В Коктебеле никто не торопится

– Да полный корабль мужиков с татуировками. Смотреть неприятно.

– Если вы про мужчину на протезе, то он – не сиделец. Он из Афгана.

– Откуда вы знаете? – Полина даже опешила от столь неожиданного предположения.

– Такие татуировки делали те, кто в Кандагаре воевал, – пожав плечами, ответил Никита. – А цифры – это номер части и год. 1987-й.

– А тот, второй, на котором живого места нет?

– Вор в законе.

– Кто-о-о?

– Мужик с охраной, который вместе со мной купался, а потом на носу яхты обсыхал.

– С чего вы взяли, что он – вор в законе? И что эти двое – его охрана?

– Полина-а, так это ведь видно. – Он насмешливо посмотрел на нее. – На нем же все написано. Семь ходок. Явный авторитет. Ну, может, не вор в законе, но смотрящий, так точно. И эти двое с него глаз не сводили.

– Но они же чистые, без татуировок.

– Ну и что? Им по статусу не положено. Это охранники. Он купаться с яхты, и они за ним. И ходят по бокам, и глазами все время по толпе шныряют, как бы чего не вышло.

– Ой, а я их сфотографировать хотела. – Полина остановилась посредине струящегося по набережной людского потока и взялась руками за щеки, тем же жестом, что и Оля. Никита усмехнулся.

– В лучшем случае, у вас бы не было вашего телефона, которым вы фотографируете, – серьезно сказал он. – В худшем, они бы вас в порядке воспитательной работы в море сбросили. Вы так никогда не делайте, ясно? Это не шутки.

– Ладно, не буду, – пообещала она, и они пошли дальше.

По мере приближения к пляжу Полину все больше охватывало странное чувство жалости, что морская прогулка оказалась такой короткой и осталась позади. Она вдруг снова ощутила теплый соленый ветер на своей щеке, услышала негромкий голос Никиты, рассказывающего о Золотых воротах, увидела солнечные блики на зеленой, кристально чистой морской воде, подмигивающие ей, как дьявол из преисподней.

Все, что происходило с ней, было так не похоже на повседневную рутину, в которой, как в сетях, билась и задыхалась ее жизнь, что она каждой жилкой тела чувствовала скоротечный бег времени. В Коктебеле она жила уже четвертый день, а значит, впереди оставалось еще только десять, наполненных солнцем, морем, новыми знакомствами и возможными приключениями. А потом придется вернуться домой, в холод надвигающейся осени, повседневное разгребание грязи, в прямом смысле этих слов, к чужим капризным детям, а главное к утраченной надежде на возможное счастье. Здесь же, в Крыму, казалось, все дышало им. И расставаться с призрачностью мечты ужасно не хотелось.

«Зря местные считают, что вход в преисподнюю находится под Золотыми воротами, – вдруг с невесть откуда взявшимся отчаянием подумала она. – Преисподняя – это когда тебе утром не за чем вставать из постели, кроме как ради ненавистной работы. Преисподняя – это когда возвращаешься домой, где тебя никто не ждет. Мама и Оля – не в счет. Преисподняя – это когда ты вынуждена ложиться в постель с мужчиной, которого не любишь и не хочешь. А здесь – просто рай. Как же они этого не понимают?»

Ее новый знакомый, писатель Никита, даже не подозревавший о буре чувств, раздирающих Полину, шагал чуть впереди, смешно выкидывая вперед длинные, голенастые ноги. Плавательные шорты на нем давно высохли, майка плотно облегала не очень спортивный, с намечающимся жирком, но довольно крепкий торс. Сейчас он ничем не напоминал ей Чехова, и она даже удивилась мимолетно своей вчерашней пляжной фантазии. Это был совсем обычный мужчина, пусть даже и с довольно необычной профессией, и отчего-то от этой мысли Полине вдруг разом стало скучно.

Ее нахмуренная физиономия на пляже пришлась явно по душе балагуру Костику.

– А я предупреждал, – заметил он, когда Полина шлепнулась на край лежака и начала стаскивать шорты и майку. – Я говорил, что это скучная экскурсия. Незачем было тратить ни время, ни деньги.

– Ты был прав. Я это признаю. Доволен? – зло бросила Полина, и Никита оглянулся на нее в немом изумлении.

– Да с чего мне быть довольным-то? – растерянно пробормотал Костик. – Мне, как говорится, без разницы.

– Ну и не зубоскаль. – Она отшвырнула майку, которая никак не хотела сниматься, и, не оглядываясь, побежала в море. Никита и Костик смотрели ей вслед.

Глава 4

Случай на пляже

«Я не хочу идти по чьим-то следам. Мы же не на минном поле, правда?»

    Фамке Янссен

К вечеру от внезапно нахлынувшего дурного настроения не осталось и следа. Полина и сама не знала, какая муха ее укусила. В памяти всплывали только самые приятные впечатления от прогулки на яхте. Чтобы помириться с Костиком (хотя она была не уверена, что они ссорились), Полина согласилась вечером сходить с ним на очередной концерт.

На этот раз на открытой веранде ночного клуба местные исполнители перепевали репертуар русского рока. Обычно Полина была категорически против таких вольностей. С ее точки зрения никто, кроме Шевчука, не мог петь песни Шевчука, и никто, кроме Никольского, не мог попасть в нужное настроение, заводя «Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант».

Но неожиданно концерт оказался очень даже неплох. По крайней мере, песни «Воскресения» и «Машины времени» вполне можно было узнать, а Шевчук и Арбенина в необычной аранжировке и вовсе пришлись ей по вкусу. Садиться за столик они не стали, Полине вовсе не улыбалось, чтобы Костик снова за нее платил, но прогуливаться по набережной и подпевать словам, которые она знала наизусть, тоже было очень даже неплохо.

Толпа на вечерней набережной была довольно плотной, но крепкий и плечистый Костик надежно ограждал ее от встречного потока гуляющих, иногда решительно отодвигая кого-то из особо настырных.

У балюстрады набережной закипала ссора. Молодой, крепкий мужчина в черных джинсах и майке тянул за руку хрупкую женщину с распущенными длинными волосами. Женщина стояла к Полине спиной, но почему-то казалась смутно знакомой, впрочем, как и ее спутник.

«Где же я их видела?» – лениво думала Полина. Вопрос, по большому счету не стоящий ни малейшего внимания, зудел в ее виске, как назойливый комар. Почему-то ей было очень важно вспомнить, где и при каких обстоятельствах она впервые встретила ссорящуюся пару. В том, что они ссорились, не было ни малейшего сомнения. Женщина своенравно вырывала руку, а мужчина аккуратно, но твердо пытался взять ее повыше локтя, чтобы заставить двинуться в нужную сторону.

В какой-то момент женщина, вырываясь, повернулась к Полине в профиль, и ту словно молния озарила. Это был профиль той самой художницы, которая в первый ее вечер в Коктебеле так лихо заказала ужин в кафе «Бочка». Сейчас сарафан на ней был другой, но тоже стильный и явно дорогой. Водопад роскошных волос, все так же не сдерживаемый никакими заколками, струился по узкой, ровной спине. Лицо незнакомки сейчас было искажено гневом, она отрывисто что-то говорила, а не была так расслабленна и безмятежна, как во время их первой встречи, но все же это была именно она.

Напоследок бросив что-то злое (слов было не разобрать, но Полина даже не сомневалась, что фраза была именно злой, настолько резкий жест ее сопровождал), она решительно освободилась из рук своего спутника, повернулась, сделала пару шагов и словно растворилась в толпе. Мужчина дернулся было вдогонку, но затем досадливо махнул рукой и двинулся ко входу в ночной клуб.

Проходя мимо Полины, он бросил на нее короткий взгляд, и тут она узнала и его. Это был один их давешних охранников, нырнувших в море у Золотых ворот вслед за тем мужиком, сплошь покрытым татуировками, которого Никита назвал вором в законе.

«Какие интересные у этой дамы знакомые, – мимолетно подумала Полина. – Выглядит такой интеллигентной и утонченной, а якшается с бандитами».

Впрочем, мысль эта тут же ушла на задний план, а потом и вовсе затерялась под натиском новых эмоций. Из ночного клуба понеслись звуки «Настоящего индейца», и Полина начала громко подпевать, потому что песню эту просто обожала. Она и сама не могла объяснить, почему эта незамысловатая мелодия и особенно текст наполняют ее такой сумасшедшей энергетикой. Раскачиваясь в такт песни, она напрочь забыла и незнакомку, и ее ссору с крепким молодым человеком.

Разгоряченная музыкой, она все-таки позволила Костику уговорить ее выпить по кружечке пива, потом по второй, затем по третьей. Дальнейший вечер канул, нет, не в темноту, а в яркий, брызжущий ворох искр, которые вертелись вокруг, сливались воедино и снова разбегались веселым фонтаном. Как известно, настоящему индейцу все всегда везде ништяк.

Солнце брызнуло в глаза из-за отдернутой мамой шторы, Полина проснулась и тут же зажмурилась от его невыносимого света. Ну просто искры из глаз! Голова болела невыносимо. Во рту с трудом ворочался тяжелый, твердый, как камень, и сухой, как наждачка, язык. Полина попыталась сглотнуть слюну, но у нее не получилось.

– Ма-ам, дай попить, – жалобно простонала она, понимая, что прямо сейчас умрет и что вода, холодная газированная вода с пузырьками, бьющими о край стакана и весело выпрыгивающими за его пределы, станет ее последним предсмертным желанием.

– Попить я тебе, конечно, дам, – почему-то раньше Полина никогда не задумывалась, что у мамы такой громкий и пронзительный голос, – вот только напиваться, как сапожник, до состояния утреннего похмелья, я бы тебе не советовала.

– Ма-ам, – еще жалобнее простонала Полина, припадая измученными губами к спасительному стакану и сделав первый глоток. – Я только пиво пила, ты что?

– Да? – Мама проницательно и чуть иронично посмотрела на нее. – И позволь узнать, сколько именно?

– Два бокала. Нет, три. Я не помню. Какая разница?

– Да большая разница. – Мама философски пожала плечами. – Ты уверена, что после пива не было чего-то покрепче? А то, судя по твоему поведению и твоему, извини, внешнему виду, одним пивом дело явно не ограничилось.

– Конечно, не было, – возмутилась Полина, но возмущение в ее голосе сразу увяло, – хотя этого я тоже точно не помню. Мам, я домой-то как попала?

– Костик привел, – сообщила Виктория Андреевна, весело глядя на дочь. – Под белы руки привел и сдал мне. По описи, все чин-чинарем. Руки две, ноги две, туловище одно, голова… Головы не было. Потеряла ты голову, доча.

– Будем искать, – вздохнула Полина, которой даже в такой ситуации не изменяло чувство юмора. – Сейчас, в себя приду только. Давай считать, что пока я – всадник без головы. Вернее, всадница. Только эта отсутствующая голова у меня почему-то так болит, что спасу нет. Может, мне таблетку какую выпить?