации, чувствовала, как ее душа наполняется покоем, а сердце внутренней силой.

Одиночество не тяготило ее. Анна Бердникова всегда была одиночкой, с самого детства, и даже сестра не могла пробить возведенную ею вокруг себя стену, хотя пыталась. Сестра всегда была бунтаркой.

Анна снова нахмурилась, как бывало всегда, когда она вспоминала сестру, но тут же прогнала неприятный образ. Она умела сосредотачиваться на самом главном, выбрасывая из головы все второстепенное, а сегодня главным была новая выставка и тот эффект, который она обязательно произведет. Эффект разорвавшейся бомбы.

Она вспомнила несколько месяцев труда, предшествовавшие сегодняшнему дню, и легкая улыбка тронула ее пухлые, чувственные губы. Да, вся подготовительная работа проделана просто виртуозно, этого нельзя отрицать. Венцом выставки станут не развешенные по стенам картины, а скульптуры, точнее, скульптурные композиции, поджидающие зрителя в каждом зале. Это будет даже не выставка, а полноценный перформанс, доселе невиданный в их провинциальной глубинке и подготовленный с истинным размахом.

Как бы ни восприняла этот перформанс публика, с сегодняшнего дня галерея выйдет на совершенно другой уровень. Уходящего прошлого Анне стало жаль, но только на мгновение. Прогоняя наваждение, она тряхнула головой, сбросила шелковый пеньюар, прохладной пеной послушно улегшийся у ее ног, и шагнула вправо, чтобы зеркальная дверца на мгновение отразила ее – изящную, пышногрудую, с тонкой талией красотку, в изысканном дорогом белье из натуральных кружев. Затем вернулась обратно к вешалкам, протянула руку и, не глядя, вытащила узкую юбку из черной лайки и красную атласную блузку. Ворот блузки был оторочен мехом, а глубокий вырез сзади оставлял открытой спину с выступающей цепочкой позвонков, ровную и беззащитную.

Пусть и мимолетный, взгляд в зеркало на свое полуобнаженное тело вдруг вызвал мощный заряд желания. Оно оказалось таким внезапным – Анна даже пошатнулась, застонав сквозь зубы. Господи, когда она в последний раз была с мужчиной? Она постучала по ровным зубкам розовым пальчиком с аккуратным маникюром. Так, так, так. С Гришей они расстались два месяца назад, а до этого еще примерно месяц Анна всячески избегала близости с ним, потому что желания у нее не было вовсе. И вот оно вернулось, внезапно, не вовремя, нанеся удар исподтишка. Ну, надо же! А она уж было решила, что тяга к физической близости пропала навсегда.

Она вдруг почувствовала, как становится сверхчувствительной грудь, затянутая в кружевное неглиже, как набухает в самом низу живота точка сосредоточия ее женственности, и снова застонала. Черт! Ну почему, почему? Почему она живет одна?

Воображение рисовало сладкие картины. Вот в комнату входит мужчина, обнимает ее сзади, прижимает к себе, охватывает ее грудь, мнет руками, засовывает большие пальцы под ткань, прикасаясь к соскам, чуть щиплет, причиняя сладкую боль. Желание стало невыносимым, и она тряхнула головой, отгоняя наваждение. Некому зайти в ее комнату, а раз так, то и думать об этом не надо. Интересно, с чего это она так распалилась?

Несколько раз глубоко вздохнув, Анна усилием воли взяла себя в руки и начала одеваться. Сегодня у нее ответственный день, а все удовольствия, в том числе и эротического толка, могут подождать.

* * *

Зубов критически осмотрел заваленный бумагами стол и тяжело вздохнул. Нет, сегодня все-таки надо выполнить данное самому себе обещание и разобрать накопившиеся завалы, пока день не подкинул ничего срочного. Подобный штиль в их работе случался нечасто, поэтому драгоценными минутами свободного времени нужно было воспользоваться рационально, пока воздвигнутая из отработанных документов гора Кяпаз не обрушилась, преградив свободное течение реки Ахсу.

Гора Кяпаз и река Ахсу? Откуда это в его голове? Зубов даже удивился, поскольку смутно помнил лишь то, что все эти географические объекты имеют отношение к Азербайджану. Еще в голове крутились название города Гянджа и озера Гейгель, но все вместе это казалось полной бессмыслицей. Где капитан полиции Алексей Зубов и где Азербайджан?

Он покосился на соседние столы, девственно-чистые и пустые, и снова вздохнул. Как-то его соратникам и старшим товарищам – операм Никите Чарушину и Сергею Лаврову удавалось поддерживать рабочие места в порядке. А вот у него вообще не получалось, за что от начальника управления подполковника Бунина Алексей получал регулярные «пистоны» и прочие служебные взыскания. Нет, надо прибраться, в самом деле, а то правда все рухнет, да еще в самый неподходящий момент.

Зубов взял из стопки верхнюю папку, открыл и невольно погрузился в чтение, хотя все материалы знал наизусть – до буковки, до запятой. Дело это закрыли очень быстро, и даже суд по нему уже состоялся, поскольку преступник от признания своей вины не отказывался, хотя и не помнил, как именно совершил убийство. Да не простое, а с «расчлененкой»!

Зубов перелистал страницы и в очередной раз поразился причудливости человеческой психики. Ведь не сотворишь же такое в здравом уме и твердой памяти! Но нет, судебной психиатрической экспертизой гражданин Шубейкин Константин Игоревич был признан полностью вменяемым, хотя и совершившим убийство под воздействием большой дозы алкоголя.

То ли от того, что делать уборку смертельно не хотелось, то ли по какой другой причине, но Зубов погрузился в воспоминания. Когда же это случилось? М-м-м… Точно, пять месяцев назад. Во второй отдел полиции обратился этот самый Шубейкин. Выглядел искренне взволнованным и заявил о пропаже возлюбленной.

По словам мужика, он работал на Севере вахтовым методом и познакомился там с женщиной, которая оказалась уроженкой его родного города, тоже приехавшей в далекие края «за длинным рублем». Звали ее Катя Стрижова, и случилась с ней у гражданина Шубейкина сильная и страстная любовь, на почве которой он даже возжелал на гражданке Стрижовой жениться. Но та вступать в брак категорически отказалась и лишь помахала любовнику на прощание белым платочком, когда срок его вахты закончился, и он засобирался домой.

Отчего-то забыть свою пассию Шубейкин никак не мог, а потому сильно обрадовался, когда, спустя месяц, она позвонила и сказала, что ей нужно ненадолго по делам приехать в родной город.

– Она спросила, можно ли остановиться у меня, – рассказывал Шубейкин. – Я, конечно, не возражал. Надеялся, уговорю остаться у меня насовсем. Запала мне в душу, зараза! Сильно запала. В общем, приехала она. Я ее в аэропорту встретил, на такси к себе привез. Пообедали мы, значит. А днем она собралась по делу. Ну, по тому, по которому приехала. Я ей такси вызвал, и больше она не вернулась.

К показаниям и волнению Шубейкина в полиции отнеслись скептически. Девушкой Стрижова была вполне взрослой и самостоятельной, имела в родном городе знакомых. Могла просто утратить интерес к назойливому ухажеру и уйти, так сказать, по-английски, то есть не прощаясь. В пользу этой версии говорило и то, что Стрижова продолжала пользоваться мобильным телефоном. Для очистки совести Зубов склонил к маленькому должностному преступлению знакомую сотрудницу сотовой компании, которая подтвердила: гражданка Стрижова регулярно совершает звонки из разных районов города нескольким абонентам.

В общем, искать дамочку никто не стал. А недели через две на окраине города обнаружилась обглоданная то ли собаками, то ли лисами, которых в лесополосе развелось немало, женская голова. Состояние головы было таково, что идентифицировать личность не представлялось возможным, но никаких других «потеряшек», кроме Екатерины Стрижовой, в базе не числилось, а потому с гражданином Шубейкиным решили встретиться еще раз. Нехорошие он начал вызывать подозрения.

Поведение Константина Игоревича полицейским, в том числе и Зубову, сильно не понравилось. Глаза у мужика бегали, руки тряслись, и вообще выглядел он подозрительно. Поэтому его квартиру на всякий случай обыскали. Пока шел обыск, дотошный оперативник обзвонил все таксопарки и выяснил: никакого такси в указанное Шубейкиным время на данный адрес не присылали. Затем между кафельными плитками в ванной обнаружили замытые следы крови, а на балконе (хозяйственный гражданин Шубейкин жил на первом этаже и превратил балкон в мини-подвал) свежезалитый бетонный пол, вскрыв который, сыщики обнаружили тело женщины лет тридцати – тридцати пяти, лишенное головы. Гражданин Шубейкин, увидев труп, разрыдался и поведал свою печальную историю.

Накануне приезда подружки Константин Игоревич выпил лишнего – сильно волновался перед решающим разговором, все-таки предложение руки и сердца собирался делать. Затем за обедом он, обычно непьющий, подливал себе для храбрости еще и еще, а потом неожиданно уснул. А когда проснулся, Катерину прямо-таки не узнал: обычно ласковая и мягкая, она явно нарывалась на ссору, грубила, а услышав заветные слова, подняла беднягу на смех и начала оскорблять. Словом, душевного порыва не оценила, и дело дошло до драки. Кто кого ударил первым, Шубейкин не помнил. Помнил лишь, как снова уснул, а когда проснулся, Катерины в комнате не было. Предположив, что несостоявшаяся невеста собрала вещи и уехала, Константин решил умыться, чтобы хоть немного прийти в себя. Но, заглянув в ванную, чуть не лишился чувств. Вся комната была залита кровью, на полу лежало обезглавленное тело Катерины, а рядом валялся топор.

– Ваш топор? – спросил Зубов, аккуратно записывавший показания Шубейкина. Горе-жених не вызывал у капитана ни малейшей жалости, только омерзение.

– Мой, – покаянно кивнул тот. – На балконе лежал, вместе со всеми инструментами.

– Как вы убили гражданку Стрижову и зачем отделили голову от тела?

– Я не помню, – страшным шепотом ответил Шубейкин. – Черная дыра в голове. Как ссорились, помню. Как кричала она. Голосом таким чужим, противным. Как ударил ее помню, а дальше ничего, провал.

– До какого конкретно места провал?

– Ну вот… до того, как я ее тело нашел. Испугался, жуть! Думаю, это ж мне теперь из тюряги не выйти. Сел, подумал, чего да как. А потом решил тело спрятать. Никто ничего и не узнает. Бетон у меня был, я ее в подвал спустил и пол тут же залил. Еще, это, подумал… удобно без головы-то, иначе она бы не поместилась.

Зубова передернуло.

– А голову вы куда дели?

– Никуда. – Шубейкин смотрел на капитана непонимающе. – Я же говорю, не было головы.

– Ну, изначально головы не могло не быть. Когда вы ругались и дрались, Стрижова же с головой была.

– С головой… – немного посомневавшись, признал Шубейкин.

– А в бетон вы ее упаковали уже без головы. Так голову-то куда дели?

– Я не помню, – голос Шубейкина опять упал до шепота. – Мне кажется, не было головы. Но, может, у меня опять память пропала, и я просто не помню. Может, я ее в какое-то другое место закопал. Или в мусорный контейнер выбросил.

– Или отвезли в лесопарковую зону рядом с городским приютом, куда бездомных собак определяют, – мрачно резюмировал Зубов. – Чтобы затруднить идентификацию жертвы. А в полицию ты зачем обратился, чудак-человек? Ты зачем сам к себе внимание привлек?

– Так я подумал… Она же к кому-то в наш город приехала? А если бы тот человек забеспокоился, искать стал? А она про меня успела рассказать – где остановилась и вообще… А я сижу и никаких признаков волнения не проявляю. Вот и решил. Превентивно, так сказать.

– Ах, превентивно, – хмыкнул Зубов. – Грамотные все такие стали, с ума бы не сойти.

В общем, дело они закрыли довольно быстро. Хотя внятных ответов на вопросы «Зачем жертве отрубили голову?» и «Как голова попала в лесопарк?» так и не получили.

– Ну, он же объяснил. Тело под балкон не влезало, отделил голову от тела для удобства, – задумчиво сказал Зубов коллегам, когда они обсуждали это «преступление страсти».

– Нет, странно все равно, – не согласился старший товарищ Лавров. – Что-то в этом деле не так, печенкой чую.