Алая гроздь турмалина

Ему показалось, или в ее глазах мелькнуло что-то непонятное, словно отражение пролетевшей птицы махнуло крылом и исчезло?

– Петя был настолько хорошим человеком, что ему никто не мог желать зла, – помолчав, сказала она. – У него даже врагов не было, хотя в бизнесе это невозможно. Я до сих пор не верю, что его могли убить. Экспертизы же еще не было, я надеюсь, что ему просто стало плохо, он упал и ударился головой. Мне было бы легче так думать, а не знать, что кто-то лишил его жизни намеренно. А вы почему интересуетесь, Дмитрий Михайлович?

Переход был внезапным, и Дмитрий понял, что его чуть не поймали врасплох.

– Любое уголовное расследование привлекает внимание, – уклончиво ответил он. – Признаться, я вовсе не стремлюсь к повышенному интересу к моей скромной персоне, и работать в атмосфере сплетен и криминальных новостей не хотелось бы. Конечно, я принимаю это как неизбежность, но быстрое расследование и однозначные результаты нам всем были бы только на руку.

– Даже дому, – горько подтвердила Елена Беседина. – Чем быстрее перестанут трепать имя Петра Алексеевича, тем лучше.

Вообще-то Дмитрию больше всего на свете не хотелось, чтобы трепали ЕГО имя. Сейчас, когда он находился на пороге подписания оч-чень крупного контракта, это было так не вовремя, что аж зубы скрипели. Беспалову и его жене он сочувствовал, но не более. Именно из-за них он сейчас мог оказаться втянут в серьезные неприятности. Их приближение Дмитрий чувствовал, как говорится, спинным мозгом, хотя в одном был уверен твердо – случившееся в старинном особняке не имело к нему никакого отношения. Впрочем, взбреди ему в голову фантазия озвучить свои мысли двум прекрасным дамам, сидевшим напротив, они бы его не поняли и осудили. Сочли эгоистом.

– А, правда, Галина, может быть, в последнее время у Петра Алексеевича были какие-то проблемы? – спросила Елена, и ему захотелось ее расцеловать, потому что она размывала фокус его интереса к тому же самому. – Я не знаю, может быть, кто-то не хотел, чтобы аренда дома досталась вам, или конкуренты в бизнесе активизировались?

– Да бог с тобой, деточка, – Галина слабо махнула рукой. – Кому, кроме Пети, были нужны эти старые развалюхи, которые требовали кропотливой, сложной работы с бесконечными согласованиями, да еще и настолько финансово затратной? Это же не бизнес-проект, а благотворительность. Петя – настоящий меценат. Был. И по этой дороге он шел один. За спиной желающих не было.

Она вдруг беззвучно заплакала, словно осознание, что мужа больше нет, обрушилось на нее, придавило всей своей тяжестью. Дмитрия удивило, как красиво она плачет: без исказившей лицо гримасы, всхлипываний, открытого рта. Просто круглые, очень крупные слезы вытекали из глаз и прокладывали дорожку к подбородку, капая оттуда на черную рубашку. Обычно он не терпел женских слез, потому что большинство женщин рыдали некрасиво, с надрывом, который портил даже самые привлекательные лица. Но Галина Беспалова плакала с достоинством, присущим аристократке. Под стать особняку.

– Полиция разберется, – сказал Дмитрий, потому что молчать было совсем невыносимо. – Я точно это знаю, мой брат – полицейский. Они обязательно разберутся, Галина Леонидовна, просто им надо помочь – рассказать все, что знаете. Даже те мелочи, которые вам кажутся совершенно неважными.

– Да, конечно, я понимаю, – Беспалова вытерла мокрые щеки тыльными сторонами ладоней и встала с дивана. – Давайте, я вас хотя бы чаем напою.

– Да что вы, Галина, какой чай? – всполошилась Елена, вскакивая на ноги.

– А почему нет? Жизнь, конечно, кончилась, но не остановилась. Леночка, девочка, мне просто необходимо чем-то себя занять, чтобы не сойти с ума. Так почему бы и не приготовлением чая?

– Хорошо, тогда я вам помогу, – решительно сказала Елена.

– Пойдем на кухню. Дмитрий Михайлович, мы вас оставим ненадолго. Если хотите, то вот тут, на этажерке есть книги по русской архитектуре XIX века. Вдруг вам интересно.

Признаваться, что неинтересно, было совсем нельзя.

– А по Византии у вас, случайно, литературы нет? – спросил Дмитрий бодро и получил полный одобрения взгляд Елены. – Я, знаете ли, сейчас интересуюсь этим периодом мировой истории. С удовольствием бы воспользовался вашей библиотекой.

– Византии? – Галина Беспалова выглядела изумленной. – Кажется, нет. У Пети, конечно, очень большая библиотека, возможно, что-нибудь и найдется, но навскидку и не скажу.

– Ладно, неважно, – Дмитрий отыграл назад, чтобы не вызывать лишних подозрений.

Интересно, Беспалова действительно не знает о найденной в кулаке ее мужа бумажке с монограммой династии Палеологов, не в курсе, что знак имеет отношение к Византии, не связывает с этим внезапный интерес гостя или просто притворяется?

Минут через десять они уже сидели, расположившись за небольшим круглым антикварным столиком, покрытым кружевной скатертью, и пили ароматный чай из изящных чашек тончайшего костяного фарфора. Разумеется, без сахара и без лимона.

Дмитрий, любивший, чтобы чай был сладким и непременно с лимоном, о своих плебейских пристрастиях предпочел умолчать. В этих дворянских покоях он как-то особенно остро чувствовал свою неуместность, мятость и несвежесть рубахи из-за «случайного этажа», явную недостаточность комильфо и несоответствие окружающей действительности. До этого момента Дмитрий Макаров был уверен, что всегда и всему соответствует.

У него в кармане зазвонил телефон, и резкий звук вывел его из этого странного состояния. Извинившись, Дмитрий встал из-за стола и отошел к нише окна. Уж кое-какие манеры у него все-таки имелись. «Коко» – было написано на экране, и он поморщился словно от зубной боли.

Коко звали владелицу квартиры на случайном этаже, которая сладко спала, когда утром он ее покинул, собираясь на деловую встречу. Он глянул на часы: без десяти полдень, – ну да, она, как правило, в это время и просыпается.

– Слушаю, – сказал он обреченно, потому что Коко с ее привычкой ворковать, манерно растягивая гласные, не соответствовала окружающему интерьеру еще больше, чем он сам. – Я занят, поэтому говори быстро.

– Бы-ыстро? – удивился голос в трубке. – Я не хочу бы-ыстро, а хочу ме-едленно-о-о-о, как ты умеешь. Я просну-улась, а тебя нет. Ты когда вернешься? Я соску-училась.

– Ясно. Ничего важного, я так и думал. Ты займи себя чем-нибудь более-менее осмысленным, потому что мне сейчас некогда. Ладно?

– Я бы к косметологу сходила-а-а, – покладисто сообщила трубка. – Только у меня денежки кончили-ись.

– Переведу, – пообещал он, мысленно кляня себя, что в очередной раз мастерски влип в патоку, от которой у него еще прошлая оскомина не прошла.

Женщины за столом смотрели на него как-то странно, но, хвала небесам, молчали. Уже в который раз за сегодняшнее утро Дмитрий почувствовал себя идиотом. А ведь еще целый день впереди.

– Дамы, я вынужден откланяться, – сказал он, внутренне усмехнувшись от того, что вдруг заговорил высоким штилем. – Елена Николаевна, ваша машина стоит перед домом. Ключи от нее у моего сотрудника, который подождет, пока вы тут закончите. Если у вас будут сомнения, что вы сможете без приключений добраться до дома, то он вас отвезет.

– Спасибо, право слово, не стоило беспокоиться, – пробормотала она то же в духе романов XIX века. – Я сейчас выйду и заберу ключи. Разумеется, я доеду сама, вы и так очень меня выручили.

– Как будет угодно, – уговаривать ее Дмитрию не хотелось, он вообще не понимал, зачем уговаривать взрослых людей, если им вдруг приспичило совершать глупости.

Беседина уже не выглядела такой бледной, как на месте преступления, так что за ее жизнь и здоровье можно было не волноваться. Сама разберется, он ей не нянька.

– До свидания, Галина Леонидовна, если будет нужна помощь, то вы все-таки обращайтесь.

– Благодарю, Дмитрий Михайлович, – Беспалова вышла его проводить, и уже перед тем, как шагнуть на крыльцо, он вдруг, неведомо с чего, поцеловал ей руку – тонкие пальцы с тяжелыми кольцами.

Аристократка, черт бы ее побрал! Голубая кровь, белая кость. Что-то с ней было не так, но Дмитрий никак не мог уловить, что именно. Она слабо улыбнулась на этот порыв и закрыла дверь, словно отрезала от него внутренний мир старинного дома.

* * *

1780 год

Этот год, пожалуй, был самым счастливым в жизни двадцатидвухлетнего Карла Ивановича фон Гессена. Отличившись на службе, он получил трехмесячный отпуск и впервые в жизни приехал в Санкт-Петербург.

В тринадцать лет уроженец эстонского местечка поступил в Лейб-гвардии Измайловский полк рядовым. В 1775 году его перевели в Нашебургский мушкетерский полк, откуда, спустя пять лет, он и приехал в столицу, в заслуженный и захватывающий отпуск. Культурная жизнь Петербурга захватила молодого военного полностью, а завязавшиеся связи и надежный покровитель при дворе, знавший маленького Карла с детства и друживший с его родителями, ввел его в дом Нарышкиных, славившийся своими безудержными вечерами.

Впрочем, уже в юные годы Карл Иванович был человеком несветским – суровым военным не только по профессии, но и по призванию, поэтому шума балов не любил, предпочитая проводить время за интересной беседой. Так в один из своих визитов, прячась от шума в одной из гостиных, он познакомился с немолодым уже человеком, архитектором, имевшим отношение к возведению этого особняка четверть века назад. Тот погрузил молодого офицера в довольно любопытную историю строительства дома Нарышкиных и даже показал секретный укромный угол, сооруженный, скорее, ради шутки.

На слово Карл Иванович не поверил, а потому пришлось ему воочию убедиться, что одна из плиток изразцовой печи при нажатии слегка выходила из пазов, открывая маленький и неглубокий, но все-таки тайник, в который можно было спрятать, например, любовную записку. По словам собеседника, первый владелец дома, князь Михаил Михайлович Голицын, использовал тайник именно для этого, но довольно быстро проиграл особняк в карты. Знали ли о тайнике другие владельцы, собеседнику Карла Ивановича было неизвестно, да и сам фон Гессен о забавной безделушке быстро забыл.

Во время короткого, случайного и ни к чему не обязывающего разговора он даже думать не мог, что совсем скоро, всего лишь через пару недель, воспользуется печным схроном, да еще при очень пикантных обстоятельствах. Так уж получилось, что, благодаря своему высокому покровителю, он оказался в числе гостей, приглашенных на свадьбу дочери владельца дома Льва Нарышкина, на которой присутствовала императрица Екатерина.

Царственную особу, да еще в столь непосредственной близости от себя, юный Карл фон Гессен видел, разумеется, впервые. По замыслу покровителя, он должен был каким-то образом попасться ее величеству на глаза, чтобы иметь честь быть представленным, после чего о судьбе и карьере можно не беспокоиться. Ему было велено держаться поблизости, и он сдержал данное обещание, даже если для этого нужно было перемещаться из залы в залу.

Впрочем, императрица вскоре засобиралась уходить, и Карл Иванович, руководствуясь знаком, поданным ему благодетелем, заспешил вослед, смешиваясь с шумной толпой придворных. В какой-то момент он замешкался и чуть не упал, наступив на что-то небольшое, но довольно острое. Наклонившись, Карл Иванович поднял с пола непонятный предмет, похожий на большой кулон, почему-то теплый, видимо, от того, что до этого он соприкасался с чьей-то кожей.

Повинуясь какому-то внутреннему чутью, Карл зажал кулон в кулаке, чувствуя, как золотые усики, обвивающие верхнюю часть ярко-красной грозди, впиваются в ладонь, замедлил шаг, выскользнул из толпы и исчез в одном из соседних покоев. Только там, встав у окна, где на стене горела свеча, установленная в большой витой канделябр, он смог разглядеть свою находку более внимательно и вздрогнул.

Кулон в виде алой виноградной грозди, украшенный золотом и эмалью, совсем недавно покоился на груди императрицы Екатерины. Не заметить его было невозможно. Это было царское украшение, видимо, соскользнувшее с шеи из-за перетертой от его веса цепочки, и сейчас императрица покидала дом Нарышкиных, лишившись бесценной вещицы.

Карла Ивановича прошиб пот. Первым порывом было побежать вслед царственной особы, чтобы отдать найденный кулон, завоевав, тем самым, ее благосклонность. Однако почему-то фон Гессен не мог двинуться с места. Через окно он видел, как императрица уже садится в карету. Чувства необычайно обострились и он уловил незаметную глазу заминку, которую тут же расшифровал и оценил совершенно верно. Царица обнаружила потерю кулона и теперь давала указание сопровождавшим ее лицам вернуться и отыскать его.

Отпрянув от окна, чтобы не быть замеченным с улицы, Карл Иванович снова разжал пальцы и посмотрел на лежащий на ладони драгоценный камень. Даже в неровном свете свечей он переливался всеми гранями, таинственно мерцая отзвуком какой-то одному ему известной тайны. На лестнице, ведущей на второй этаж, послышались шаги. Не думая, а, скорее, действуя на одних инстинктах, Карл Иванович повертел головой, чтобы понять, где находится.